Читать интересную книгу Обнаженная модель - Владимир Артыков

— Да, — ответила Тамара, — не зря так высоко оценили памятник генералу Карбышеву, присудив Владимиру Ефимовичу Цигалю Ленинскую премию.

Акварели, которые мною были написаны в Новороссийске, на Малой Земле, я выставил уже после смерти Леонида Ильича Брежнева в Ашхабаде в выставочном фойе Русского драматического театра им. А. С. Пушкина. В прессе была крошечная заметка о выставке, время Брежнева прошло и все, что было связано с его жизнью, официальных чиновников от культуры не волновало.

Вернувшись в Москву, я вновь встал к мольберту. Надо было успеть завершить работу над картиной к предстоящей осенью очередной всесоюзной выставке.

Глава 26

Приближалось шестидесятилетие образования СССР. Страна широко готовилась отметить эту дату. Ко всесоюзной художественной выставке «СССР — наша Родина» я подготовил картину «Каракумский канал — артерия дружбы народов», которую завершил уже после возвращения из Геленджика, оставалось только доставить ее в Манеж.

Казалось бы, пустяк, однако, вынести из квартиры большую, тяжелую картину в раме, натянутую на подрамник с двойной крестовиной, длиной более двух метров и почти такой же высоты на лестничную площадку, а затем спустить ее с третьего этажа на первый по узким лестничным пролетам обычного девятиэтажного дома обернулось большой проблемой. От нас потребовалась изобретательность и сноровка. Из двери квартиры мы с Тамарой буквально выдернули картину. В лифт, конечно, работа не помещалась, на лестнице развернуть ее тоже было невозможно. Нам приходилось передавать картину по воздуху через перила одного лестничного марша на другой, и делать это надо было аккуратно, с ювелирной точностью, чтобы не продавить случайно холст и не поцарапать красочный живописный слой. Без помощи водителя грузового крытого такси Николая нам было не справиться. Намучились мы изрядно, но к счастью, благополучно привезли картину в Манеж, на выставком, где передали ее в руки рабочим, которые лихо подхватили ее, и она исчезла в огромных служебных воротах Центрального выставочного зала. Авторам вход на выставком был запрещен, но художникам было известно, что председательствовали там Николай Пономарев и Таир Салахов.

До открытия выставки оставались считанные дни. Придя в Союз художников на Гоголевском бульваре, я случайно встретил Иззата Клычева, Председателя союза художников Туркмении, который только что вернулся из Италии, где был на академической даче русских художников. Мы поздоровались:

— Волёдя, спустимся в ресторан, пообедаем. Давно не виделись, в Ашхабаде ты редкий гость, тебя теперь можно встретить только в Москве, извини, совсем забыл, ведь ты вырос на Арбате, тянут родные пенаты, — съязвил Иззат.

В ресторане мы сели за столиком рядом с дверью, ведущей в бар, за которым находился небольшой банкетный зал. Заказали бифштекс с картофелем, салат из помидор, графинчик водки и боржоми. Только мы разлили по рюмкам водку, как в ресторан вошел Председатель Союза художников СССР Николай Афанасьевич Пономарев и направился в сторону банкетного зала. Проходя мимо нашего столика, он увидел Иззата. Клычев встал ему навстречу, они обнялись.

— Иззат, как хорошо, что ты появился. Я, пожалуй, пообедаю с тобой. Только загляну в банкетный зал, все ли там готово. Приехала чехословацкая делегация, вечером будет небольшой прием, приходи обязательно.

Тут же появилась директор ресторана, блондинка красавица:

— Николай Афанасьевич, вы будете обедать?

— Да.

— Тогда я вас сама обслужу, — улыбнулась она.

— Принеси тоже, что и на столе у Иззата Назаровича, я сяду с ним.

Через минуту Николай Афанасьевич вернулся, на столе уже стояли бифштекс, салат из помидор, боржоми и водка.

— Иззат, — спросил Понамарев, — ты из Италии, когда прилетел?

— Дня три тому назад, — ответил Иззат, разливая водочку в рюмки.

— Три дня говоришь? А почему тебя не было на выставкоме в Манеже?

— Ты понимаешь, Коля, тут неожиданно свалились на меня депутатские дела, ну никак не мог вырваться.

— Жаль! Один твой художник из Туркмении отличился. Очень, очень хорошую картину представил на выставком. Мы ее приняли на ура. Решили даже добавить еще одну его картину на выставку, из запасника.

Иззат удивленно спросил:

— И кто же этот художник?

— Сейчас, — ответил Пономарев и вытащил записную книжку из внутреннего кармана пиджака, полистал ее, и, найдя запись, прочитал:

— Владимир Артыков. «Каракумский канал — артерия дружбы», а из запасника мы взяли «Каракумы 1919 год. Перед боем». Так что он будет представлен в экспозиции сразу двумя картинами.

Иззат расплылся в улыбке и кивком головы показал в мою сторону:

— Волёдя Артыков, это вот он и есть.

Пономарев вдруг встал. Я тоже встал. Николай Афанасьевич протянул мне руку, и, глядя мне в глаза, очень серьезно отчеканил:

— На выставкоме вы показали замечательную работу, «Каракумский канал» будем рекомендовать в Третьяковку, да и вторая картина займет достойное место в одном из московских музеев.

Пожав мне руку, Николай Афанасьевич обратился к Иззату Назаровичу:

— Иззат, за такие произведения художников надо поощрять. Выдвигать на звание.

— Да, Коля, Волёдя давно заслужил звание, я тебе обещаю поработать в этом направлении.

— Вот и хорошо, Иззат, не забудь.

За обедом Понамарев и Иззат говорили о своих делах, называя друг друга по именам, чувствовалось, что они давние друзья, а не только коллеги. Николай Афанасьевич выпил еще рюмку, доел бифштекс и ушел, напомнив Иззату о вечернем приеме в банкетном зале.

После короткого молчания Иззат спросил:

— Что за картину, Волёдя, ты представил в Манеже, чем же ты так удивил выставком? Коля в свою книжку так просто имена художников не записывает. Поздравляю, теперь ты попал в обойму! А это — дорогого стоит. Кроме того, Понамарев теперь лично познакомился с тобой, а у него очень хорошая память.

Иззат сделал ударение на словах «очень хорошая память».

— Иззат, я не буду тебе рассказывать о новой работе, ее надо смотреть.

— Хорошо, буду на открытии в Манеже, тогда и увижу, — ответил Иззат.

Я почувствовал в его интонации то ли досаду, то ли раздражение. Скорее всего, он был уязвлен тем, что плохо знаком с творчеством своих художников.

Отшумел вернисаж, как всегда, было торжественно и чопорно. Подобные мероприятия, приуроченные к датам, отмечались пышно. В газете «Правда» от 17 января 1983 года были напечатаны репродукции с картин Олега Вуколова «Магистрали Сибири» и моей — «Каракумский канал — артерия дружбы народов», там же была и небольшая статья, рассказывающая о всесоюзной выставке. Несколько позже, на обложке журнала «Искусство» № 7 за 1983 год поместили репродукцию картины «Каракумский канал», напечатали ее и в журнале «Творчество» вместе со статьей искусствоведа Юрия Нехорошева «Восхождение к картине». А еще через некоторое время ее приобрела Государственная Третьяковская галерея.

В это время я не был связан с театральными постановками и съемками кинофильмов, отдавшись полностью работе над живописными полотнами, показывая новые картины, которые, к счастью, приобретались Министерством культуры и Союзом художников прямо со всесоюзных выставок: «На страже завоеваний социализма» 1983 год, «Земля и люди» 1984 год, «45 лет Великой победы» 1985 год, к которой я написал большую многофигурную картину «Встреча победителей».

1986 год оказался для меня очень плодотворным. Я участвовал на двух всесоюзных выставках: в Манеже — «Мы строим коммунизм», в ЦДХ — «Космос на службе мира», посвященной 25-летию полета Юрия Гагарина. В том же восемьдесят шестом году на Крымском валу была развернута большая экспозиция советского изобразительного искусства из собрания Государственной Третьяковской Галереи «Этапы большого пути», где я был представлен картиной «Комсомольская свадьба». Эта выставка продолжалась около трех лет, поскольку шла реставрация старого помещения Третьяковки в Лаврушинском переулке. Зритель мог увидеть картины, скульптуру, графику, произведения советских мастеров, многие годы находившиеся в запасниках знаменитой галереи. Это был большой настоящий праздник не только для зрителей, но и для авторов. Художник гордиться, когда его произведение замечено и приобретено музеем. Но когда картина уходит в запасник из-за нехватки экспозиционных площадей, и ее долгие годы не видят зрители, автор испытывает чувство горечи, ведь его детище, выстраданное им, заживо погребено. Совсем другое дело видеть творение своих рук на стенах музея. Устроители выставки «Этапы большого пути» издали прекрасный иллюстрированный каталог.

Я продолжал ежегодно ездить в дома творчества: подмосковный Сенеж и латвийский Дзинтари, где постоянно писал картины для выставок. Условия были замечательные. В Дзинтари я бывал и зимой, и осенью, и весной. Летом бывал и в Паланге, где тоже был дом творчества, также ездил и в дом творчества в Хосту, недалеко от Сочи. Пребывание там продолжалось два месяца, за это время я успевал написать картину, а иногда и две.