— Я не пожалею.
— Зато пожалею я. — Его уже покрывшийся короткой щетиной подбородок оцарапал нежную кожу. — Боже, помоги мне! — хрипло воскликнул он. — Этот фарс зашел слишком далеко. Беги отсюда, пока можешь. Если ты еще мгновение будешь притворяться моей женой, я не сумею удержаться и выполню свои супружеские обязанности.
Коннор с трудом встал и теперь всеми силами попытался сохранить равновесие. Пояс его халата зацепился за подлокотник кресла, и, когда граф в очередной раз качнулся, шелковая ткань соскользнула, оставив его обнаженным.
Алекса лишь судорожно вздохнула, когда мерцающее пламя высветило контуры мышц и возбужденный фаллос.
— Страшно? — Коннор не пытался прикрыться. — Но пока еще есть время. Не будь дурой, Алекса, и не превращай свою жизнь в чертов фарс.
Она медленно развязала ленту, удерживающую волосы, позволив им рассыпаться по плечам.
— У меня не было возможности отрепетировать свою роль, поэтому, надеюсь, ты проявишь терпение и простишь ошибки, которые я могу совершить. — Пряча нервозность под натянутой улыбкой, Алекса отбросила волосы за спину. — Не сомневаюсь, что ошибок будет много. Мне не слишком хорошо удается механическое заучивание. Всегда лучше отрабатывать навыки на практике.
— Для того, что может произойти, сценарий не предусмотрен.
Может, всему виной была игра света, но Алексе показалось, что на лице графа застыла неуверенность.
— У меня тоже нет опыта в роли нежного любовника. Придется импровизировать.
Волкодав подхватил ее на руки и понес в постель.
Его руки были удивительно мягкими и нежными, а запах — причудливая смесь дыма, кожи, бренди и сандалового дерева — пьянил. Алекса не смогла удержаться и лизнула его в плечо.
— На вкус ты — соль и штормовое море, — прошептала она.
— А ты — мед, — сказал Коннор, — сладостная амброзия.
Невозможно описать словами жар, разгоревшийся в ней от нежного поцелуя. Его прикосновения обжигали, туманили разум, обостряли чувства.
— Не надо больше слов, Коннор, — попросила Алекса. — И больше не надо меня пугать. Я хочу тебя, и это сильнее меня. Пожалуйста.
— Боюсь, я уже тоже прошел точку невозврата, хотя должен был поступить иначе. Ты заслуживаешь лучшего, Алекса.
— Но я не хочу лучшего! — воскликнула она. — Я хочу тебя!
В мерцающем свете его волосы светились серебром. Она запустила пальцы во вьющиеся пряди. «Я хочу тебя сейчас и навсегда». Последнюю мысль она благоразумно оставила при себе. Он рядом, и пока ей этого достаточно.
— Только тебя.
Она положила его руку на застежку своей ночной рубашки. Утробно зарычав, Волкодав рванул тонкую ткань. По стеганому покрывалу рассыпались маленькие перламутровые пуговки. Алекса повела плечами и сбросила рубашку, оставшись обнаженной. Она знала, что обязана чувствовать смущение, но блеск его глаз зажег в ее душе сильную и чистую радость.
— Ты осознаешь, что очень красива? — спросил Коннор, проведя ладонью по ее изящному бедру.
Алекса лишь прижалась к нему теснее и теперь была так близко к мужчине своей мечты, что волоски на его груди щекотали ее кожу.
— Я самая обыкновенная, а вот ты прекрасен, как греческий бог.
— Что ты, девочка, я человек и совершаю вполне человеческие ошибки, причем намного чаще, чем хотелось бы.
Он накрыл ладонями ее нежную грудь и стал ласкать соски. У Алексы по всему телу побежали мурашки.
— Не для меня. — Она откинулась на подушки и привлекла Коннора к себе. — Ты… — Все связные мысли покинули ее, когда Коннор взял в рот ее сосок и начал посасывать. — …само совершенство.
Последнее слово она выкрикнула. Инстинктивно выгнувшись в его объятиях, она обхватила Волкодава за плечи и принялась лихорадочно гладить спину, шею, ерошить волосы. Его фаллос терся о ее бедро, и одна только мысль о том, что Коннор тоже ее хочет, оказалась невероятно возбуждающей.
Алекса действительно почувствовала себя красивой. Женственной, страстной, соблазнительной. В этот момент ей казалось доступным все, о чем она раньше не смела даже мечтать. Ее руки напряглись. Она решила полностью насладиться моментом и великолепным мужчиной.
— Пожалуйста, — прошептала она, когда его губы скользнули по горлу.
Ей показалось, что еще мгновение, и она разлетится на мельчайшие осколки.
Его глаза, сверкающие, словно жидкая сталь, встретились с ее глазами.
Алекса почувствовала, как по телу прокатилась теплая волна.
— Не надо больше ждать, Коннор. Возьми меня.
К черту все на свете правила. Определенно у любви должен быть свой кодекс.
Коннор приподнял ее бедра, подгоняемый собственным желанием, и поспешил исполнить просьбу. Ее слова спустили с цепи Волкодава — теперь им владели инстинкты, и все джентльменские правила были забыты.
Пусть он похотливое животное, но он станет ее первым любовником. Эта восхитительная женщина будет принадлежать ему одному.
— Откройся для меня, Алекса!
Он раздвинул ее бедра. Его взору открылись мягкие изгибы и нежная плоть, и это едва не свело Коннора с ума.
Вздох, едва слышный, как шуршание шелка, напомнил ему, что она еще не знала мужчины. Медленно… медленно, мысленно твердил он, изо всех сил стараясь сдерживаться. Его самым большим желанием было сделать эту ночь для нее приятной, и не важно, что будущее может принести им обоим много боли.
Втянув в себя воздух, Коннор погладил плоский живот. Светлые завитки волос были чуть влажными. Он нашел пальцем крошечный бугорок в складках нежной женской плоти и принялся его медленно ласкать.
— Ох, Коннор!
Ее голос — чистый и изумленный — заставил его двигаться активнее.
Алекса подалась к его руке — интуиция оказалась сильнее неопытности, и Волкодав почувствовал удовлетворение. Как-никак он первым разбудил ее, заставил осознать собственные потребности. Еще один негромкий крик — это его палец скользнул внутрь. Она была такой тугой. Такой невинной. И доверчивой.
Коннор издал низкий рык и убрал руку.
— Пожалуйста! — воскликнула Алекса. — Не останавливайся! Только не сейчас.
— Не так быстро, дорогая, — процедил он сквозь стиснутые зубы. Еще немного, и он не сможет держать себя в руках. — Я не хочу причинить тебе боль.
Ее глаза сияли ярко, словно солнце на чистом голубом небе.
— Ты не можешь сделать мне больно.
Было еще не поздно. Истинный джентльмен должен был прийти в себя. Но Коннор никогда не был святым. Подогретый спиртным и непреодолимым желанием, он пал жертвой первобытной страсти. Подняв ее бедра еще выше, он начал медленно входить в нее.