не могли даже подумать о таком. Они мало говорили, а все больше плакали и обнимали друг друга, держа друг друга за руки, как перед очередным прощанием.
Так как Диосс еще не мог говорить, у него не хватило сил и после короткого приветствия сестры, он снова заснул на коленях у матери мирным сном таким, каким он не спал уже несколько месяцев.
Эвклея и ее другой маленький братик тоже прижались к матери, и, молча, слушали вздохи друг друга, которые время от времени прерывались рыданиями. Они были счастливы побыть вместе, и считали, что у них пока все хорошо, и не могло быть лучше в их положении бедных рабов. Они мечтали только об однм, чтобы никто снова не разъединил их, или хотя бы продлить этот горький миг печальной удачи, как можно дольше.
Никто им не мешал. Экипаж как будто о них забыл и не беспокоил. Несколько стражников, вероятно, раненных, потому что у них полностью были перевязаны лица, наблюдали за ними издали.
Когда наступила ночь и похолодало, им принесли теплую одежду, потому что Диосс лежал у самого входа в двери каюты.
— Какие хорошие люди, эти финикийцы, — прошептала мать, — а о них рассказывали такие ужасные вещи.
На следующий день, когда взошло солнце, и они уже собирались уходить, на берегу внезапно образовалось небольшое волнение. На портовую площадь, недалеко от того места, где финикийцы бросили якорь, прибыла великолепная колесница, в которую была запряжена пара прекрасных лошадей. Из нее вышел Хореон и быстро взошел на корабль.
Когда финикийцы увидели его, они очень изумились. Почти минуту они в замешательстве перешептывались друг с другом.
Богатый купец возмутился. Не так давно он договорился с Хирамом, что последний купит у него больше рабов, по крайней мере, около ста пятидесяти, но финикийцы купили только пятьдесят и отобрали только молодых мальчиков и девочек в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет, в основном греков. При этом они торговались за каждую драхму.
Финикийцы заявили, что это от него они получили такой приказ и что Хирам вскоре пришлет еще один большой корабль за рабами, который сейчас, принимает большую партию из Спарты.
Хореон не хотел ничего слушать.
— Для вас, — воскликнул он, — это возможно, и мелочь - содержать и кормить сотню рабов несколько дней и ждать, пока ваш принц пришлет за ними корабль, а для меня нет. А вдруг его милость передумает и откажется от сделки
Финикийцы замешкались и растерянно ответили, что так им велел и Арубас.
— Арубас! Арубас! Везде Арубас — закричал Хореон. — Поэтому здесь и развели такой бардак потому, что нет Арубаса. Я сам должен его увидеть. Арубас никогда бы не допустил ничего подобного. Где сейчас Арубас?
— Он на Саламине или у афинян в Пирее.
— Вот поэтому я и должен его увидеть. Вы говорите, что собираетесь забрать его с Саламина или из Пирея?
— Да.
— Тогда я поеду с вами, — сказал Хореон командным тоном.
Финикийцы удивленно переглянулись.
— Это невозможно.
Хореон взорвался: — Когда я говорю, что чего-то хочу, я это обычно делаю.
— У вас же есть собственный корабль, господин.
— Мой корабль не готов, а ваш быстрее. Мой корабль зайдет за мной в Пирей.
Финикийцы начали перешептываться между собой. Хореон был раздражен.
— Кажется, вы забыли, кто я, — сказал он. — Я удивлен, что Хирам не достаточно объяснил вам это . Я никогда не повторяю свои слова дважды особенно здесь, в Коринфе.
Анакарбис глубоко поклонился ему.
— Не сердитесь, господин, — сказал он. — Мы не хотели вас обидеть, но…
— Я понимаю, вы не хотите, чтобы я увиделся с Арубасом.
— Нет, благородный Хореон, но мы боимся, что наш корабль не достаточно комфортабелен, чтобы удовлетворить ваши потребности.
Хореон пренебрежительно махнул рукой.
— Это уже мое дело, — сказал он. — Я велел своим рабам принести сюда все, что мне понадобится, включая мой шатер. Мой писарь тоже поедет, вместе с поваром и несколькими рабами. Так что, приготовьте для них место.
— Да, господин, — сказал Анакарбис. — Но мы не можем дольше ждать. Нам нужно отправиться в путь, как можно быстрее. Мы и так задержались из за этих пиратов так, как мы еще вчера должны были выйти в море.
Хореос кивнул и презрительно отвернулся. И действительно, через полчаса его рабы с вещами взошли на борт корабля.
Они быстро поставили шатер своего хозяина и разложили принесенный багаж. Финикийцы охотно помогали им. В то же время, они подали знак матросам поднять якорь и корабль начал отходить от берега в сопровождении военных галер коринфского порта.
Едва они покинули гавань, и выбрались из огромной массы провожавших их кораблей и галер, двое стражников подошли к Диоссу, встали рядом с ним и некоторое время тихо разговаривали между собой.
— Пойдем с нами, парень, — сказал один из них, — я помогу тебе подняться на борт. На солнце тебе будет лучше. — Диосс вздрогнул, услышав голос.
— Ты тоже выходи с ним, Эвклея, вместе выходите на солнце! — сказал второй стражник. — Эвклея очень удивилась. — Этот голос, эта высокая фигура показались ей давно знакомыми. Невольно она оторопела.
— Что это значит? — спросила она, ничего не понимая.
Вместо ответа один из охранников, стройный и очень высокий, снял шлем и развязал платок, закрывавший его лицо. Под его шлемом, и под повязкой платка блестели светлые волосы, красивый лоб и кроткие голубые глаза Полиникоса.
— Полиникос! — воскликнул Диосс.
— Полиникос, — повторила Эвклея.
Полиникос слегка улыбнулся ей, робко и по-детски.
— Да, это я, — сказал он тем же нежным, тихим голосов, что и тогда в их доме, и тотчас же добавил: — Я же сказал, что больше никогда тебя не оставлю!
Диосс яростно схватил друга за руку.
— Полиникос, беги отсюда, тебя поймают, тебя убьют, обязательно убьют.
Другой охранник, стоявший рядом с мальчиком, обнял его.
— Не волнуйся, Диосс, ни за нас, ни за себя. Тебе лучше полежать и отдохнуть, и никого больше не