К слушанью мы готовились. А Пол считал, что у нас неплохие шансы.
— Только, прошу тебя, молчи о войне, — наставлял он меня. — Молчи. Я все понимаю. Но если ты будешь во всеуслышание говорить то, за что можно попасть под каток репрессий, лучше от этого не станет никому. Нарушение закона… любое нарушение поставит перед судом вопрос о степени твоей вменяемости. И суд, скорее всего пойдет по пути более лёгкого наказания. А это ограничение твоей дееспособности. Скорее всего, они склонятся к тому, что в твоём случае, стоит вернуться к биологическим маркерам совершеннолетия. До которого тебе ещё пять лет. Не ведись на провокации. На все вопросы, как-либо связанные с войной и твоей позицией говори: "Это не относится к существу рассматриваемого вопроса". Будь спокойна и сдержана. Они попытаются вывести тебя из равновесия. Возможно… скорее всего, ты услышишь много неприятных вещей. Отвечай так, как я тебя учил. Коротко и спокойно.
Я обещала его слушаться и быть благоразумной. А потом плакала в своей комнате.
Забавно. В доме биологических родителей, которые так стремились меня вернуть, своей комнаты у меня не было — лишь гостевая, которую я временно занимала. А у, фактически, чужих людей, появилась сразу же.
Когда мне было грустно, Полин тихой мышкой пробиралась ко мне, садилась на кровать и гладила меня по волосам. Она говорила, что все будет хорошо. И я ей даже верила. Недолго. Но этого хватало, чтобы уснуть и спать без кошмаров.
В этой семье меня понимали. Не хотели использовать. И, наверное, даже любили. Потому что между этими тремя людьми было столько любви, что вполне хватала ещё на одного приблудившегося ребенка. Это так странно. Мои родственники не находили в себе желания любить меня. А чужие люди окружили заботой.
День прошел для меня, как в тумане. Я что-то делала. Улыбалась. Участвовала в забавах Рори. Ела праздничный торт.
Но все это время, как будто смотрела на себя со стороны. Как будто сейчас меня две. Одна что-то делает, а другая — смотрит. Такое со мной в последнее время случалось достаточно часто. Всякий раз, когда я нервничала.
Это пугало. Но признаться в таком кому-то было ещё страшнее.
Вдруг я схожу с ума?
Вдруг я не схожу с ума, но все так подумают?
И снова бросят…
На следующий день я, Пол и Полин отправились на слушанье. Рори же осталась с приходящей няней. Нет, она тоже хотела пойти, но ребенку в суде делать нечего. Особенно, если учесть, что за шоу там будет.
Полин, будь ее воля, и меня туда не пустила бы. Но это заседание и решение по нему нужны были, в первую очередь, мне.
Шоу, кстати, не заставило себя ждать. Сторона обвинения… точнее, адвокат истца три часа допрашивал свидетелей и приглашенных экспертов, которые всячески доказывали, что я не могу отвечать за собственные действия, буду опасна для ребенка, которого ношу и нет никого, кто справится с моим воспитанием и воспитанием моего ещё нерожденного сына лучше чем Эрих и Ребекка Стат.
Пол хмурился. Особенно, когда выступали "эксперты". Но старался своего беспокойства не показывать. Я чувствовала его напряжение и это меня нервировало.
Когда же слово предоставили Полу, он с грацией кошки поднялся со своей скамьи вышел на центр зала:
— Уважаемые участники процесса, я хотел бы напомнить второй стороне, что мы собрались здесь сегодня с одной единственной целью: сделать все возможное для того, чтобы защитить Астрид, обеспечить ее спокойствие, счастье и безопасность. А не отстаивать родительские права четы Стат.
— Протестую! — взвизгнул мистер Харт — адвокат моих родителей. — Это ложное противопоставление и эмоциональная манипуляция.
— Отклонено, — спокойно парировала судья. — Мистер Андерсон, продолжайте свою мысль.
— Благодарю. Родительские права, на возвращении которых сейчас настаивают истцы сопряжены с некоторыми обязанностями. И на протяжении всей жизни моей доверительнице, родителями они не исполнялись.
— Протестую! — мистер Харт уже брызгал слюной. — Это гнусные домыслы.
— У меня есть доказательства. И я готов их предоставить.
— Продолжайте, — снова повторила судья. — Протест отклонен.
— В своей «обвинительной» речи мистер Харт несколько раз намекал на то, что миз Стат своим поведением разрушает наши устои, ценности и скрепы, подрывает одну из опор государства — семью. Я не стану спорить с тем, что семья, действительно, является опорой государства. Но Астрид перестала быть частью их семьи много лет назад. Это произошло не по ее вине. Не по ее желанию. А лишь от того, что Эрих и Ребекка Стат пренебрегли своим долгом заботиться о своем ребенке. Когда ей было всего пять лет, Астрид заболела. Заболела из-за того, что ее родители, намеренно проигнорировали рекомендации врачей и отказались от обязательной вакцинации. Вакцинация дала бы ей абсолютный иммунитет от вируса Гейне. За последние сто двадцать лет нет ни одного пациента, который был бы ранее привит, но заболел. Последствием отказа родителями Астрид от вакцинации стала аннулированная медицинская страховка. Ее лечение не оплачивалось страховой компанией. Но не оплачивали его и родители девочки. С пяти до пятнадцати лет Астрид Эрден Стат жила в клинике. Просто, жила. Ее не лечили. Лишь поддерживали жизненные показатели. За все десять лет на ее лечение родители не потратили и кредита. Средства для этого у семьи были. Как и была возможность забрать ребенка домой. Но они предпочли оставить ее в одиночестве бороться со своей болезнью. Навещали ее крайне редко. В журнале посещений пациентов зафиксировано восемнадцать визитов за последние девять лет. Не было подарков на дни рождения. Никаких подарков. Они даже не посылали ей денег на карманные расходы. Ни разу за столько лет. У меня самого есть дочь. И я знаю, что маленькие девочки с радостью покупают подписки на детские каналы, кукол, заколочки и косметику. Биологические родители Астрид не старались утешить свою старшую дочь или как-то ее поддержать. Девочка стала изучать медицинское программирование потому, что понимала: ей неоткуда ждать помощи. Она была вынуждена повзрослеть раньше, чем ее сверстники. И попрошу отметить, что эти люди добровольно отказались от своих родительских прав, подписывая документы миз Стат об эмансипации.
— Что плохого в том, чтобы родители готовы исправить свои ошибки? — тоном искусительницы спросила судья. — Окружили своего ребенка, которому требуется помощь,