Хитрый стихотворец хотел рассмешить Августа и Мецената своею трусостию, чтоб не напомнить им о сподвижнике Кассия и Брута. Воля ваша, нахожу более искренности в его восклицании:
Красно и сладостно паденье за отчизну»[113].
На этом «Повесть из римской жизни» прерывается.
Приближаясь к роковому возрасту, Пушкин сильно постарел, на это обращают внимание знакомые, которые не видели его несколько лет. Будучи в сентябре месяце в Михайловском, он пишет Наталье Николаевне в Петербург: «В Михайловском нашел я все по-старому, кроме того, что нет уж в нем няни моей и что около знакомых старых сосен поднялась, во время моего отсутствия, молодая сосновая семья, на которую досадно мне смотреть, как иногда досадно мне видеть молодых кавалергардов на балах, на которых уже не пляшу. Но делать нечего; все кругом меня говорит, что я старею, иногда даже чистым русским языком. Например, вчера мне встретилась знакомая баба, которой не мог я не сказать, что она переменилась. А она мне: да и ты, мой кормилец, состарелся, да и подурнел. Хотя могу я сказать вместе с покойной няней моей: хорош никогда не был, а молод был. Все это не беда; одна беда: не замечай ты, мой друг, того, что я слишком замечаю». (Выделено мной. – А.К.).
Неожиданно Пушкину потребовался труд Мишеля Монтеня «Опыты» – книга скептических раздумий, самопризнаний и наблюдений в области человеческих свойств и отношений, личной и социальной этики: «…Кстати: пришли мне, если можно, Essays de M. Montagne[114] – 4 синих книги, на длинных моих полках. Отыщи». Только ленивый не упрекнул Наталью Николаевну в необразованности, приводя этот фрагмент письма Пушкина от 21 сентября 1835 года из Михайловского в Петербург, в частности, об этом писала Александра Осиповна Смирнова (Россет). Другие снисходительно прощают ей, что она может отыскать нужную книгу по просьбе мужа лишь по цвету обложки: «То, что она не знала расположения книг на его полках, или не читала Монтеня, вовсе не так уж важно. Печальнее то, что ее поступки без него и даже с ним были подчас наперекор ему: общалась с теми, с кем не надо, принимала того, кого он не хотел видеть у себя в доме, выводя мужа из себя»[115].
На наш взгляд, она не только читала отдельные сочинения Монтеня из «Опытов», но делала из прочитанного нужные выводы. Какие? Сначала попытаемся разобраться, зачем самому Пушкину вдруг понадобились «Опыты» Монтеня в самый трагический период его жизни. Пушкин прекрасно знал литературное творчество французского философа-моралиста Мишеля Эйкем де Монтена (1533–1592 гг.), несколько раз упомянув его имя в своих сентенциях «Мысли и замечания» (1827 г.), наряду с другими писателями и поэтами Средневековья (Франсуа Рабле (1495–1533 гг.); Клеман Маро (Марот) (1495–1544 гг.); Торквато Тассо (1544–1595 гг.); Лопе де Вега (Вега Карпьо) (1562–1635 гг.)). Но на этот раз ему потребовались «Опыты» постольку, поскольку бывший мэр города Бордо Мишель Монтень был автором крылатого выражения: «Лучше всего добровольная смерть. Жизнь зависит от воли других, смерть же зависит только от нас». Монтень был первым мыслителем Средневековья, который открыто выступил в защиту самоубийц, оправдывая «благородное самоубийство» и восхищаясь доблестными женщинами античности, жертвовавшими своей жизнью во имя долга или любви. Автор «Опытов» порицает лишь тех, кто наложил на себя руки из малодушия. По тем временам это было еретическое произведение, хотя в качестве примеров он приводил ряд историй о самоубийствах, почерпнутые из «Писем» Плиния Младшего[116]. «Опыты» Монтеня были включены в ватиканский «Index Librorum Prohibitorum» («Список запрещенных книг»).
Возвращаясь к «Опытам» Монтеня, он как бы вновь просмотрел конспекты лекций доктора Хатчинсона о великих самоубийцах древности, поскольку литературным источником его лекций были как раз «Письма» Плиния Младшего, опубликованные с комментариями Монтеня в «Опытах».
Не могла не прочитать эти «Письма» и Наталья Николаевна, поскольку она не только догадывалась о суицидных настроениях мужа, но и прекрасно знала причину этих настроений и принимала свои меры к тому, чтобы как бы «не замечать той беды», которую муж «слишком замечает». В письме к брату Дмитрию Николаевичу с просьбой о помощи Наталья Николаевна пишет: «Ты знаешь, что пока я могла обойтись без помощи из дома, но сейчас… я считаю своим долгом помочь моему мужу в том затруднительном положении, в котором он находится; несправедливо, чтобы вся тяжесть содержания моей большой семьи падала на него одного…». Она просит брата назначить ей «с помощью матери содержание, равное тому, какое получают сестры… мы в таком бедственном положении, что бывают дни, когда я не знаю как вести дом… Мне очень не хочется беспокоить мужа… мелкими хозяйственными хлопотами, и без того я вижу, как он печален, подавлен, не может спать по ночам и, следовательно, в таком настроении не в состоянии работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того, чтобы он мог сочинять, голова его должна быть свободна… Мой муж дал мне столько доказательств своей деликатности и бескорыстия, что будет совершенно справедливо, если я со своей стороны постараюсь обеспечить его положение».
Из деликатности, а также, желая сохранить семейную тайну, она сводит причину упаднического настроения мужа всего лишь к нужде, свалившейся на их семью, поскольку ее письмо может стать документальным свидетельством о семейной трагедии Пушкиных. Она прекрасно знает, что Пушкин стремительно движется к своей желанной смерти. А он подтверждает это своим очередным произведением «Полководец», толчком к написанию которого послужило торжественное богослужение в дворцовой церкви 7 апреля 1835 года в Светлое Воскресенье, на котором он присутствовал по долгу придворной службы. «Нечаянное посещение» галереи 1812 года в этот день, вероятно, дало толчок к замыслу этого стихотворения.
Первые строки, относящиеся к нему: «О люди! Низкий род! Достойный слез и смеха, Жрецы Минутного, поклонники Успеха», – были записаны вскоре после этого посещения. Стихотворение посвященного памяти Михаила Богдановича Барклая-де-Толли (1761–1818), главнокомандующего русскими войсками в начале Отечественной войны 1812 г., выработавшего план отступления русской армии в глубь страны и руководившего (до 17 августа 1812 г.) операциями по отступлению.
Размышляя над полной внутреннего трагизма судьбой фельдмаршала, Пушкин писал:
Там, устарелый вождь! как ратник молодой,Искал ты умереть средь сени боевой,Вотще! Преемник твой стяжал успех, сокрытыйВ главе твоей. – А ты, непризнанный, забытыйВиновник торжества, почил – и в смертный часС презреньем, может быть, воспоминал о нас!
Затем усилил трагическое звучание второго стиха:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});