Читать интересную книгу Век невинности - Эдит Уортон

«Если она не появится через минуту, я отправлюсь на розыски», — подумал он.

Но тут дверь распахнулась, и графиня сама вышла к нему. Они снова сели в кэб и когда он тронулся с места, Ачер достал часы и с удивлением обнаружил, что она отсутствовала всего три минуты. Под дребезжание полуразбитых окон, которое делало их разговор практически невозможным, они тряслись в кэбе по булыжной мостовой, направляясь к пристани.

Пароход был лишь наполовину заполнен народом. Они сидели рядом, на скамье и молчали. Им не то, чтобы нечего было сказать друг другу, — просто молчание куда более красноречиво характеризовало их душевное состояние. И они сидели в тишине, наслаждаясь покоем и уединением.

Когда лопасти ходового колеса пришли в движение, и часть парохода исчезла под дымовой завесой, Ачеру показалось, что и весь старый мир исчезает под ней. Ему очень хотелось спросить мадам Оленскую, не испытывает ли она то же самое ощущение, что и он. Они словно отправлялись в бесконечно долгий вояж, оставляя за бортом все, что их связывало с прошлым. Но он никак не решался задать этот вопрос, так как боялся, что после этого Элен перестанет доверять ему. А ему ни за что на свете не хотелось лишиться ее доверия. Воспоминания о том единственном поцелуе денно и нощно жгли его губы, точно раскаленным железом. Мысль о ней поразила Ачера, словно удар молнии, накануне его отъезда в Портсмоут. И вот теперь, когда они плыли в неизвестность, казалось, одно прикосновение может нарушить их удивительную близость.

Когда пароход вышел из залива в открытое море, поднялись волны и налетел ветер, обдавая их солеными брызгами. Знойное марево все еще висело над городом, но впереди лежало царство чистой, бурливой воды и далекие маяки светились отраженным солнечным светом.

Мадам Оленская, прислонившись к борту судна, упивалась прохладной свежестью морского воздуха. Вокруг шляпы она повязала длинную вуаль, но лицо ее оставалось открытым, и Ачер был потрясен выражением, которое застыло на нем: оно казалось таким умиротворенным и счастливым! Да, она приняла вызов и не боялась ни встречи с их общими знакомыми, ни (что не вселяло в него надежды!) порыва откровенности с его стороны.

В полупустом баре, который Ачер не прочь был бы полностью освободить для себя, они обнаружили компанию благовоспитанных молодых мужчин и женщин — школьных учителей на каникулах, как сказал им хозяин салуна. Но Ачер прекрасно понимал, что поговорить в такой обстановке им не удастся.

«Это безнадежно, — сказал он. — Я попрошу отдельную каюту».

И поскольку никаких возражений со стороны мадам Оленской не последовало, Ачер отправился на поиски укромного уголка.

Двери каюты выходили на обширную деревянную палубу: внизу, под окнами, мерно плескались волны. В ней было неуютно и холодно. На столе, покрытой сверху клетчатой скатертью, стояли банки с пикулями и блюдо с черничным пирогом. Никакой романтической обстановки не было и в помине, и Ачеру показалось, что мадам Оленская не воспринимает всерьез ту ситуацию, в которую попала. На лице ее, когда она уселась напротив него, играла загадочная улыбка. Женщина, бросившая своего мужа и, согласно людской молве, бежавшая с другим мужчиной, способна идти на риск! Но ее выдержка и хладнокровие заставили его выбросить из головы все ироничные мысли. Такой спокойной, понимающей и естественной она была, что Ачер перестал думать о щекотливости их положения и постарался настроить себя на дружескую беседу, ради которой они, собственно, и уединились. А им обоим было, что рассказать друг другу!..

Глава двадцать четвертая

Обедали они неторопливо, с наслаждением смакуя еду. Делали паузы в разговоре, ибо то, что они не могли выразить словами, выражали их молчаливые диалоги. Ачер мало говорил о себе и своих делах, — все больше слушал. Он не хотел упустить ни единого слова из ее рассказа. И, подперев подбородок рукой, согнутой в локте, она рассказывала ему о тех событиях, которые произошли с ней за последние полтора года.

Элен очень скоро устала от так называемого «светского общества». Да, Нью-Йорк был гостеприимным, — пожалуй, даже слишком гостеприимным городом. Ей не забыть, как он снова принял ее в свои объятия после долгих мытарств на чужбине. Но когда мадам Оленская окунулась в его жизнь с головой, она поняла, что совершенно иначе относится ко многим вещам, чем большинство нью-йоркцев. Поэтому, она и решила перебраться в Вашингтон, где, по всей вероятности, люди были менее консервативны и не стеснялись высказывать свою точку зрения. Она склонялась к тому, чтобы осесть в Вашингтоне и присмотреть дом для бедной Медоры, уставшей от опеки своих нью-йоркских знакомых. Впрочем, маркиза в ней нуждалась, как никогда, потому, что ее продолжали одолевать мысли об очередном супружестве.

«Но этот доктор Карвер… Разве он не вызывает у вас опасений? Я слышал, что он навещал вас у Блэнкеров…»

Элен улыбнулась.

«О, доктор Карвер — пройденный этап! Он — очень умный человек, этот доктор Карвер и ищет себе богатую супругу, чтобы она финансировала его проекты. А Медора для него — просто удачный пример новообращенной».

«Новообращенной?..»

«Ну да, она же — поборник всех этих новых сумасшедших идей, которые витают в воздухе! Кстати, они и меня интересуют гораздо больше, чем слепая приверженность традициям — заметьте, чьим-то традициям, — столь распространенная среди наших друзей! Стоило ли открывать Америку, чтобы превращать ее в большой парад стереотипов? — она улыбнулась и спросила: — Вы полагаете, Христофор Колумб прошел через все испытания ради того, чтобы водить в Opera Сельфридж Моррис?»

Ачер изменился в лице.

«А Бьюфорту вы говорили подобные вещи?» — спросил он отрывисто.

«Я давно с ним не общалась. Но в свое время говорила, конечно. И, как ни странно, он понял меня!»

«Я всегда знал, что вы нас не любите! А Бьюфорту вы отдаете предпочтение, потому что он не такой, как мы?» — он отвернулся и обвел взглядом голые стены каюты. Взгляд его скользнул дальше, по крышам белых домишек за окном на берегу.

«Мы слишком скучные. Мы все — на одно лицо. Но почему же вы тогда, — прервал он сам себя, — не уезжаете обратно?»

В глазах у нее потемнело, и он ожидал, что дальше последует взрыв негодования. Но в ответ она не произнесла ни слова, словно задумалась над тем, что он сказал. Молодой человек испугался, что она задает себе этот вопрос и не может найти на него ответа.

Наконец она произнесла:

«Я думаю, это из-за вас».

Невозможно было сделать подобное признание более бесстрастным тоном, не оставляющим ни малейшей надежды на успех. Ачер сильно покраснел. Он стоял, боясь пошелохнуться, словно слова ее были редкостной бабочкой, которая при его неосторожном движении могла упорхнуть. Молодой человек надеялся, что его терпение будет вознаграждено, и вслед за одной бабочкой появятся еще и еще.

«По крайней мере, — продолжала она, — именно вы дали мне понять, что среди этой скуки есть вещи настолько деликатные и тонкие, что вся моя жизнь меркнет перед ними. Не знаю, как вам это объяснить, — она слегка нахмурилась, — но раньше я не понимала, что самые изысканные удовольствия порой слишком дорого нам обходятся».

«Изысканные удовольствия! — подумал он. — Интересно, что она имеет в виду?»

Он хотел было возразить ей, но Элен умоляюще взглянула на него, и он промолчал.

«Я не хочу, — продолжала она, — не хочу обманывать вас и себя. Я так долго ждала, когда смогу поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали!»

Ачер нахмурился и прервал ее коротким смешком.

«А как вы думаете, Элен, что вы сделали со мной?»

Она слегка побледнела.

«С вами?»

«Да: вы перевернули мою жизнь, а я только слегка повлиял на вашу. Я тот мужчина, который женился на другой потому, что ему велела это сделать дама его сердца!»

Ее бледность сменилась ярким румянцем.

«Я думала — и вы мне обещали, — что мы не будем говорить об этом сегодня!»

«О, женщины! Ни одна из вас не хочет посмотреть горькой правде в глаза!»

Она понизила голос и тихо спросила:

«А для Мэй, это тоже горькая правда?»

Ачер стоял у окна и барабанил пальцами по оконной раме. Когда Элен с непередаваемой нежностью произнесла имя его жены, у него сжалось сердце. Казалось, оно отозвалось в каждой клеточке его тела.

«Прежде всего, нужно думать о том, чтобы поступать должным образом, не так ли?»

«Должным образом?» — как эхо повторил он, не отрывая глаз от окна.

«Но если, — продолжала она развивать свою мысль с болезненной настойчивостью, — если ради этого не стоит пожертвовать всем и спасти других от жестоких разочарований и душевных травм, тогда ради чего же жить? Для того, чтобы наслаждаться тем, что у меня было раньше и что теперь утратило всякую ценность в моих глазах?»