Она заметила, что он ни разу не употребил слово «любовь», и сильно расстроилась.
— Ну что из того, что ты меня соблазнишь? Здесь это ничего не доказывает.
— Поживем — увидим, — беспечно ответил Рено.
Она молча следила за тем, как он раздевается, как скидывает с себя одежду. Он не торопился, он буквально излучал уверенность. В прошлый раз, когда он взял ее, она была настолько потрясена смертью Джереми, что не вполне отдавала себе отчет в происходящем. Но сейчас она была готова к тому, что неминуемо должно было случиться. Беатриса лежала, напряженная, как струна, и ждала.
Она смотрела на обнаженное тело Рено и, боясь признаться самой себе, любовалась его гордо посаженной головой, широкими плечами, мощным торсом, выпуклыми мышцами, его мужской красотой, которая и манила, и пугала ее. Когда их взгляды встретились, он, тряхнув головой, сказал:
— Я вижу по твоим глазам, чего тебе хочется.
— А если ты ошибаешься? Если я ничего не хочу?
— Зачем лгать? Причем так неумело.
Его самоуверенный тон покоробил Беатрису.
— Мне кажется, что я лучше кого бы то ни было, разбираюсь в собственных желаниях.
— Вот тут ты заблуждаешься. Что тебе известно о плотской любви? Почти ничего. Но для меня твоя неискушенность является достоинством.
— Ладно. Если ты меня научишь всему, что умеешь, и мне это покажется неинтересным, то обещай, что оставишь меня в покое.
— Оставить в покое? Ни за что! — Он приблизился к ней. — Ты принадлежишь мне, и ты сама сделала свой выбор.
— Но почему именно я? — искренне удивилась Беатриса. — Неужели ты любишь меня?
— Любовь здесь ни при чем, — возразил он, откидывая покрывало. — Мои чувства глубже и примитивнее. Ты принадлежишь мне, и сейчас я докажу это на деле.
— Рено, — мягко, но с упреком отозвалась она. Он отрицал любовь, и это огорчило ее. Его более глубокие и примитивные чувства ей были нисколько не интересны. Она жаждала любви.
Рено забрался к ней под покрывало. Она покорно позволила ему лечь рядом. Да и что она могла сделать? Он был прав: она принадлежала ему. Точнее, какая-то ее глубинная сущность, над которой она была не властна. Кроме того, Беатриса надеялась опять увидеть Рено, охваченного дикой страстью, когда он забывается и сбрасывает маску суровости и напускного безразличия. Но тут он дотронулся до ее твердого соска, и все поплыло перед глазами. Все ее страхи и опасения сразу куда-то исчезли, перестали ее беспокоить, сердце забилось как сумасшедшее, и непонятное томление возникло в ее груди.
— Ты так красива и желанна. — Его низкий хриплый голос звучал завораживающе. — Твоя кожа просто светится, она такая нежная и бархатистая. Твою грудь украшают две вишенки… Интересно попробовать их на вкус, — прошептал он и, захватив губами один из сосков, принялся ласкать его, играть с ним.
Дрожь побежала по ее телу. Беатриса не ожидала, что он будет так нетороплив и так нежен. Она думала, что он просто возьмет ее и, удовлетворив свое так называемое глубинное желание, уйдет в свою комнату.
Он принялся ласкать ее всю руками, а затем осыпал поцелуями от шеи до самого лона. Его всепроникающие пальцы нежно и умело касались какой-то сокровенной ее части, спрятанной внутри лона. Волна сладостного возбуждения покатилась по ее телу, внизу живота образовался водоворот, жадно всасывающий все прикосновения и ласки его пальцев, губ и языка.
Охваченная сильным волнением, она выгнулась, упершись головой в подушку, и чуть не закричала от переполнявшего ее возбуждения, но вместо крика из ее груди вырвался лишь сладострастный стон. Рено, раздвинув ее ноги, прижался ртом к ее трепещущей плоти, судорога пробежала по телу Беатрисы, затем еще и еще одна, затем напряжение спало, и ее охватила блаженная истома.
— Рено, — выдохнула она.
— Беатриса, — отозвался он, — теперь пора перейти к делу. — И с этими словами он вошел в нее, стремительно и мощно. Она чуть не задохнулась от восторга. Эти ощущения были намного приятнее, чем в первый раз. Беатриса обхватила его голову руками и слегка прикусила зубами его нижнюю губу. Возбужденный ее ласками, Рено стал двигаться все быстрее и ритмичнее, и Беатриса тут же уловила и подхватила этот ритм. Схватив его руками за плечи, она начала двигаться вместе с ним, навстречу нарастающей волне наслаждения.
Вскоре Рено достиг вершины возбуждения, по его телу прокатились судороги, и он замер, обессиленный, опустив голову на грудь и упёршись руками в кровать. Хриплое прерывистое дыхание вырывалось из его груди. Беатриса, успокаивая, гладила его. Рено приподнял голову, и она увидела знакомое выражение на его лице. Суровое, жесткое. Никакой жалости, мягкости или тепла не было и в помине.
— Ты моя, — прохрипел он.
Глава 12
Лонгсуорд вместе с принцессой Серенити направился к воротам замка. Но едва они подошли к арке, как колючие побеги дикого винограда стали расти из-под земли. Они выросли почти мгновенно, закрыв толстыми лианами проход и покрыв сплошным зеленым ковром крепостные стены. Лонгсуорд начал рубить мечом забор из растений, но тщетно. Едва он отрубал одну ветку, как на ее месте тут же вырастала другая, более толстая и крепкая.
— Нам не удастся пробиться через эту живую изгородь! — закричала в отчаянии принцесса.
Лонгсуорд глубоко вздохнул и, бешено размахивая мечом, принялся рубить виноградные плети. Меч сверкал так быстро, что вскоре его лезвие раскалилось добела. Лонгсуорд отсекал растения и сразу прижигал обрубленные места раскаленным мечом, не давая вырасти новым побегам. Через одну-две минуты Лонгсуорд сумел прорубить проход сквозь волшебную живую изгородь.
История Лонгсуорда
— Слышал, Лотти Грэм ушла от мужа? — обратилась Адриана к Хасселторпу за семейным ужином. Она наколола на вилку кусочек рыбы и теперь пристально его разглядывала. — Ты не знаешь, может, Грэм обзавелся любовницей? Или двумя? Большинство мужей рано или поздно обзаводятся любовницами, но благоразумная жена не должна обращать внимания на подобные неприятности, не так ли?
Хасселторп сделал глоток вина и, постаралась скрыть усмешку, раздумывая о том, что его жена считает себя «благоразумной». Они оба сидели за столом в столовой, украшенной обильной позолотой и отделанной розовым мрамором. Он не стал себя утруждать ответом на вопрос жены, потому что знал, что ей нужен не собеседник, а слушатель, а она способна болтать ради удовольствия, лишь бы ее слушали. Это было настоящее искусство. Впрочем, подобная манера вести диалог вполне устраивала и ее, и его.