Читать интересную книгу Изнаночные швы времени - Иван Слепцов

Суперэкспресс «Рюрикова стрела» в 10:25, спустя полчаса после отбытия из Новгорода, вынырнул из тоннеля под своды вокзала, встроенного в здание Средних торговых рядов. Экипаж попрощался с пассажирами. Олег снял с глаз блайнфолд, надетый перед въездом в московские предместья ему было неприятно смотреть на нарочитую роскошь по соседству с огромными мусорными свалками.

Он представил себе, как окажется у Лобного места, дойдет до Спасской башни Кремля, повернет направо и зашагает вдоль стены между сдвоенными рядами кипарисов. Но когда поезд остановился, двери открылись, в вагон ворвался звук, изменивший его планы. Это был адский свист, который издает лазерная пила, когда наталкивается в бетоне на ржавую арматуру. «Неужели разбирают?» – подумал Олег и, пройдя через древнюю полукруглую арку вокзала, посмотрел налево.

Да, его разбирали. Разбирали чудовищный Дворец национальной славы, построенный напротив Кремля в середине XXI века. На время этот монстр стер с карты Москвы Болотную площадь и всю прилегающую к ней часть острова Балчуг, а также заключенный в трубу кусок Москвы-реки вместе с Большим Каменным и Большим Москворецким мостами. На сайте Дворца было сказано, что это «крупнейшее из существующих на земле зданий, соперничающее в веках с Олимпейоном»144.

Пила свистела, не переставая, а мощные дирижабли оттаскивали в сторону обломки. Мимо Олега проплыла связка из четырех мраморных колонн, неприлично густо, по-самоварному, усеянных двуглавыми орлами и изображениями Георгия Победоносца. Из-за Беклемишевской башни вывернула толпа крабообразных роботов-носильщиков, аккуратно, маленькими шажками, тащившая на громадной плите собор Василия Блаженного на его исконное место. До этого на протяжении двухсот лет он был украшением юго-западного вестибюля дворца.

Со стороны Алексеевской церкви145 это мегалитическое сооружение разобрали, и буксиры потихоньку утягивали прочь баржи со строительным мусором. Поглядывая на них да на дирижабли, Олег дошел по набережной до Водовзводной башни и в изумлении остановится: вскрыли Неглинку! Теперь вдоль северо-западной стены Кремля вновь текла речка. Дно ее выложили камнем, вода была чистой и прозрачной, на дне небольшие рыбки держались против течения.

– Даже купаться можно? – шутя спросил он проходящую мимо девушку с бейджем гида.

– Да, – серьезно ответила она. – Там, за Кутафьей, в пруду купаются.

Олег поблагодарил ее таким тоном, будто действительно хотел искупаться, и пошел вверх через Александровский сад. От прежней чинности здешних лужаек не осталось и следа. Теперь их облюбовала студенческая молодежь с факультетов, которые были расположены в университетских зданиях на Моховой. «Вот уж кто наверняка рад перемене климата, – думал Олег. – Плюс двадцать пять в сентябре в Москве, а солнце учебникам не помеха».

Пройдя под Троицким мостом, Олег остановился, увидев девушку в одних трусиках. Появление топлес тут не было исключением, но у этой девушки на трусиках была стрелочка от резинки строго вниз, и Олегу захотелось увидеть, есть ли такая же сзади.

Андрей в этой ситуации, скорее всего, просто подошел бы и спросил напрямик, но Олег на такое был не способен, а потому сел на газон, включил киктоп и пробежался по заголовкам утренних газет. Накануне в вечерних выпусках на первых страницах была миротворческая операция по выдворению вьетнамской армии из приграничных районов Китая, сейчас на первый план вышло банкротство государственной «Русшельфнефти». Программа сокращения затрат не сработала, рассказывали газеты. «И не сработает, – проворчал Олег себе под нос. – Мы вон тоже убыточные были, пока нас не приватизировали. Андрей за полгода все поправил».

Вообще интересных новостей сегодня было много, Олег погрузился в чтение, но вовремя опомнился и поднял глаза. Девушка, которую он караулил, уже собирала вещи и готовилась уходить. Вторую стрелочку Олег увидел за секунду до того, как она скрылась под шортами.

Он не понял, зачем идет за ней в сторону Публичной библиотеки, хмыкнул и повернул назад. У Манежа увидел колонну людей, одетых кто в казачью форму начала XX века, кто в рясу, во френчи и в кожанки. Многие несли портреты Николая II146 с надписью «Государь, прости нас» и черно-желто-белые имперские флаги.

Шествие остановилось у Романовского обелиска147 и началось что-то вроде митинга. «Избави, господи, Россию от мерзостных идей свободы и равенства!» – заголосил «казак» с генеральскими погонами. «Избави!» – откликнулась толпа. «Избави!» – слышал за спиной Олег, пока шел к ограде парка.

Он остановился около тележки одной из цветочниц, старушки узбечки. От памятника императорской династии слышались проклятия, поносили кого-то персонально: «Господи, не допусти еретику, превзошедшему всех еретиков, достигнуть до Рождества. Возьми его с земли – этот труп зловонный, гордостью своею посмрадивший всю землю148».

– Десять гвоздик, – попросил он у цветочницы.

– А почему столько-то? – удивилась она. – Завянут до кладбища по такой жаре…

– Это вон для того старика, – махнул рукой Олег в сторону Исторического музея. Старушка оглянулась и добавила еще четыре цветка.

К «тому старику» Олег и приезжал в Москву. Это был небольшой частный памятник, стоящий метрах в пятидесяти от конной статуи маршала Жукова149. Пожилой сержант в форме времен Великой Отечественной войны, на груди медаль «За отвагу» и два ордена Славы, сидел на лавке из двух пеньков и пары досок и печально смотрел на маршальского коня. На постаменте была выбита надпись: «Только благодаря ему».

Олег подошел, поставил гвоздики в гранитную вазу, вмурованную в мостовую, по обыкновению сел на стоящую неподалеку скамеечку. Закрыл глаза.

Великая Отечественная, вернее Вторая мировая война, была самой длинной его экспедицией. Практически неотлучно он пробыл на разных фронтах шесть лет. Впервые он оказался под огнем как польский ополченец в Сарненском укрепрайоне, к которому подошли танки Красной армии150, вечером 18 сентября 1939 года. Страшнее всего ему было в январе 1942 года, когда 2-я ударная армия впервые пробовала форсировать Волхов151. Казалось, бессмысленнее тех потерь быть не может, но потом и более жуткое стало привычным. Последним боем, в котором он принял личное участие, стал рейд на Кабанатуан в январе 1945-го. Тогда американские рейнджеры и филиппинские партизаны совершили 50-километровый переход по тылам японцев до лагеря военнопленных, уничтожили охрану и вывели уже почти расставшихся с жизнью людей.

За эти шесть лет Олег двенадцать раз становился «пропавшим без вести», чтобы оказаться в другом месте, где его ждала очередная задача. Последний раз это случилось по дороге в Вашингтон, когда он вез письмо Роберта Оппенгеймера152 президенту США Гарри Трумэну. Это был документ с предложением сбросить первую атомную бомбу не на Киото или Хиросиму, а взорвать на приличной высоте на виду у всего Токио. Ну а уж если и после этой демонстрации японское правительство откажется капитулировать, то отправить вторую уже на один из городов-целей.

Добраться не удалось, и это была неспланированная катастрофа. Над Оклахомой у самолета, в котором Олег летел, остановились оба двигателя, и только благодаря мастерству пилота удалось кое-как приземлиться. Олег сильно пострадал, и врачи Боткинского госпиталя, куда его доставили после спешной эвакуации в 2228 год, думали, что правую ногу точно не удастся спасти. Но обошлось.

Размозженная нога давно о себе не напоминает, а локоть, поврежденный у Понеретки, лишь чуть-чуть скулил. Олег устроил руку удобнее и, как обычно, задал себе вопрос: пришлось ли ему в новой экспедиции увидеть нечто такое, что затмило бы подвиг такого вот сержанта и миллионов таких же солдат, вытянувших на своем горбу тяжелейшую войну, превозмогая трудности, созданные противником и собственными начальниками – от полковников до вождя?

Нет, не пришлось, был ответ. Но когда Олег попытался вспомнить лица «сержантов» переславской битвы, которым тоже было солоно, не получилось. Ни Робшу, ни Сребру не вышло у него оживить в памяти. Ни Бурсу, ни Шрадена. Урдин почему-то запомнился только головой черта на своей плетке, а вместо Жидислава было лишь кровавое месиво.

Не мог по одной причине: из головы не шел последний разговор с Андреем.

Случился он вечером того дня, когда Шурик вытащил Нормана из болота, куда князь Андрей Ярославич велел загнать обоз с казной. Только завечерело, невдалеке от лагеря, где Олег расположился на ночлег со своим отрядом, необычно, на манер легендарного Фенрира153, почуявшего острие меча на своем небе, завыл волк. Олег, который только-только убаюкал раненую руку и уже засыпал, чертыхнулся. Он знал, что теперь, несмотря ни на что, надо вставать и идти на запад, пока не остановит шум кошачьих шагов и запах рыбьего дыхания.