Конец цитаты.
Действительно, какую причину она могла бы назвать? Что троюродный дядя, к тому же ставший ее опекуном без году неделя, все-таки не отец? Но он ведь в самом деле единственный ее живой родственник и, по всем законам, ответственен за ее судьбу: по законам самой жизни тоже, без него Дженни бы просто-напросто пропала. К тому же жили они, судя по всему, душа в душу: и до этого эпизода, и после.
Что, негоже двадцатисемилетнему мужчине раскладывать девушку десятью годами его младшую на скамье и стегать ее прутьями по голому заду? Но ведь оба они находились в зоне действия пуританских представлений о допустимости и недопустимости, а раз так – то ситуация воспринимается как «глава семьи наставляет порученного его заботам ребенка». Даже в пору старости мейстрисс Гриффитс эти представления еще были полностью в ходу, что уж говорить о времени ее отрочества…
Вот только чего Томас Гриффитс точно не мог знать, так это что еще прежде, чем Дженни возьмет ножницы, в дверь постучит мальчишка, сын доктора Хьюза, со срочной вестью: совет самоуправления незамедлительно созывает всех членов общины. С оружием. Сбор – в торговом складе Пауэлса.
О причине паренек не знал, да ему и не положено было. Зато знала она, по все тем же «Воспоминаниям»: ожидается налет индейцев.
Томас собрался мгновенно, тут у каждого ружье и боеприпасы всегда в полной готовности. Наспех отдал несколько распоряжений – ни одно из которых не было связано с темой ножниц – и поспешил к месту сбора.
А она теперь стоит возле того чуть тронутого прозеленью утеса, который в Ньютауне носит название Изумрудной скалы.
В кармане фартука у нее свечка и огниво. А в другом кармане – ножницы: опекун ведь не отменил прежнего решения, значит, Дженни должна его выполнить. Однако теперь, поскольку глава семьи не рассчитывает вернуться раньше ночи, она может сходить за прутьями даже до Изумрудной скалы. Отчего бы нет?
Угроза нападения индейцев окажется ложной, сегодня Ньютауну ничего не грозит. Еще два года и семь месяцев не грозит. А вот потом будет малая война, в которой со стороны горожан погибнут всего трое – и Томас Гриффитс будет в их числе.
По этому поводу у Дженни, ничего такого не знающей, не было никаких ощущений. Поэтому она прислушалась к своим собственным ощущениям – и…
Ладно, сейчас не до того. Свет потребуется… да тут и нет других вариантов: где-то под скалой должен быть небольшой грот или хотя бы глубокая ниша. Там ее ожидает… нечто. Тщательно сохраненная записка, скорее всего.
Кто-то шестьдесят плюс-минус два года назад оставил ей записку. При работе в разновременных лазейках так не поступают: должно быть, очень важная информация. Секретная, предназначенная только для нее. Аборигенам что монский алфавит, что индейские знаки… Да и работающие тут практикантки, надо думать, на лазейку Варамунди не настраиваются и соответствующую письменность не изучают, это было бы совсем уж невероятное совпадение.
Кто-то, желающий непременно связаться с ней (зачем?!). Знающий, что она готовилась к Варамунди – то есть, скорее всего, и сам работавший там. И здесь работавший, в старой лазейке индейского стойбища (туда практиканток не посылают, там совсем не для них условия!)… а еще, скорее всего, прямо тут, в этом синхроне.
Очень мало таких, у кого все это может совпасть. Строго говоря, вообще только один такой человек есть.
Ой. Теть Тань, ты даешь. В реале мне этот секрет сообщить не могла?
А вот и ниша у подножия скалы. Проникнуть туда можно, только встав на четвереньки, что благонравной девице никак не подобает… но и труда не составит, если целью такой всерьез задаться.
Действительно, темно внутри.
Трут занялся после второго удара, огонек перескочил на фитиль свечи – и полость маленькой пещерки озарилась. Она готовила себя ко всяким странностям, поэтому неожиданнее всего оказалось увидеть маленький ларец, кованый, явно не индейской работы… впрочем, что тут такого: это Ньютауна тогда в помине не было, а здешние индейцы, оджибве-шигенбиса, с поселенцами в какие только контакты не вступали, пускай для этого приходилось и в дальние походы отправляться.
Чем, интересно, писать можно было в индейском стойбище… И на чем…
Оказалось – чернилами и на хорошей бумаге, за шесть десятилетий не утратившей белизну. Можно бы догадаться, раз уж ларец был в наличии.
А языку, на котором было написано это послание, она уже не удивлялась.
«Посмотри направо» – первая строчка.
Посмотрела. Ничего не увидела. Стена пещерки как стена пещерки. Хотя…
Отставив в сторону свечу, подползла на животе вплотную. Заметила блеск прожилок. Все-таки ничего не поняла. Тронула пальцем. Металл? Ну и что?
Может, следующие строки прояснят?
Но больше о том, ради чего следовало посмотреть направо, в записке не было ни слова. А было такое, от чего кровь жарко бросилась ей в лицо:
«Прутья можешь нарезать прямо здесь. Лучше красные, чем желтые. Замочи их сразу, как вернешься: иначе пожалеешь.
В малом отделении – еще один листок, свернутый. Возьми с собой. Развернешь и прочтешь между «Источником всех благ» и «Благодатью во грехе».
Ну, тё!!!
При наказании обычно полагалось читать молитвы. Чаще всего что-то из обыденных – ну да, прежде всего «Источник всех благ», а если он закончится быстрее, чем положенное наказание – то почему бы и не «Благодатью во грехе» следом. В особо богомольных домах, вроде Перкинсов или того Пека, который Джедадия, могут и что-то посложней читать, возвышенней, с комментариями главы семьи, а за перепутанную строчку заставят повторять молитву с самого-самого начала. У Кортлендов принято просто вести счет ударам: «Раз, сэр!.. Два, сэр!.. Тридцать пять, сэр!» – ну или «мэм», если наказывала мать. Доктор Леннокс, скептик и вольнодумец (из-за этого его через шесть лет вынудят покинуть Ньютаун), младшей дочери предписывает читать вслух таблицу умножения, до пятью пять или до семью десять, в зависимости от вины. Старшей же – латинские вирши, причем за каждую ошибку добавляет по одному удару; на семейную педагогику его вольнодумство не распространяется.
Об этом девушки друг с другом сплетничали совершенно беззастенчиво. Она даже удивлялась: отчего так, пуританское воспитание все-таки никуда не должно же деться? Потом поняла. Бедные цыплята, им только это и отведено из телесной чувственности, и то на краткий срок пробуждения девичьих соков: почти тотчас же замуж – кого в шестнадцать, кого в девятнадцать, редко позже – и все…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});