Читать интересную книгу Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней - Этьен Годар

Нахмурившись, Фасслер вздохнул.

— Ну, хорошо, — сказал он.

— Почему это так важно? — спросила Фрида Малони.

Либерман вынул ручку и, порывшись в карманах, нашел клочок бумаги.

— Как пишется Уиллок? — спросил он.

Она продиктовала ему по буквам.

— Из Нью-Провиденса, в Пенсильвании?

— Да.

— Постарайтесь припомнить точно: через какое время после Карри они получили своего ребенка?

— Точно не припоминаю. Через два или три месяца; определенного расписания не было.

— Ближе к двум месяцам или к трем?

— Она же не помнит, — вмешался Фасслер.

— Хорошо, — согласился Либерман. — Кто появился после Уиллоков?

Фрида Малони вздохнула.

— Не могу вспомнить, кто и когда являлся, — сказала она. — За два с половиной года прошло около двадцати пар. Были и Трумэны, которые не имели никакого отношения к президенту. Я думаю, что они были одной из канадских пар. И были еще… Корвины или Корбины, что-то такое. Нет, Корбетты.

Она припомнила еще три фамилии и шесть городов. Либерман тщательно записал всех.

— Время, — сказал Фасслер. — Не будете ли столь любезны подождать меня снаружи?

Либерман отложил бумагу и ручку. Взглянув на Фриду Малони, он кивнул.

Она кивнула ему в ответ.

Встав, он подошел к вешалке; сняв с нее пальто, он перекинул его через руку и взял с полки шляпу и папку. ПодойДя к дверям, он застыл на пороге и неожиданно повернулся.

— Я хотел бы задать еще один вопрос, — сказал он.

Они уставились на него. Фасслер кивнул.

Не сводя глаз с Фриды Малони, он сказал:

— Когда день рождения вашей собаки?

Она непонимающе уставилась на него.

— Вы помните его? — настаивал он.

— Да, — ответила она. — Двадцать шестого апреля.

— Благодарю вас, — сказал он и повернулся к Фасслеру. — Прошу вас, не задерживайтесь; я хочу скорее покончить с делами. — Повернувшись, он открыл двери и вышел в коридор.

Присев на скамью и вооружившись ручкой, он углубился в какие-то вычисления с карманным календарем. Надзирательница, сидящая по другую сторону от его пальто, которое он бросил рядом с собой, спросила:

— Вы думаете, что вам удастся вытащить ее?

— Я не адвокат, — ответил он ей.

Фасслер, который, не отрывая глаз от дороги, гнал машину в гуще движения, сказал:

— Я предельно заинтригован. Вы не могли бы сказать мне, почему Объединение решило заняться бизнесом детей?

— Простите, — сказал Либерман, — но этого нет в нашем соглашении.

Если бы он сам знал ответ.

Он вернулся в Вену. Получив предписание суда, Макс успел перевезти все письменные столы и стеллажи с досье в две маленькие комнатки в обветшавшем строении в Пятнадцатом районе, которым и предстояло стать его офисом. И куда ему надо было тут же перебираться — Лили уже с нетерпением ждала его — в это тесное и дешевое помещение (прощай, подонок Гланцер!). Траты пошли одна за другой — плата за два месяца вперед, налоги, расходы на переезд, оплата телефона; им было бы трудно теперь прокормить даже котенка, а не то, что купить билет до Зальцбурга, не говоря уж о Вашингтоне, где он должен был бы оказаться через неделю, 4-го или 5-го февраля.

Он объяснил ситуацию Максу и Эстер, когда общими усилиями они старались придать новому офису вид, подобающий Информационному Центру военных преступлений, а не конторе «Х.Гаупт и сын».

— Гатри и Карри, — сказал он, соскребывая с дверной филенки лезвием бритвы большую букву «г», — получили на руки детей с перерывом примерно в четыре недели, в конце февраля и конце марта 1961-го года. И они же, Гатри и Карри, были убиты с разницей во времени в четыре недели, день в день, в том же самом порядке. Семья Уиллок получила своего ребенка примерно 5-го июля — это я знаю, потому что они подарили Фриде Малони десятинедельного щенка, день рождения которого приходился на двадцать шестое апреля…

— Что? — повернувшись, Эстер посмотрела на него. Она придерживала полосу обоев, которые Макс разглаживал по стене.

— …ас конца марта до пятого июля примерно четырнадцать недель. Так что есть основания предполагать, что Уиллок должен быть убит в районе двадцать второго февраля, через четырнадцать недель после Карри. И я хотел бы быть в Вашингтоне за две или три недели до этой даты.

— Думаю, что понимаю вас, — сказала Эстер, и Макс добавил: — А что тут не понимать? Их убивают в том, же самом порядке, в котором они получали детей и с теми же промежутками во времени. Вопрос — почему?

Ответ на этот вопрос, по мнению Либермана, может подождать. Остановить серию убийств, в чем бы ни была их причина — вот что было самым главным, и лучше всего это могло сделать Федеральное Бюро Расследований США. Они могли без труда установить, что те два человека, которые погибли при «несчастных случаях», были отцами незаконно усыновленных детей, смахивающих друг на друга, как две капли воды, и Генри Уиллок был третьим (или четвертым, если учитывать и неких Мэконов). 22-го февраля, туда или сюда несколько дней, они могут перехватить предполагаемого убийцу Уиллока и выяснить у него данные о личностях и, может, даже даты готовящихся убийств остальных пяти человек. (Теперь Либерман не сомневался, что каждый из шести убийц работает в одиночку, даже не парами, потому что убийства Дюрнинга, Гатри, Хорве и Рунштейна следовали одно за другим — и все в разных странах).

Еще проще — он может направиться в отделение ФБР и в Департамент уголовных расследований в Бонне, так как не сомневался, что и в немецких агентствах по адаптации детей (а так же в Англии и трех скандинавских странах) кто-то, исполнявший роль Фриды Малони, тоже рылся в досье и передавал детей. Во Фрейбурге Клаус нашел ребенка — копию того, что обитал в Триттау, и Либерман сам, будучи в Дюссельдорфе, звонил вдовам Дюрнинга, Раушенбергера и Шрейбера, стараясь получить ответ на один и тот же вопрос: «Скажите, пожалуйста, ваш ребенок усыновлен?»; две неохотно признались в этом, одна ответила ему яростным «нет!», и все трое посоветовали ему заниматься своими собственными делами.

Но в Бонне он не сможет убедительно выложить данные об очередной предполагаемой жертве, а объяснение, каким образом ему удалось разговорить Фриду Малони, вряд ли будет воспринято с удовольствием. Он и сам не мог бы рассчитывать на иной прием, случись ему оказаться в Вашингтоне. Но в глубине своего еврейского сердца он не доверял ревности германских властей, не в пример американским, когда речь шла о наказании нацистов.

Итак, Вашингтон и ФБР.

Освоившись в новом офисе, он сел на телефон и стал звонить прежним жертвователям.

— Я не хочу таким образом давить на вас, но, поверьте, это исключительно важно. То, что происходит сейчас, имеет отношение к шестерым эсэсовцам и Менгеле.

Инфляция, отвечали ему. Спад деловой активности. Дела идут просто ужасно. Он начинал напоминать об убитых родителях, о Шести Миллионах, чего терпеть не мог делать, ибо его слова вызывали у жертвователей чувстве вины. Но ему пришлось пустить их в ход.

— Прошу вас, поторопитесь, — говорил он. — Это в самом деле важно.

— Но это просто невозможно! — сказала Лили, накладывая ему на тарелку вторую порцию картофельного пюре. — Откуда может взяться столько мальчиков, так смахивающих друг на друга?

— Дорогая, — с другого конца стола откликнулся Макс, — не стоит говорить, что это невозможно. Яков их видел. Его друг из Гейдельберга тоже видел.

— И Фрида Малони их видела, — добавил Либерман. — Детей, которые так походили друг на друга, куда больше, чем младенцы смахивают один на другого.

Лили сделала вид, что сплевывает на пол.

— Она достойна смертной казни.

— Она пользовалась именем Элизабет Грегори, — сказал Либерман. — Я хотел спросить у нее, сама ли она его избрала, или же кто-то ее так назвал, но забыл.

— А в чем разница? — пережевывая кусок мяса, спросил Макс.

— Грегори, — объяснила ему Лили, — то имя, которым Менгеле пользовался в Аргентине.

— Ох, ну, конечно.

— Оно должно было прийти от него, — сказал Либерман. — Все должно идти от него, вся эта операция. Он ее вдохновитель, пусть даже он будет отрицать.

Все же пришли какие-то деньги — из Швеции и Штатов — и он заказал себе билет на Вашингтон через Франкфурт и Нью-Йорк, на вторник, 4-е февраля.

Вечером пятницы 31-го января Менгеле выступал под своим настоящим именем — он был Менгеле и никто иной. В сопровождении телохранителей он вылетел во Флорианополис на островке Санта Катарина, примерно на полпути между Сан Пауло и Порту-Аллегри: в бальном зале отеля «Новый Гамбург», украшенном по такому случаю свастиками и черно-красными стягами, «Сыны Национал-Социализма» давали прием — обед и танцы — пребывание на котором стоило по сто крузейро. С каким восторгом было встречено появление Менгеле! Крупные наци, те, которые играли ведущие роли в Третьем Рейхе и пользовались известностью по всему миру, со снобистским пренебрежением отклоняли приглашения «Сынов», ссылаясь на плохое состояние здоровья и отпуская презрительные замечания в адрес их вождя Ганса Штрупа (о котором даже «Сыновья» порой говорили, что он явно старается переплюнуть Гитлера). Но сюда самолично явился герр доктор Менгеле во плот ти, облаченный в белый смокинг: он пожимал руки мужчинам, целовал в щечки женщин, сияя, расточал улыбки, смеялся и повторял имена тех неофитов, которых ему представляли. Как любезно с его стороны явиться на прием! Он прямо-таки излучает здоровье и счастье!