Читать интересную книгу Чужая луна - Игорь Болгарин

Он нежно расцеловал их, понимая, что лукавит, и когда он снова вернется сюда, он не мог предположить. Знал лишь: что бы ни произошло, кроме разве что смерти, он обязательно вернется к ним, потому что никого дороже в этом мире у него не было.

Зима в Харькове постепенно отступала. Ночью еще подмораживало, но к утру, к восходу, солнце убирало с улиц последний грязный снег.

Одесский поезд пришел вовремя. Подойдя к «командирскому» вагону Кольцов стал внимательно высматривать тех, кого никогда раньше не знал и не видел в лицо. Особых примет ему Менжинский тоже не назвал.

Первыми из вагона спустились на перрон строгие, подтянутые военные и сразу же смешались с толпой. Затем спустился молоденький офицер в фуражке с зеленым околышем и зелеными петлицами.

Кольцов вспомнил: зеленый цвет был у погранвойск царской армии. Вероятно, это и был тот самый пограничник Артем Перухин. Следом за ним на перрон спустился бородатый мужик в домотканой свитке, заячьей шапке и в свиных, зашнурованных сыромятными ремнями постолах.

Пограничник стал вопросительно всматриваться в толпу, встретился взглядом с Кольцовым и безошибочно определил, что это он их встречает. Нисколько не размышляя, он направился к Кольцову.

— Надеюсь, я не ошибся: вы встречаете нас, — и, бросив ладонь к козырьку фуражки, представился: — Младший уполномоченный Одесского погранокруга Перухин. А вы, как я понимаю, Павел Андреевич Кольцов.

— Правильно понимаете. А вот имя и отчество откуда узнали?

— Ну, как же. Нам про вас весь вечер Вячеслав Рудольфович рассказывал.

— То все сказки Вячеслава Рудольфовича. Ничего такого со мною не было. Забудьте.

С того самого времени, как Кольцов увидел этого деревенского мужичка, спускающегося на перрон, он не спускал с него глаз. Это был некий музейный экспонат, который не мог не привлекать к себе пристального интереса. Даже поставь его среди мужиков из самой дальней нашей глухомани, он и среди них выделялся бы своим необычным экзотическим видом. И тогда Кольцов понял: пропали его хлопоты. Чтобы избежать ненужного к ним интереса, не идущего на пользу будущему делу, им следует отказаться от гостиницы ЧК, столовой, избегать людных мест и вообще не бродить с ним по городу.

Кольцова в Харькове знали не только чекисты, и его появление в городе с таким необычным экземпляром не может не вызвать у кого-то ненужные подозрения. Его надо как можно быстрее привести в нормальный человеческий вид, чтобы он не бросался в глаза ни здесь, в Харькове, ни в дороге, ни, тем более, затем в Москве.

Жаль, что до этого не додумались чуть раньше одесские пограничники.

Харьков Ивана Игнатьевича нисколько не удивил. Он был не такой пестрый, не такой многолюдный и шумный, каким был Константинополь. Понравилось ему и в Одессе и затем, позже, в Харькове только одно: здесь повсюду звучала более или менее понятная ему русская речь.

Возле вокзала их ждал автомобиль. Когда они уселись, водитель коротко спросил:

— Сразу в ЧеКа или для начала в «Бристоль»?

Ни мгновенья не размышляя, Кольцов коротко ответил:

— На Николаевскую.

Поселить гостей у Ивана Платоновича — этот выход показался Кольцову наиболее приемлемым, и уже там можно будет, не торопясь, решить все проблемы, связанные с гостем из Турции.

Иван Платонович нисколько не удивился нежданным и неожиданным гостям. Он уже привык к тому, что Павел иногда, когда этого требовало дело, привозил к нему на квартиру незваных гостей, заранее зная, что Иван Платонович встретит всех их радушно и даже взглядом не выкажет ему свое неудовольствие.

В гостиной за столом сидел бывший беспризорник, а затем бандитский коновод Вадим Сергачев, которого Кольцов отобрал у банды Кныша. Мальчишка мечтал попасть в Крым, «туда, где всегда лето». В Крым он не попал, его оставил у себя Иван Платонович и так прикипел к нему душой, что подумывал о его усыновлении. Отец мальчишки с начала Гражданской войны находился в Красной армии, вестей о себе не слал, а когда умерла мать, он и решил податься в Крым, но вместо Крыма попал к бандитам Кныша. Кольцов вызволил его и привел к Ивану Платоновичу. Присмотревшись к парнишке, Иван Платонович решил: если найдется его отец, значит, такова его судьба. Ну, а если нет, будут они вместе коротать одиночество. На какое-то время Вадим заменил Ивану Платоновичу Наташу, по которой очень тосковал и без которой не мыслил своей жизни.

Перед Вадимом высилась стопка книг. Видимо, приезд Кольцова с гостями нарушил урок. Иван Платонович всю зиму учил парнишку грамоте и получал от этого, пожалуй, куда большее удовольствие, чем сам ученик.

— Ты вот что, Димка! Стань невидимкой. Перенеси книжки в свою комнату и там продолжай. Я потом проверю.

— А можно, Иван Платонович, я вечером все выучу, — скучным голосом попросился парнишка. — Я тоже давно не видел Павла Андреевича.

— Всего лишь неделю назад, — сказал Иван Платонович.

— Аж целую неделю, — поправил Ивана Платоновича Вадим.

— Будь по-твоему, — согласился Иван Платонович. — Только книжки, пожалуйста, убери к себе

— Я мигом.

Иван Платонович вновь вернулся в прихожую, где раздевались Кольцов и гости. Познакомился с Артемом Перухиным, затем обернулся к Ивану Игнатьевичу:

— Здравствуйте. Извините, на знаю, как вас величать?

— Тоже, як и вас, Иваном наречен. А батюшку Игнатом звали.

— Тезка, значит. Приятная неожиданность. Проходите в гостиную. Там, за беседой, и будем знакомиться.

Иван Платонович рассадил всех за столом. Вадим подбежал к Кольцову, тоже поздоровался. Но, понимая, что у Кольцова для него сейчас нет времени, удалился в свою комнатку, при этом умоляюще и с надеждой посмотрев на него.

— С дороги, как и полагается, начнем с чая. Только немного потерпите, сейчас вздую самовар.

— Нут уж, Иван Платонович! Самовар — это моя забота, — твердо сказал Кольцов. — А вы посидите, поговорите.

— Да ведь не управишься, поди.

— Раньше управлялся? Да и помощник у меня есть, — и Кольцов обернулся, позвал: — Невидимка! Иди, поможешь самовар обуздать!

И счастливый Вадим, следом за Павлом, скрылся за кухонной дверью.

Иван Платонович остался один на один со своими гостями. Артем его заинтересовал меньше: обыкновенный сопровождающий. А вот Иван Игнатьевич серьезно завладел его вниманием. Деревенский мужик, небось не шибко грамотный, а вот, поди ж ты, привлек внимание самого Менжинского. А Вячеслав Рудольфович знал толк в людях: многих повидал и многое повидал. Он вряд ли бы заинтересовался пустым, никчемным человеком. И то, что Кольцову поручено шефствовать над ним, — тоже чего-то стоило.

— Ну, что же, милостивые судари! Хоть по паре слов о себе для знакомства! — попросил Старцев.

— А чего рассказывать? — начал Артем. — Кавалерист. Служил у начдива Миронова. Сейчас границу на замок запираем, — Артем кивнул на дьякона. — С Иваном Игнатьевичем недавно спознались. Он из этих… из духовного сословия. Приказано в руки Павла Андреевича передать. А там как начальство рассудит. Вот и вся история.

— Так-так! А вы, стало быть, из священнослужителей? — Иван Платонович обратил свой взор на тезку: — Не скажете, где изволите служить?

— Не сподобился до свяченников, — смиренно ответил Иван Игнатьевич. — В церкви дьяконом прислуживал. Токмо в прошлом годе свалилась на наше село беда: попа нашего Иоанна Господь прибрал. А кака церква без попа, сам посуди!

— Да-да, понимаю, — с сочувствием согласился Иван Платонович.

— А я, сирый, токмо дьякон в беспоповском храме. Почитай куражей, — и объяснил: — Ну, энто вроде сторожа, по-нашенски. Мне и править-то без патриаршего соизволения — грех.

— Да, село без попа — большая беда. Дворов-то много?

— Не сказать. Дворов семьсят, можа, чуток поболе. А все одно: церква мертва — и село неживое.

— Да-да. Тут я вас понимаю. А люди справно живут?

— Как бы вам сказать. Люди разны. А земли у нас, вишь ты, песчаны. Которы землю потом поливають, те, звесно дело, справно живуть. И которы на рыбе сидять, из воды не вылазять, те тож не бедують. А те, которы табак пьють и на сонце выгреваются, те, звесно дело, голытьба. Церква немощна и при попе не шибко помогала. Да все ж совестились. А счас все пропадом пропадаеть. Бабы болеють, дети оборваны. Некрещеными бегають. Не упомню, кода свадьбы в селе играли.

Иван Игнатьевич впервые за все время своего путешествия почувствовал себя за этими приветливыми стенами защищенным от всех бед. И этот старичок, хозяин дома, все больше ему нравился, хотя и показался ему поначалу въедливым и дотошным. А уже после короткой беседы он оказался на редкость дружелюбным и обходительным. И даже, странное дело, Ивану Игнатьевичу захотелось ему подробно рассказать все-все и о себе, и о своем селе, пожаловаться на жизнь, на притеснения.