плотнику, а потом на поиски Любима. Найдя его на лавке у ворот в обнимку с кикиморами, Нежданой и Незваной, заявил:
— Есть дело для дизайнера.
Любим, усмехнувшись, поднялся, перед тем чмокнув в щёку каждую из девиц. Те посмотрели с обожанием: как же, дизайнер!
Василий объяснил техзадание, и Любим нарисовал на деревянной табличке череп со скрещёнными костями. Эту табличку воткнули у самого грязного двора.
— Написать бы «позор», да не поймут, блин, — сокрушался Василий. — Ничего, сделаем таких ещё десяток...
— Нешто, думаешь, проймёт? — флегматично спросил Любим, пожёвывая соломинку.
— Да уж надеюсь...
Оттуда они пошли к плотнику, и не успел тот сделать и двух табличек, как послышались крики и ругань. Если бы чисто было там, где ссоры, Перловка бы вообще занимала первенство по чистоте. Василий с Любимом понадеялись, что это табличка дала эффект, и пошли смотреть. На всякий случай не спешили.
Там уже собрались едва ли не все, орали, размахивая руками. Табличку выдернули из земли. Её тянул к себе косматый старичок, а Неждана и Незвана, растрёпанные, со сбившимися платками, отнимали.
— Вона, вона дизайнер и рекламщик-то наши! — раздался вопль из бани.
Все, как один, обернулись — мокрые, всклокоченные, красные, глаза горят, кулаки сжаты.
— Надо же, проняло. Ну, Вася, бежим, — сказал Любим, выплёвывая соломинку.
Но сзади подоспели ещё деревенские, и уйти не дали. Осталось только встать спиной к спине, тоже поднять кулаки...
— Вы чё эт в Баламутовом дворе поставили? — закричал старичок со свиным рылом, хватая Василия за рукав.
— За что ж ты нас так-то обидел, Любимушка? — запричитали кикиморы. — Нам ты этакой красы не дарил!
— Да, а Баламут-то чем заслужил!..
— А нас почто обделили?
Василий быстро сориентировался.
— А это награда, — сказал он, — за самый чистый двор и дорогу. Наведёте порядок, и вам такие таблички поставим.
Опять поднялся вой до небес — мол, какая же это чистота? Подметили каждую соринку, каждый след, припомнили даже то, что Баламут третьего дня вышел из дома, да и плюнул на землю.
Это продолжалось, наверное, минут десять, а там подоспел и сам Баламут, один из тех грабов, что чинили кровли. Видно, пока услышал, что творится, пока добежал... Прискакал, весь красный, рыжие волосы дыбом, повязку потерял, и закричал, ещё не разобравшись толком:
— Лжа это всё, поклёп! Да я и вовсе дорогу не мёл!
Следом за ним цокотал копытцами Хохлик. Лицо его было довольным, как будто сметаны наелся, кошачьи усы топорщились.
— А-а, не мёл! — обрадовался народ. — Тогда ничего и не заслужил!
Оказалось, Хохлик опять не так понял. Сперва крутился рядом с Василием и услышал, что тот задумал какое-то наказание, потом услышал про чистый двор, да и решил, что за это самое и наказывают.
Табличку пока унесли к Тихомиру. Во дворах закипела работа, все взялись за мётлы. Хохлик получил подзатыльников и, шмыгая носом, наводил порядок у Баламутова дома. Плотник делал таблички, Любим под руководством Василия малевал черепа: для кикимор — с рожками и в платках, для полевика — с бородой из колосьев, для грабов — с повязками на волосах, для разной мелкой нечисти — со свиными пятаками.
— И как только у тебя выдумки хватает? — удивлялся Любим.
— Насмотренность, — гордо отвечал Василий.
В общем, Любим оказался не совсем плохим. Ну, глазки девицам строит, натура такая, так Василий и не претендует на этих девиц. А Марьяша к Любиму равнодушна... хотя она, может, и к Василию равнодушна, попробуй её пойми. И вообще, чего это он о ней думает?
Выбросив эти мысли из головы, Василий проследил, чтобы работа была окончена, и чуть погодя обошёл деревушку. Почти все заслужили таблички, но получили и предупреждение о том, что нужно поддерживать порядок.
На следующий день дорогу засыпали, а уже к вечеру ямы и канавы были на прежнем месте.
— Так порядок же, — объяснили деревенские. — Ты ж сам сказал-то. Завсегда у нас был такой порядок.
Василий взялся за голову. Потом, подобрав слова, разъяснил насчёт порядка. В середине его речи подошёл Добряк, уважительно крякнул, хлопнул по плечу и даже ничего добавлять не стал.
Дорогу засыпали опять, и больше её вроде никто не трогал. По старой привычке ещё сорили, конечно, но при этом так активно ябедничали друг на друга и так злорадствовали над теми, у кого забирали таблички, что скоро Перловка засияла чистотой. Ну, насколько может сиять чистотой деревня, где то куры пройдут, то гуси, то коров прогонят, а то и змей проползёт. И каждый второй житель с копытами, а кто-то вообще без штанов и стыда.
Волк поладил с козлом Добряка, и они почти каждый день носились друг за другом между домов. Иногда на них катались шешки.
Дело, кажется, шло на лад, но Василий не чувствовал особой радости. Ему всё вспоминались ведьмин круг и ночная тень, всё снились плохие сны. Днём его мысли занимала работа — здесь поговоришь, там кого-то подгонишь, тут подумаешь, что делать дальше, а вот к вечеру и ночью...
Слишком многое тревожило. А если людям не будет интересен заповедник? Они же вроде не возражали, когда Казимир погнал нечисть. Это там, где живёт Василий, кикиморы