Бедный дон Пеппино! Его положение было по-настоящему трудным. Чтобы как-то спасти себя, ему пришлось, говорили мне, заложить даже драгоценности жены. Но в тот вечер, когда мы все вместе пошли обедать в порт, он был счастлив. А потом мы, опять-таки все вместе, отправились в театр Арену Пачини. Увидев меня с Кавалларо, антрепренеры театра вытаращили глаза. Решительно всем было известно, что мы давно в ссоре и друг с другом не разговариваем. Кавалларо купил места на стульях, и когда услужливый администратор поспешил предложить ему кресла и притом бесплатно — он отказался с величайшим презрением. «Благодарю,— сказал он,— я не нуждаюсь в вашей щедрости». Мы сели в первых рядах, и очень скоро по театру разнесся слух, что на спектакле присутствую я вместе с доном Пеппино. Многие артисты, которые из труппы Кавалларо перешли в Арену Пачини, теперь жалели об этом. Они на новом месте попали в затруднительное положение.
В тот вечер шла «Кармен». Исполнение было посредственным. Кавалларо ликовал. Малейшая шероховатость, малейшая неточность интонации отмечались им громким голосом: «Это неприлично! — кричал он.— Люди воображают себя импресарио, тогда как на самом деле они могут только чистить сапоги или торговать американскими орехами!» Те многие слушатели, которые его знали,— а их было, действительно очень много, так как Кавалларо являлся фигурой характерной и популярнейшей,— от души смеялись, слушая его критические замечания, дружелюбно приветствовали его и всячески выражали ему свое одобрение. Во втором действии отдельные голоса на галерке начали выкрикивать: «Титта Руффо! Хотим Титта Руффо!» И вся публика стала аплодировать. Между тем голосов, вызывавших меня, становилось все больше и больше, а аплодисменты превратились в настоящую овацию, так что я был вынужден встать и поблагодарить публику. Кавалларо, не переставая, шептал мне: «Сегодняшний случай их угробит, вот увидишь, потому что публика Катании — о, я хорошо знаю ее, публику Катании — ей на сцене нужен кумир; без такого кумира она живо охладеет к представлениям и перестанет ходить в театр. Жду не дождусь телеграммы из Салерно. Если даже тебе предложат половину того, что пообещали эти завербованные мафией,* эти бандиты, я буду считать, что мы их победили — ты благородным, достойным тебя поступком, я же тем, что не нанес тебе слишком тяжелого ущерба».
Когда мы после окончания спектакля выходили из театра, Кавалларо, повернувшись к антрепренерам, стоявшим* у дверей, сказал им саркастическим тоном: «До свидания!» И, указывая на меня,— «Самая большая рыба не клюнула на вашу приманку. Она, как видно, оказалась слишком тяжелой для ваших сетей, сплетенных из нитей вероломства и коварства. Эти нити весьма непрочные — они легко рвутся!» Он взял меня под руку и мы, не торопясь, пошли своей дорогой. Дон Пеппино проводил меня до дома; казалось, что ему трудно со мной расстаться.
* Мафия — полулегальная террористическая организация на острове Сицилия, фактически находящаяся на службе буржуазно-помещичьих кругов.
На другой день уже рано утром Кавалларо был у меня с телеграммой из Салерно. Мне предложили шестьсот лир за один месяц. Посоветовавшись с доном Пеппино, я решил согласиться, и мы ответили, что я буду в Салерно в субботу вечером. При выходе из здания телеграфа мы столкнулись с Джованни Грассо. Узнав, что в пятницу я покидаю Катанию, он пригласил нас, попросив захватить и Джиджи Макки, провести один из ближайших вечеров вместе с ним. Дело было во вторник. А на среду, сказал Грассо, он объявит в своем кукольном театре представление, посвященное мне. Тут же мы условились пойти после спектакля обедать в ресторан в порт. В среду Макки и Кавалларо зашли за мной и, мы отправились на спектакль. На двери маленького театрика была прикреплена большая афиша со следующим текстом: «Спектакль в честь великого баритона Титта Руффо. Будет поставлена история Ринальдо и Феррау, исполняемая единственным актером Джованни Грассо при помощи его чудесных марионеток». Мы сели в первый ряд. Театр был переполнен, главным образом детьми разных возрастов. Возбужденные и нетерпеливые, они криками требовали, чтобы начался спектакль. Я в первый раз присутствовал на представлении подобного рода, не знал истории Ринальдо и Феррау, и хотя Макки всячески старался просветить меня, я понял в ней очень мало и мало что запомнил. Менй смущал и оглушал адский шум, поднятый ребятней, ни минуты не сидевшей тихо и спокойно. Помню, что в один прекрасный момент две великолепные марионетки, два воина в шлемах и латах с мечами в руках встретились в яростной схватке и побежденным оказался Феррау. Когда закончился эпический поединок, занавес опустился среди несмолкаемого визга, криков и аплодисментов всех этих бесновавшихся ребятишек, разделившихся на два лагеря — кто за Феррау, кто за Ринальдо. Грассо высунул голову из-за скрывавшей его красной портьеры и, соединив вместе пять пальцев руки, еще опутанных нитями управления марионетками, приложил эти пять пальцев к губам, точно посылая мне воздушный поцелуй. При этом он. воскликнул громким голосом: «Прощай, брат мой! Да благословит тебя бог и да сохранит он тебе твой золотой голос!» Увидев, что Грассо обратился ко мне и указал на меня пальцем, вся куча беспокойных сопляков принялась рассматривать меня, как редкого зверя и, право не знаю как, но в одно мгновение разнесся слух, что я тоже кукольник. Я невероятно веселился, и Грассо остался этим очень доволен. Вечер закончился в порту.
Мы изо всех сил старались быть веселыми, но слишком печальное напоминание стояло по соседству с нами, а именно — маленький торговый пароходик, на котором я через день должен был отплыть в Неаполь, а оттуда в Салерно. Кавалларо смотрел на него с непередаваемой грустью. «Жизнь — скверная шутка,— сказал он вдруг,— следовало бы, чтобы у человека вместо сердца был камень. Когда я думаю, что послезавтра вечером этот пароход увезет тебя далеко и что ты, может быть, никогда больше не вернешься сюда и даже, может быть, в вихре твоих будущих триумфов совершенно позабудешь нас, когда я думаю об этом, честное слово, не могу удержаться от слез». Грассо, наоборот, развлекался тем, что давал мне советы для сохранения голоса, советы главным образом характера физиологического. И вдруг, засунув пальцы в волосы: «Брат мой,— сказал он,— прошу тебя, держись подальше от „этого дела"». Оно погубило Чиччо Карди. Он влюбился в бабенку, и оставил во всем этом свои си-бемоли. Весь секрет певца — в воздержании». Джиджи Макки напевал вполголоса «Небо и море» из «Джиоконды», свой любимый романс. Дон Пеппино, погруженный в печальные размышления, смотрел вдаль. Я тоже чувствовал, что оставляю у них частицу самого себя, чувствовал, что расстаюсь со многими дорогими воспоминаниями о значительном периоде работы и совместной жизни, и глубокая печаль охватила мою душу. Друзья проводили меня домой. И тут явился служащий пароходного общества и предупредил, что отплытие парохода в пятницу откладывается на несколько часов. Ждут из Сиракуз партию быков, которые должны быть доставлены в Неаполь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});