— Хау.
Индейцы вышли. На дворе смеркалось, наступал вечер. Тобиас повел Токей Ито в блокгауз-казарму. Две керосиновые лампы слабо освещали мрачное помещение. Делавар порылся у себя в углу. Он дал дакоте немного пеммикана. Легкая улыбка скользнула по лицу Токей Ито, когда он получил от него свою старую трубку.
Вечером в блокгаузе собрались солдаты, они болтали, курили, играли в карты. Большинство не обращало никакого внимания на индейцев, но кое-кто из старых солдат бросал в их сторону недобрые взгляды.
— Что нужно тут у нас этой свинье?
— Может быть, он расскажет, как убил Джорджа и Майка!
— Надо отобрать у него огниво, не то мы сегодня ночью опять взлетим на воздух!
Дакота старался не показать вида, что он понимает. Делавар молчал, не подавая повода к столкновению.
— Пойдем к лошадям! — предложил он.
Дакота поднялся, и они покинули блокгауз. Вахта у ворот выпустила Тобиаса с его спутником. Снаружи в загоне несколько лошадей щипало серую зимнюю траву. Буланый жеребец стоял с опущенной головой. Дакота тихонько позвал его. Буланый навострил уши и в несколько прыжков был у изгороди. Он прикоснулся своими мягкими ноздрями к щеке единственного человека, которого терпел на своей спине. Дакота погладил его по шее.
Индейцы поняли друг друга с единого взгляда. Тобиас отодвинул жердь, закрывающую выход из загона, и они, взяв своих коней, поехали прочь от форта. Почувствовать простор прерии было первым желанием освобожденного.
Когда форт остался далеко позади и их уже не могли ни увидеть, ни услышать оттуда, они остановились. Дакоте пришлось резко осадить Буланого, который изо всех сил рвался вперед.
В воздухе, сверкая, проносились снежинки. Между облаками мерцали звезды. Полная луна, госпожа ночи, поднималась по небосводу, рассеивая тьму своим оранжевым светом. Вокруг лежала безлюдная земля. Ее сыновья — дакоты — были изгнаны отсюда. В последний раз видел вождь родной край. И он вдруг запел. Негромко, глухо звучала эта грустная песня о бескрайней прерии. Звуки ее мешались с хриплым дыханием ветра. Вождь пел о судьбе своего народа, пение его временами прерывалось приступами кашля. Безродный делавар слышал в песне и свою собственную печаль.
Индеец словно бы разбудил спящую землю. На освещенном лунном светом склоне холма появилась непонятная тень. Она приближалась. Черное большое животное шаг за шагом двигалось на голос. Глаза у него горели.
Вождь не пошевелился, он продолжал петь. И песня притягивала зверя своей чарующей колдовской силой. Животное стало ползти, издавая ворчащие звуки. И вот это ворчание перешло в визг. Зверь узнал вождя.
— Охитика!
Собака бросилась к индейцу с такой радостью, что тому пришлось напрячься изо всех сил, чтобы не упасть. Буланый узнал черного волкодава. Он зафыркал и стал щипать чахлую траву.
— Ну вот, он снова ест, — сказал делавар.
Потом индейцы поехали назад к форту. Они остались снаружи палисада, в загоне у лошадей, и караульный не обращал на них никакого внимания.
Делавар вернул дакоте обоюдоострый нож с резной рукояткой.
Дакота сунул привычное оружие в ножны.
На следующее утро, еще не успели проснуться обитатели гарнизона, а оба индейца уже стояли на берегу реки. Они собирались купаться. Караульный при лошадях подошел к ним. Это был пожилой мужчина с окладистой бородой.
— Оставь это, — сказал он дакоте. — Вода в реке ледяная, а ты больной. Ты что же, решил околеть после того, как тебя освободили? Иди в блокгауз! Я тебе дам теплой воды! И никому до этого нет дела!
Вождь не ответил ему и не внял предостережению. Он прыгнул в воду и поплыл.
— Видали ли вы такое безумие! — Бородатый с сожалением покачал головой. — У дикарей нет никакого рассудка.
— Дакоты иного не признают, — объяснил Тобиас. — Даже побывав в потельне, они всегда потом плавают в реке.
— Ну что с вами, индсменами, поделаешь, — сказал добродушный мужчина и пошел назад к лошадям.
Тобиас вслед за дакотой прыгнул в неглубокий поток. Затем оба потерлись на берегу песком. Дакоту трясла лихорадка, и сердце его билось порывисто, но, когда он соскоблил с себя всю грязь, он почувствовал себя человеком, вырвавшимся из-под пытки. Делавар дал дакоте новые легины, мокасины и поясной платок. Молодой вождь взял это все. Однако свой пояс вампума и запятнанную кровью нарядную куртку он надел тоже.
— Как могло мое имя достичь Вашингтона? — спросил дакота.
— Художник Моррис, которого вы, дакоты, называли Далеко Летающей Птицей, Волшебной Палочкой, хлопотал за тебя. Он всегда был другом дакотов, и раз уж он ничего другого для вас был сделать не в силах, решил попытаться спасти хотя бы тебя.
— Что делает Кэт Смит?
— Десять дней назад она уехала с семьей торговца. Роуч был рад от нее избавиться. По пути ее встретил вольный всадник Адамс. Я думаю, он возьмет ее в жены.
Когда окончательно рассвело и форт ожил, индейцы уже были в пути. Черный волкодав бежал с ними, и, хотя Тобиас указывал дорогу, дакота ехал ведущим, чтобы Буланый, как ему было привычно, бежал первым.
Когда всадники около полудня дали лошадям немного отдохнуть и Токей Ито бросился рядом с Тобиасом на меховое одеяло, разведчик сказал:
— Если ты хочешь убежать, прежде чем мы достигнем резервации, я тебе не помешаю.
— Ты думаешь, из резервации я убежать уже не смогу?
Тобиас посмотрел в глаза дакоты. Была в его взгляде какая-то сила и решимость. И не мог делавар отчетливо представить себе, что они означают. Он только и сказал в ответ:
— Бежать могут многие. Но никто не знает, куда.
— Где стоят палатки моих братьев? Тебе это известно?
— В северо-западной части резервации, в Бэд Ленде.
— Недалеко от границы резервации и недалеко от Блэк Хилса?
— Да.
Дакота прикрыл глаза. После того, что он теперь услышал, он не хотел больше ни задавать вопросов, ни отвечать на них.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
После полудня они подъехали к агентуре резервации. Совсем новые или еще недостроенные дома и заборы, привязанные лошади, снующие повсюду люди — все это производило впечатление созидательной деятельности. Перед главным зданием стояли фургоны, легкие повозки, запряженные мулами. Выгружали мешки, ящики, бочки и вносили в помещение. Мужчина, необыкновенный рост которого и полнота бросались в глаза даже на расстоянии, наблюдал за работой. Дакота узнал в этом толстяке торговца и букмекера Джонни, которого он видел в форте Рэндол.
Разгруженный фургон отъехал к длинному, низкому строению, животные были там выпряжены. Большой Джонни, проследивший также и за этим, пошел к главному зданию и исчез в дверях.
Индейцы въехали на территорию агентуры. Вместе с ними прибежала и черная собака. Тобиаса здесь знали, и постовой, пропустив их, больше уже не обращал на них внимания. Они пустили своих лошадей в загон, затем Тобиас направился не к центральному входу главного здания, где царила необычайная суета, а к маленькой боковой двери. Через нее оба индейца вошли в полутемный тамбур, оттуда попали в неожиданно просторную комнату для приезжающих. На одном из двух грубо сколоченных столов уютно светила керосиновая лампа. Снаружи надвигались сумерки, а единственное окошко помещения было очень мало и к тому же завешено, так что почти не пропускало света. На полках вдоль стен были расставлены кувшины, миски, кружки, горшки. С правой стороны в углу находилась плита. Там, спиной к вошедшим, стоял Большой Джонни. Рядом с ним в углу — большое старое ружье.
Индейцы подошли к пристенной скамье, расположенной в противоположном от плиты углу, и уселись. Охитика забился под скамью.
Спокойное поведение гостей, кажется, было Джонни по душе. Он только что бросил на сковороду, где обжаривались куски мяса, большой кусок жира. Сало растопилось, заскворчило.
Когда антрекоты достаточно прожарились, Джонни повернулся к индейцам, которые молча курили свои трубки, взял с полки три деревянные тарелки и, прихватив с плиты сковороду, подошел к ним. Расставив со стуком тарелки, он опустился на табуретку, которая казалась слишком мала для его массивной фигуры, достал нож и положил по куску мяса на тарелки своих гостей.