и поместили в лагерь, чтобы они там работали и искупали неведомую вину. Как он ломанулся следом, чтобы найти способ освободить. Как освободил и отправил обратно в Финляндию. Как сам вынужден был остаться, и работал в депо в Перми.
Другую правду он рассказывать не стал.
Тут в комнату, где они беседовали, вбежал солдат с мохнатыми ушами и, козырнув, отрапортовал:
— Господин фельдфебель, все готово для выдвижения.
— Отлично, — сказал тот. — Вот с утра и выдвинемся.
«До утра мои парни устроят вам концерт», — мрачно подумал Тойво. Если два отряда диверсантской направленности вступят в битву между собой, то очень скоро она перерастет в поединок: кто круче? Круче будет тот, кто выжил.
Тактически это неверно. Диверсанты не должны биться друг с другом. На них потрачено много средств и времени, так что пользы от войны между собой не будет никакой. Разве что вред. Для своих, опять же.
— Так я пойду? — спросил Тойво.
— Куда же ты, на ночь глядя? Завтра мы в Олонец, давай с нами.
— Я решил в деревне Обжа переночевать.
— Так переночуй здесь, — пожал плечами фельдфебель.
Этим фельдфебелем был Паули Марттина, столь удачно совершивший диверсию в Лодейном поле и на Ояти. Судьбы людей, порой, переплетаются самым невероятным образом. И Тойво, и Паули были едва знакомы. Но отчего-то каждый испытывал непонятную симпатию друг к другу. Вообще-то, симпатией это назвать трудно, просто ни один, ни другой не хотели причинять неприятности другому.
Паули прекрасно понимал, что человек с такими навыками, проявившимися в то далекое время на вокзале в Выборге, не мог оказаться посреди карельской глуши случайно. И Тойво понимал, что Паули это понимает.
Марттина тоже был не совсем простым солдатом. У него была своя идея, и он ее отстаивал. К примеру, вопреки приказу своего непосредственного начальника к карелам он относился по-свойски. А как же иначе, если сам он был ливвиком.
Паули родился в декабре 1898 года в Выборге в купеческой семье выходцев из карельского села Сямозера, точнее, с хутора Чиркас-ламби. Фамилия тогда у его предков была Мартыновы, но, сделавшись успешными крестьянскими торговцами, то есть, барыгами, для успеха торговли переиначились в Марттина. В Выборге так было удобней — сам Николай Синебрюхов посоветовал.
Паули не захотел идти по торговой линии, поступил, было, на службу в полицию, да случилась гражданская война, и он пошел воевать добровольцем. На сторону белых, естественно. В полиции служить ему не понравилось страшно.
Война была странной, но гражданские войны только такими и бывают. Тем не менее, именно на ней он из простого солдата вырос до фельдфебеля, был отмечен начальством с одной стороны, как думающий и ответственный, с другой стороны — как очень думающий и слишком ответственный.
Лейтенант Каарло Хаапалайнен взял его в свой разведывательно-диверсионный отряд из 26 человек для проведения Восточно-Карельской экспедиции — рейда от Салла до Кандалакши. Нужно было собрать сведение о случившихся здесь войсках Антанты, а, точнее — ее британских силах, блокировать их передвижение в изначальных землях и, вообще — прогнать прочь. Для этой цели они взорвали участок Мурманской железной дороги, а самих британцев ввели в заблуждение, что против них воюет целая армия. Воины с туманного Альбиона, воинственные по натуре, подписываться под военные действия с многочисленными группировками неизвестного врага не стали, прокричали для приличия «полундра» (fall under) и отступили к Архангельску.
Рекомендации для Паули от Хаапалайнена после этой экспедиции были самыми рекомендательными. Они-то и сыграли свою роль, когда его пригласили в качестве разведчика-рейдовика и диверсанта в Олонецкую кампанию.
Дело нехитрое, вот только отношение с местным населением его смущало. Вроде бы пришли, как освободители, но свободу несли методом насилия. Если считать это дело племенной войной, то почему-то местное племя — карелы — в войну ввязываться не торопились. Да не то, что не торопились, а всячески этому противились и упирались. Даже когда их отстреливали с воспитательной, так сказать, целью.
Паули не притеснял ливвиков, не ратовал за выполнение приказа Гадолина. Хотя он никому не говорил, что и сам тоже карел, но руководство AVA как-то прознало об этом и решило отправить на историческую родину: в Сямозеро. Требовалось создать отряд «самообороны», чтобы повоевать в Эссойле, Рубчейле и Вешкалицах. Пусть там воспитывает свой характер.
Вместо него на боевое дежурство под Олонцом должен был заступить другой фельдфебель, по фамилии Исотало. В отличие от Марттина, статного и подвижного, это был маленький толстопузый мужичок в черной, всегда надвинутой на брови, шапке. Он вошел в комнату и с большим подозрением начал приглядываться к Антикайнену.
— Не пойму никак, где тебя видел? — сказал он, не размениваясь на всякие условности, типа приветствия и прогноза погоды.
И Тойво этот человек тоже показался смутно знакомым.
— Ты откуда родом? — спросил пузатый Антти и поправил маузер на тонком ремешке, который норовил все время провиснуть не в подобающем для командира месте — между ног.
— Из Хельсингфорса, — ответил Тойво.
— А в Рийхимяки был когда-нибудь?
Это место находилось в тридцати километрах от Хельсинки в сторону Ботнического залива.
— Может, и был, — пожал плечами Антикайнен.
— Ну-ну, — хмыкнул Исотало и сел за стол.
Паули недолюбливал грубого и рьяного перед начальством Исотало. Но они стояли по одну сторону баррикады, а вот странный незнакомец — пес его знает, где было его место?
— Он с нами завтра пойдет в Олонец, — сказал Марттина тоном, не терпящим возражений. — Может, помощь окажем. Или — не окажем.
Тойво подавил вздох и кивнул головой. Как бы сказал один поэт:
«Thorn in my side.
You know that's all you ever were.
A bundle of lies.
You know that's all that it was worth…
I should have known better
But I trusted you at first.
I should have known better
But I got what I deserved…»[11]
18. Первый диверсионный успех
Тойво не находился под стражей, но, тем не менее, свободы у него не было никакой. Люди Марттина контролировали любое его передвижение, к ним добавились люди Исотало. Как только его бойцы предпримут какие-нибудь решительные действия, финнам сразу же станет понятно, кто он такой.
Стыдно было за свою оплошность, да еще и память занозило то, что никак не мог вспомнить, где видел этого пузатого Антти. Вероятно, так же напрягался и