В последний день Масленицы бал в Зимнем дворце начался днем и продолжался до ночи. Поэт разговаривал с художником Г.Г. Гагариным о «Моцарте и Сальери». После спектакля актеров французской труппы возобновились танцы, во время которых Наталье Николаевне сделалось дурно. Едва Пушкин привез ее домой, у нее случился выкидыш. Пушкин отметил в дневнике: «Все это <масленичные веселья> кончилось тем, что жена моя выкинула. Вот до чего доплясалась». Об этом он сообщал и Нащокину в конце месяца: «Вообрази, что жена моя на днях чуть не умерла…». Отъезд в деревню откладывается до выздоровления Натальи Николаевны. На восстановление здоровья ушло больше месяца, и только 15 апреля 1834 года Пушкин проводил до Ижоры жену, ехавшую с детьми в Полотняный Завод на лето. По пути она заезжала в Москву и Ярополец.
Пушкин, конечно, высчитал, когда произошло зачатие выкинутого плода. Если роды намечались на август месяц 1834 года, то зачатие произошло в ноябре 1833 года. Пожалуй, мы можем вычислить даже дату, когда должен был родится третий ребенок Пушкиных, не случись катастрофы 4 марта 1834 г.
Пушкин вернулся из 3-месячной поездки в Поволжье к вечеру 20 ноября 1833 года и у него в «резерве» всего 10 дней, чтобы ребенок родился хотя бы в конце августа. Что он мог сделать за 10 дней, если для зачатия первого ребенка потребовалось полгода? Значит все случилось, как минимум, за неделю до приезда Пушкина, чтобы в последующем снять возможные вопросы о досрочных родах. Итак, 10–13 ноября, отсчитываем вперед 40 недель (280 дней) и получаем 20–23 августа 1834 года. Вполне нормальный срок, чтобы отцом считать Пушкина, а недостающая неделя до 280-ти дней, как правило, не служит серьезным основанием считать роды преждевременными.
Все это прекрасно высчитал и сам Пушкин и с отъездом Натальи Николаевны в деревню он решил осуществить некий эксперимент, чтобы на все сто процентов убедиться в том, что все его расчеты соответствуют действительности. Для этого еще раз обратимся к письмам Пушкина, которые он, начиная с 17 апреля 1834 года, регулярно посылает из Петербурга сначала в Москву, где Наталья Николаевна останавливалась у родителей на две недели, затем в Ярополец и, наконец, в Полотняный Завод. Всего было написано 27 писем, в том числе два письма из Болдино в Петербург, куда к тому времени уже вернулась Наталья Николаевна с детьми.
Сначала несколько слов о перлюстрации писем Пушкина цензурой. В начале мая 1834 года Пушкин узнает от Жуковского, что его письмо к жене от 20 и 22 апреля, где он непочтительно высказался о своем камер-юнкерстве, прочитано на московской почте и представлено полицией Николаю I, который был рассержен, но успокоился после объяснения Жуковского. Действительно, в этом письме из Петербурга в Москву к своей жене, Пушкин написал, что сказался больным, чтобы не ходить с поздравлениями к наследнику в связи с его совершеннолетием: «…царствие его впереди; и мне, вероятно, его не видеть». Далее его знаменитый пассаж, ранее приводимый нами: «…Видел я трех царей…», где прошелся по «третьему» царю, который, «…хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, ни променять его на четвертого не желаю».
В своем дневнике Пушкин делает запись от 10 мая 1834 года следующего содержания: «Г<осударю> неугодно было, что о своем камер-юнкерстве отзывался я не с умилением и благодарностию. Но я могу быть подданным, даже рабом, – но холопом и шутом не буду и у Царя Небесного. Однако какая глубокая безнравственность в привычках нашего Правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать Царю (человеку благовоспитанному и честному), и Царь не стыдится в том признаться – и давать ход интриге, достойной Видока и Булгарина! Что ни говори, мудрено быть Самодержавным!»[100]
В некоторых письмах он язвительно «шлет приветы» тем, кто их читает. Так, в письме от 29 мая 1834 г. из Петербурга в Полотняный Завод он «уколол» полицию: «Что ты путаешь, говоря: о себе не пишу, потому что неинтересно. Лучше бы ты о себе писала, чем о Sollogoub, о которой забираешь в голову всякий вздор – на смех всем честным людям и полиции, которая читает наши письма». Есть в этом письме и кое-что посерьезнее, чем «приветы» полицейским: «Ты зовешь меня к себе прежде августа. Рад бы в рай, да грехи не пускают». Договаривались, что Пушкин постарается заехать в Полотняный Завод по пути в Болдино в августе 1834 года. Но какие-то обстоятельства личного характера заставляют Наталью Николаевну просить мужа приехать в июле. Что это за обстоятельства, она не пишет, но Пушкин догадывается, похоже что ПЛН может подъехать в Калугу, куда Наталья Николаевна наезжает на балы и другие увеселительные мероприятия.
В письме от 3 июня 1834 года из Петербурга в Полотняный Завод Пушкин снова шлет «привет» перлюстраторам: «Я не писал тебе потому, что свинство почты так меня охолодило, что я пера в руки взять не в силе. Мысль, что кто-нибудь нас с тобой подслушивает, приводит меня в бешенство a'la lettre[101]. Без политической свободы жить очень можно; без семейственной неприкосновенности (inviolabilité de la famille)[102] невозможно; каторга не в пример лучше. Это писано не для тебя; а вот что пишу для тебя».
А в письме от 8 июня 1834 года новый пассаж: «Жду от тебя письма об Яропольце, но будь осторожна… вероятно, и твои письма распечатывают: этого требует государственная безопасность».
А просьба жены подъехать пораньше волнует Пушкина. Он это увязывает с возможной встречей жены с ПЛН в Калуге, что следует из письма от 11 июня 1834 года из Петербурга в Полотняный Завод: «Что ты мне пишешь о Калуге? Что тебе смотреть на нее? Калуга намного гаже Москвы, которая гораздо гаже Петербурга. Что же тебе там делать? Это тебя сестры баламутят, и верно уж моя любимая. Это на нее весьма похоже. Прошу тебя, мой друг, в Калугу не ездить. Сиди дома, так будет лучше».
И через несколько строк о разных пустяках снова возвращается к этой «несчастной» Калуге, которая, похоже, занозой сидит в его сердце: «Пожалуйста, мой друг, не езди в Калугу. С кем там тебе знаться? с губернаторшей? она очень мила и умна; но я никакой не вижу причины тебе ехать к ней на поклон. С невестой Дмитрия Николаевича? Вот это дело другое. Ты слади эту свадьбу, а я приеду в отцы посаженые. Напиши мне, женка, как поживала ты в Яропольце, как ладила с матушкой и с прочими. Надеюсь, что вы расстались дружески, не успев поссориться и приревновать друг к другу. У нас ожидают прусского принца. Вчера приехал Озеров из Берлина с женою в три обхвата. Славная баба; я, смотря на нее, думал о тебе и желал тебе воротиться из Завода такою же тетехой. Полно быть тебе спичкой. Прощай, жена. У меня на душе просветлело. Я два дня сряду получил от тебя письма и помирился от души с почтою и полицией. Черт с ними. Что делают дети? благословляю их, а тебя целую»[103].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});