Повествование продолжалось, и индусу трудно было избежать того, что казалось лепетом впавшего в детство человека — наивным и пустым умобредствованием. Апоплексически фыркнув от отвращения, господин Эспинуолл практически перестал слушать.
Ибо правимый так, как отправил его Рэндольф Картер в наваждаемой призраками черноте нутряной пещеры, обряд серебряного ключа оказался вовсе небесполезным. С первым же жестом и словом явственно повеяло странным, пробирающим восторгом и жутью преобразованием — ощущением непредугаданного возмущения и смятения во времени и пространстве, однако ощущением таким, в котором не было и намека на то, что мы знаем как движение и протяженность. Неуловимо терялся какой бы то ни было смысл таких вещей, как возраст и место. За день до этого Рэндольф Картер чудом одолел временную пропасть. Сейчас не было различия между мальчиком и мужчиной. Был только Рэндольф Картер в своей сущности, с некоторым запасом образов-представлений, утративших всякую связь с земными картинами и обстоятельствами их обретения. За миг до этого было нутро пещеры с невнятным намеком на громадину арки с изваянием великанской длани на дальней стене. Сейчас и стена, и пещера отсутствовали, и отсутствовало само их отсутствие. Был лишь поток восприятий менее зрительных, чем умозрительных, в гуще которых сущность, бывшая Рэндольфом Картером, могла переживать понимание или впечатление всего того, вокруг чего вертелись его мысли, однако, каким способом восприятие происходило, рассудок ясно не сознавал.
К тому времени как обряд завершился, Картер знал, что тот край, где он оказался, не сыскать ни в одной земной географии, и то время, в которое он попал, не датируется никакой историей; ибо он не был вполне несведущ в природе того, что творилось. Об этом говорилось обиняками в загадочных Пнакотских отрывках, и целая глава в заповеданном «Некрономиконе» безумного араба Абдуль Альхазреда обрела смысл, когда он разгадал резные вычуры серебряного ключа. Открылся путь — не тот поистине Весьма Далекий Путь, но тот, который уводит из-под власти времени на ту протяженность Земли, которая находится за пределами времени, откуда, в свой черед, страшно и опасно ведет Весьма Далекий Путь в Последнюю Пустоту за пределами всех земель, всех вселенных и всей материи.
Должен быть некий Провожатый — и провожатый ужасный, некое существо с Земли, какой она была миллионы лет назад, когда не было и помину о человеке и когда забытые тени двигались в обволакивающих планету парах, возводя удивительные города, на остатках чьих обветшалых развалин предстояло действовать первым млекопитающим. Картер помнил смутные и смуту вселяющие знаменования чудовищного «Некрономикона», относящиеся до этого Провожатого…
«И пока обретаются те, — писал безумный араб, — кто взыскует смелость засматривать за завесу и воспринимать Его проводником, они выказали бы больше благоразумия, избегни они сношения с Ним, ибо в Книге Тота записано, сколь ужасна цена одного лишь взгляда. И исход невозвратный тем, кто исшел, ибо в бескрайностях, запредельных нашему миру, витают призраки тьмы, которые сковывают и связывают. Нощный Пришатный, пакость, попирающая издревлий знак, сонм, надзирающий тайные ворота, которые заведомо есть во вех погребальницах, и утучняющийся тем, чем прорастает могильный жилец, — все оные нави умаляются рядом с Ним, Кто стережет Путь: с Ним, Кто поведет безрассудного за пределы миров в бездну пожирателей без имени и названия. Ибо Он есть ‘УМР АТ-ТАВИЛ, древнейший из древнейших, что скриб передает как ДОЛГИЙ ВЕКОМ».
Память и воображение лепили неясные полуобразы, зыбко очерченные в клокочущем хаосе, но Картер знал, что это лишь игра памяти и воображения. Однако он чувствовал, что не случай порождает все эти картины в его сознании, но, скорее, некая пространная реальность, несказанная и непомерная, которая окружала его и усиливалась себя передать в единственно доступных его пониманию символах. Ибо никаким земным пониманием не объять ветвлений формы, которые переплетаются в запредельных пустотах, за околицей нам известных времени и пространства.
Перед Картером зыбко маячило игрище фигур и картин, которые он каким-то образом связывал с первобытным, канувшим в века земным прошлым. Одушевленные чудовища со смыслом и целью двигались среди открывающихся видов фантастического рукотворенья, которое при здоровом рассудке не привидится и во сне; и ландшафты складывались из невероятной растительности, утесов и гор, и построек такого типа, какого не знал человек. Были там города на дне моря и обитатели их, были башни в великих пустынях, где шары и цилиндры, и безымянные крылатые существа то уносились в небесные выси, то низвергались оттуда. Все это укладывалось у Картера в голове, хотя в образах не было стойкой связи ни друг с другом, ни с ним. Сам он не имел ни постоянного облика, ни положения, но лишь те ускользающие намеки на облик и положение, которые ему подсказывал вскружившийся ум.
Он загадывал найти очарованные пределы своих детских дрем, где галеры плывут вверх по реке Укранос, минуя златошпильный Франа, и где караваны слонов тяжкой поступью сотрясают благовонные джунгли Клэда, простирающиеся позади забытых дворцов с колоннадами из слоновой кости в прожилках, что покоятся, дивные и нетронутые, под луной. Теперь же, опьяненный видениями безоглядней, он едва понимал, куда он стремится. Думы безудержной и кощунственной дерзновенности одолели его, и он знал, что без страха предстанет перед пугающим Провожатым и попросит его о чудовищных и страшных вещах.
Игрища восприятий как будто сразу же обрели неверную устойчивость. Показались высокие каменные громады, покрытые резными узорами неземной и непостижимой конфигурации и расставленные по законам какой-то неведомой перевернутой геометрии. Свет источался с неба не дающихся определению красок, пуская лучи в непостижимо противоречащих друг другу направлениях, и почти как разумное существо играл над полукружием великанских, покрытых иероглифической вязью престолов, скорее восьмиугольных, чем каких-то иных, с восседавшими на них худо различимыми фигурами в хламидах.
Была и еще одна, не занимавшая престола фигура, словно бы скользившая или парившая над мутной зыбью нижнего уровня, напоминавшего пол. Она не то чтобы сохраняла устойчивый силуэт, но в ее очертаниях то виделось, то опять ускользало нечто, наталкивающее на мысль о далеком предтече или полуподобии человека, хотя и в полтора раза выше обычного. Казалось, ее целиком окутывала, как и фигуры на престолах, многоскладчатая хламида неизъяснимого цвета; и сколько Картер ни смотрел, он так и не заметил прорезей для глаз, сквозь которые она могла бы взирать. Зрение, вероятно, ей было не нужно, ибо она принадлежала, казалось, тому порядку существ, который намного превосходил чисто физическое по своему строению и способностям.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});