Давным-давно, когда мне поставили диагноз, я поняла, что силой ничего не добьешься. Так что включай свой дзен, Сьюзен. И будь что будет.
Мы не будем покупать платье. Кто-то из журналистов написал потом, что мы с Мариной ездили в Нью-Йорк за свадебным платьем.
Этот автор, он, наверное, был мужчиной! Да какая женщина, если она в здравом уме, будет покупать свадебное платье по крайней мере на десять лет раньше срока! Ни одна мать не станет навязывать дочери свой выбор. Моды-то меняются. И времена тоже.
Я просто хотела создать еще одно воспоминание.
Хотела представить мою красавицу-дочь в день ее свадьбы. Хотя бы мельком увидеть женщину, которой она станет.
Может быть, я заплачу. Матери ведь плачут, правда? Но я знала, что и смеяться я тоже буду. Ведь я буду с моей Мариной. И буду представлять ее счастливой.
Вот какое воспоминание я хотела создать.
Когда моя единственная дочь вспомнит обо мне в день своей свадьбы — а я надеюсь, что она вспомнит, — я хочу, чтобы ей вспомнилась моя улыбка в магазине Кляйнфелда и то, как я скажу: «Ты у меня красавица».
— Ты такая душка, мам, — сказала Марина, возвращая меня в реальность. — Мы обязательно пойдем в «Кляйнфелдс».
И она убрала прядку волос, выбившуюся из моего хвоста, мне за ухо. Сама я уже не могу это сделать, даже если волосы щекочут нос.
Она обхватила меня одной рукой в тинейджерском полуобъятии. Я погладила ее скрюченными пальцами.
Один миг, неожиданный и прекрасный.
Она тут же подпрыгнула, улыбаясь своей самой заразительной улыбкой:
— Можно я возьму денег? Кейси собирается за мороженым.
— Конечно, милая, — сказала я. — Возьми кошелек у меня в сумке.
Она взяла.
— Нью-Йорк, — напомнила я, когда она засовывала двадцатку в задний карман. — Пожалуйста, принеси сдачу.
— Ой, мама, — сказала Марина, — ты такая душка.
И упорхнула.
Татуировки
Понятия не имею, откуда взялась тема татуировок. У меня ни одной в жизни не было. Я и не хотела их никогда.
Но вот как-то сидим мы в хижине-чики. Стефани. Джон. Еще пара друзей. И Марина.
В этой хижине люди много говорят. Разное. Похоже, она оказывает на людей диуретическое воздействие: слова так и льются из их уст.
Так что, наверное, это была шутка. Мы ведь собирались к Кляйнфелду, где снимается шоу телеканала Ти-эл-си. Так почему бы не заглянуть и в «Нью-Йорк Инк»? Магазин татуировок в Бруклине, тоже со своим шоу на Ти-эл-си.
Ну и ну. Для людей, живущих преимущественно без кабельного, мы испытываем удивительно сильное влияние телевидения.
— Я сделаю себе татуировку вот здесь, — со смехом сказала я.
— Где, мам? На бедре?
Ох-хо-хо. Я больше не могу наклониться, чтобы показать.
— Нет, на лодыжке. Там будет написано… — Я сделала паузу, чтобы дать передохнуть языку. Теперь приходится отдыхать перед длинными словами. — «Серендипити».
— Что это такое? — спросила Марина.
Прозорливость. Удача. Интуиция. Способность находить желаемое в самый нужный момент.
Этим словом я описала бы всю мою жизнь.
— Посмотри в словаре, — ответила я.
— Ой, мама, — сказала Марина, закатывая глаза, — я никогда ничего не смотрю в словарях. Ты же знаешь.
Зато как отплясывает твой дружок Кейси, вихляя тощим задом и напялив светлый парик, ты смотришь, подумала я. В «ЮТубе».
Я и думать забыла об этом разговоре, когда пару дней спустя Марина вдруг подошла ко мне и уселась на ручку моего кресла, как она часто делает. Взяла прядку моих волос, аккуратно заправила ее за ухо. Люблю, когда она так делает.
— Я правда хочу сделать себе татуировку в Нью-Йорке, — сказала Марина.
Только этого не хватало. Черт меня дернул за язык.
— Синий василек на лодыжке.
Она улыбалась, но я видела, что она не шутит.
— Почему, милая?
— Потому что это символ БАС.
Похоже, она не только «ЮТуб» смотрит. И кое-что знает.
Конечно знает. Она же умная девочка. И от жизни ее не спрячешь. Она знает мой диагноз. Мое будущее. Знает, что лекарства от этого нет. И что конец близок.
И она хочет удержать меня, навсегда. Сохранить прямо у себя под кожей.
И она почти уговорила меня. Правда.
Пока не вмешался Джон, этот воплощенный голос разума:
— Никаких татуировок, Сьюзен. Господи! Ей всего четырнадцать.
Поддержка
«Мариотт Маркиз» — громадный отель, прямо на Таймс-сквер. Если есть на свете полная противоположность Черепашьему пляжу с его сапфировыми водами и безлюдным песком, поняла я, то это наверняка Таймс-сквер.
Люди там повсюду, даже на дороге. Хотя на машинах там ездить запрещается.
Над головой вздымаются дома. На каждом этаже — светящиеся буквы высотой в тридцать футов. Здание, с которого сбрасывают новогодний шар, от фундамента до крыши закрыто электронными рекламными щитами. Прямо посреди проезжей части — полицейский участок.
Да, а про живых кукол — персонажей разных мультфильмов, которые клянчат мелочь в обмен на фото с детишками, я говорила?
Главный вход в «Мариотт Маркиз» находится в глубине короткого туннеля, за четырьмя рядами припаркованных такси. Внутри можно увидеть людей, одетых во что угодно — от сари до ковбойских шляп. Целый набор лифтов доставляет постояльцев лобби восьмого этажа, а оттуда — в центральный атриум на сороковом этаже.
Посредине круглые стеклянные лифты то и дело уносят людей наверх. Лифты напоминают пневматические трубы. Помню, мама раньше клала деньги в такие чеки, когда подъезжала к окошку обслуживания в банке. А я получала взамен леденец.
Такие трубы еще показывают в старых фильмах, где есть почта.
Мне они ужасно нравились.
Я не была в Нью-Йорке с 1988 года, когда одно лето работала интерном в ООН. Тогда я жила в комнате без ванной в женском общежитии «Марта Вашингтон», где крысы были величиной с кошку.
Я с удовольствием вспоминаю то лето. Я много работала в ООН. Гуляла по городу. Подружилась с интернами со всего света. Ездила с ними на метро в таинственные, далекие Квинс и Бруклин, где они угощали меня своей национальной едой.
Теперь мне предстояло увидеть совсем другой Нью-Йорк. Он не только подрос на два фута — из-за того, что я сидела теперь в инвалидном кресле, — но и сильно изменился, на взгляд матери, чья несовершеннолетняя дочь глазеет на каждую витрину.
Не говоря уже о том, что теперь рядом с нами ковыляла Стефани, еще не вполне оправившаяся после трехчасового перелета из Флориды, который она провела, вцепившись руками в ручки кресла так, что побелели суставы.
По просьбе моего издателя мы прибавили к нашей поездке еще один день. Сначала я была против. Я планировала провести это время с Мариной. Но издатель предложил оплатить нам лишний день в городе и разницу при обмене авиабилетов. Как говорит Марина: «Кто откажется?»
Так что нашим первым делом в городе была встреча с издателем.
Пока я была занята, Марину взяли на прогулку по городу «два голубых папочки», мой агент Питер и его друг. (Шутка «для своих» — на самом деле они самые что ни на есть натуралы, оба женаты.) Перво-наперво они отправились в отель «Плаза» («Уэсли раньше был БЕЗЗ УМА от „Приключений Элоизы в Плазе“», — сообщила им Марина), потом пошли в Сентрал-парк, а оттуда — в японский магазин «Юникло», который Марина нашла слишком странным, чтобы там что-нибудь купить.
Потом у меня было интервью с редактором журнала «Пипл». Милейшая женщина. После этого мы попытались посетить «Серендипити», известное кафе-мороженое. Но там оказались очень крутые ступеньки и полное отсутствие въезда для инвалидных колясок. Я сидела снаружи, наслаждалась солнышком и писала, пока Марина и Стефани лакомились внутри. Кто-то подошел и предложил мне доллар.
Марина и Стефани принесли мне горячий шоколад с мороженым, фирменное блюдо «Серендипити». Я выпила его снаружи, на солнышке. Здорово.
Вернувшись в отель, я отдала Марине свою кредитную карту. Она пошла по магазинам на Таймс-сквер. Да, я позволила Марине пойти по магазином одной в Нью-Йорке. Нельзя же все время пасти своих детей. Надо доверять и им, и миру вокруг.
Только неделю назад Марина и ее друг прыгали с моста в наше местное озеро. Глубина там всего десять футов, но некоторые родители не разрешили своим детям принять участие в этой забаве.
Но кто я такая, чтобы запрещать? Разве я всю мою жизнь не прыгала с мостов? В том числе и буквально, подростком. Вообще-то, я прыгала с того же самого моста.
А еще когда поехала в Венгрию. А потом в Колумбию. И когда вдруг вышла замуж за Джона. И когда открыла письмо от моей кровной матери.
А как же аллигаторы? Ведь реки и озера Флориды кишат аллигаторами, разве нет? Нет, есть только возможность, что они могут там оказаться. Но нельзя же жить в страхе перед возможностями!