Брезент накалился на солнцепеке, от него несло, как из духовки, хотя между ним и мешками оставалось с полметра пространства. Обливаясь потом, Ратников потихоньку растолкал мешки, освободился и осторожно, боясь задеть брезент спиной, пополз ближе к корме, где пробивалась широкая полоса света и откуда слышалось легкое посвистывание. Он увидел плотную спину Курта, стриженный аккуратно затылок, автомат рядом, с наброшенным на кнехт ремнем. Ничего не стоит, подумал, столкнуть этого молодчика за борт, но заорет ведь, сволочь. Нет, трогать его пока не надо, пускай посидит, посвистит.
До вечера Ратников выяснил, что шкипер все время стоит на руле в рубке, Курт иногда ненадолго подменяет его — видимо, у них полный контакт. И все-таки он не представлял, как выпутается из этого положения, пока не заметил, что за кормой у баржи тащится на буксире шлюпка. Но весел в ней не было.
Ему хотелось пить. Никогда прежде жажда так не одолевала его, и он боялся, что не вынесет этой пытки, обнаружит себя. Конечно, у этого рыжего шкипера есть вода, она, наверно, совсем недалеко, в рубке или в кубрике. Стоит, наверно, бачок, за ручку кружка на цепочке прицеплена, и, может, капельки роняются из плохо закрытого краника...
Спустились уже плотные сумерки, в трюме стояла густая темнота. Ратников дождался, когда Курт ушел опять на корму, услышал оттуда легкое его посвистывание и сказал себе: «Пора!» Он на ощупь добрался до конца трюма, разулся, осторожно развязал веревку и раздвинул брезент. Первое, что увидел — обсыпанное звездами глубокое небо, чуть покачивающийся клотиковый огонь на мачте. Сразу же обдало прохладой, запахом моря, слегка закружилась голова.
Курт сидел на прежнем месте. Не торопясь, вспыхивал огонек сигареты в темноте. «И не чувствует беды, поди, — отчего-то подумал вдруг Ратников. — Ничего не поделаешь: война. Сами свалку затеяли...» — И неслышно выскользнул наверх. Успел заметить: впереди, на буксире, тоже горит клотиковый огонь, но отличительных нет, значит, маскируются, побаиваются. Он и сам не чувствовал, как босыми ногами ступал по палубе — так тихо, привидением подбирался сзади к Курту. Казалось, тот уже должен слышать его дыхание или стук сердца. Неужели не слышит?
Ратников ладонью закрыл ему рот, рванул на себя податливую голову, придавил к палубе стриженым затылком. Сначала он хотел было переодеться в его форму, но потом передумал и аккуратно, без единого всплеска спустил тело за борт. Даже сам удивился: был человек — и как в воду канул...
Он взял автомат, проверил и, уже не таясь, во весь рост, босиком, пошел к шкиперу. Распахнул дверь в рубку. На полу тускло светила аккумуляторная лампочка.
— Что, Курт, — не оборачиваясь, сказал шкипер, — скучно одному?
Ратников сразу же наткнулся взглядом на бачок, закрепленный в уголке, у переборки, даже кружка за цепочку прицеплена. Жадно облизнул сухие горячие губы.
— Воды налей!
Шкипер порывисто обернулся, остолбенел на мгновение.
— Воды налей! — повторил Ратников. — И за штурвалом следи! — Он видел, как дрожала кружка в руках у шкипера. Выпил залпом. Тот подал ему еще и вдруг выкрикнул:
— Ты кто такой? Где Курт?
— Курт там. — Ратников кивнул за борт. — Может, и тебе охота? «Давай, давай, мазурики!.. Поворковал я при советской власти за решеткой, почалился. С меня довольно!» Запомнил твои слова...
— Ну это ты, кореш, брось. Меня на бога не возьмешь. Из этих, что ли, из пленных? — Шкипер слегка пришел в себя. — Как же ты здесь очутился?
— Не твое дело. Куда баржа идет?
— На Меловую. К обеду завтра будем, если обойдется: есть слухи, наши часть побережья освободили.
— Кто это — ваши?
— Иди ты! — взвинтился шкипер. — Я, может, больше тебя советский. Ну и что, что сидел? Что? А этими словами мне дело не шей: по-твоему, я перед немцами советскую власть расхваливать должен? Это же конспирация, соображать надо! Ты сам-то хвалил ее, когда в концлагере сидел? То-то... Курта напрасно вот кокнул, — помолчав, прибавил шкипер.
— Жалеешь? — насмешливо спросил Ратников.
— Должок за ним остался... Теперь тю-тю. — Шкипер спохватился, что сказал лишнее, бросил хмуро: — Ну и что же дальше? Пришьешь, что ли? Так на буксире услышат.
— Не услышат, — жестко произнес Ратников. — Шлюпка нужна, с веслами. Вода, продукты.
— Рвануть хочешь?
— Уж к немцам в гости снова не собираюсь. Не за этим расстался с ними.
— А мне потом — вышку! — зло покосился шкипер. — Где Курт, где шлюпка, спросят? Спросят ведь?
— Обязательно, — усмехнулся Ратников. — Боишься? Ничего, почалишься и при другой власти: тебе не привыкать.
— Вот как? — шкипер сверкнул глазами. — Сигнал на буксир подам. Там охрана. Сейчас подам, понял?
Ратников шевельнул автоматом.
— Пикнуть не успеешь! До берега далеко?
— Миль шесть, — притих вдруг шкипер.
— Оружие на барже есть?
— Какое оружие? Да будь оно...
— Берег-то чей здесь?
— А черт его знает. Недавно бои здесь шли. У Курта спросил бы: он наверняка знал...
— Ну, хватит! Тащи весла, я постою за штурвалом.
— Что же ты меня под пулю подводишь? Совесть-то есть у тебя?
— Живо, говорю!
— К черту! — спокойно, но лютым голосом сказал шкипер. — Стреляй! Стреляй в своего. Думаешь, я боюсь?
Ратников взял со стола фонарик.
— Сам найду. Дай ключ от рубки — закрою тебя. И учти: если хоть раз мигнет на клотике огонь — тебе крышка.
— Не надо, я сам, — согласился вдруг шкипер. — Там, в каюте, моя жена.
— Жена? — удивился Ратников. — Может, у тебя и теща здесь?
— Пойду, становись за штурвал. Машка еще ничего не знает, напугается тебя. Будут тебе весла, все будет. Ты думаешь, я им служу? — шкипер кивнул на буксир. — Ненавижу их. Больше тебя!
— Ладно, не валяй дурака!
Ратников стал за штурвал. Впереди плыл в темноте едва различимый клотиковый огонь на мачте буксира, сонно чавкали волны у бортов, баржу чуть заметно плавно покачивало. Для перехода на шлюпке погоду лучше не закажешь, и сама ночь точно пришла для этого — звездная в вышине, а здесь, над морем, будто сажей все вымазано — в трех шагах не видать ничего. До рассвета часа четыре еще, шесть миль на веслах одолеть ли? А если колесить начнешь — все десять насчитаешь... Куда этот рыжий дьявол пропал? Время не ждет.
Наконец шкипер воротился. Рядом с ним стояла девушка с растерянным, заспанным лицом. В руках она держала весла. Шкипер принес вещевой мешок и небольшой чемоданчик. Ратников почему-то сразу же определил: «Нет, не может она быть женой этого рыжего. Ни за что не может! Что-то тут не сходится...»