Читать интересную книгу Толмач - Гиголашвили Михаил

Пока о яблоках думал, станцию чуть не проехал. А когда на площадь вышел, Фатиму, переводчицу из Марокко, встретил – она на своем «Пежо» мимо проезжала. Оказалось, ей сегодня переводить какому-то марокканцу – тот, бедняга, год мыкался по французским лагерям, пока его в Германию не отослали, выяснив, что на него в Германии два уголовных дела за мелкие кражи заведено.

– Жаль мне его. Говорит, французы целый день по радио о правах человека кричат, а его, когда он пришел в лагерь, неделю не кормили, пока бумаги оформляли!.. Такое зверство!.. Как вообще такое может быть в Европе?.. – взглянула на меня Фатима глазами без дна, полными нежной неги.

Не в силах извлечь свой взгляд из выреза ее открытого платья, я пожал плечами:

– От французов всего можно ожидать. И бюрократов всюду много. А ты говоришь лучше по-арабски или по-французски?

– Одинаково. Мы дома, в Марракеше, по-французски говорили, потом я в Сорбонне училась. А по-арабски – только с бабушкой в деревне и с детьми на улице…

(От сочного слова «Марракеш» сладко защемило сердце: фонтаны, султаны, кальяны, спальни, купальни, звон струй, гам птиц, стуки-крики базарной площади, где показывают за динар ручных львов, колдуны глотают огонь, а у древних старух можно выторговать амулеты от сглаза и порчи, где до сих пор бродит среди бедного люда неприкаянный Гарун аль-Рашид, тайком оставляя динары у жилищ бедняков и калек…)

– …Дедушка и бабушка всегда в деревне жили. Мы с братом туда на лето ездили. После школы я в Рабат уехала, два года отучилась, а потом в Париж, в Сорбонну…

– Рабат богат?

– И красив. Я очень люблю Рабат. Там наш король живет. У него несколько дворцов. Зимой он – в Касабланке, весной – в Марракеше, осенью – в Фесе, а летом – в Рабате, потому что там всегда прохладно. Даже когда из Сахары самум веет, в Рабате двадцать пять градусов. Весь Марокко едет туда летом на отдых. Ну и в Агадир, конечно. В Агадире отдых самый лучший. Мохаммедия тоже хороша, на море лежит. Ее мавры строили, многие здания с тех времен стоят. Там, говорят, наш пророк побывал однажды, потому город так называется.

Я кивал, жарко поглядывая на нее, видя, что это ее смущает. Ну, что смущает, то и нравится. Спрашивать, есть ли у нее муж, дети и прочее, я не стал. К тому же слова из арабских сказок – «Марракеш! Рабат! Агадир! Фес! Мохаммедия!» – убаюкали меня до того, что я сказал:

– Моя мечта – побывать в Марокко. Нельзя ли отдохнуть недельку в деревне, где-нибудь в горах у бабушки и дедушки?

– Конечно, о чем речь. Старики будут только рады. У них там вообще рай. Особенно в мае, когда все цветет! – отозвалась она, тоже украдкой прокатываясь по мне взглядом, обдавая теплом замшевых глаз. – Я каждый год туда с дочерью езжу…

– А что, муж жару не переносит?

– Переносит. Но я разведена.

«Это очень хорошо!» – подумал я воодушевленно.

– Дочке сколько?

– Четырнадцать. В школу ходит. Лайла.

Это имя тоже пошло в копилку волшебных слов.

Потом я набрался смелости и спросил:

– Может, возьмете меня как-нибудь с собой?

Она зыркнула, прыснула, поправила бретельку на полном плече, машинально погладила бедро:

– Смотря как ты себя будешь вести, зависит от твоего поведения!

Это «ты», и поглаживание бедра, и озорной взгляд, и сам ответ мне очень понравились: когда речь заходит о поведении, есть много шансов выбиться в первые ученики. Хотя бы на время. Потом можно расслабиться, на заднюю парту пересесть…

Фатима, въезжая в лагерь, стала грациозно вытягивать шею туда и сюда, чтобы проверить, не задевает ли бампером за ворота. Груди тоже подымались и опускались.

В лагере мы получили обходные от Бирбауха, который был занят перекладыванием под столом пустых бутылок. Он не стал с нами шутить, заметив только, что, по его мнению, где лучше платят – там и родина. И если его лично пошлют в Африку и будут платить по десять тысяч марок в месяц, то он обязательно поедет, несмотря на риск, жару и обилие пауков и людоедов. Мы заглянули в приемную.

– Народу много! – пробегаясь по лицам, сказал я.

– Вон мой сидит! – указала Фатима на низкого чернявого парня, который издали подобострастно поклонился.

– А из Марроко под каким соусом вообще бегут?.. Ваш же король – не страшный, никого особо не мучает?..

– Да он главный преступник: весь мир гашишем снабжает! – с возмущением заколыхались налитые груди. – Мой брат в МВД работает, такое рассказывает!

– Всюду вожди или президенты – главные преступники и барыги. Не он один. Что он – рыжий?.. Что есть – тем и торгует.

В комнате переводчиков – никого. Мы сели друг против друга. Я пялился на нее со сладкой тоской. Фатима сказала, что после университета начала работать переводчицей на радио в Париже, потом вышла замуж и попала в Германию.

– У немцев глаза есть, – льстиво вставил я.

– Он араб был.

– Ну, у арабов глаза тоже есть…

Внезапно и бесшумно вошла фрау Грюн. Основательно пожав нам руки, сказала, куда Фатиме вести своего карманника, а мне сообщила, что там какой-то малахольный русский сидит:

– По документам он уже год живет в Италии. Там тоже подавал на беженство. И, кажется, получил отказ. На что он надеется?

– А что, варианта нету?

– Нет, конечно. Никакого. Ну, смотрите сами, – фрау Грюн присела на стол (Фатима, выставив из-за стола ножки в сиреневом маникюре, тоже не спешила уходить). – Если ему итальянцы отказали – мы его и слушать не будем: по Шенгенскому соглашению, если человек получает отказ в какой-нибудь одной стране сообщества, то его в других странах и слушать не станут. И правильно, а то будут толпами бесконечно из страны в страну скитаться. Здесь отказали – туда пошел. Там отказали – дальше двинется. Границ же нет, езжай куда хочешь. – Усевшись поудобнее, фрау Грюн кивнула светлой, коротко стриженной головой: – Да, вот так. В Европе всюду – одни критерии. И если итальянцы или французы отказали, посчитав его доводы неубедительными, то почему должна Германия их вновь слушать, время и деньги тратить?.. А если у него, – фрау Грюн кивнула на коридор, – отказа от итальянцев еще нет, то вступает правило третьей страны: откуда пришел – туда и иди назад… Неважно, куда он шел, важно, откуда пришел…

«Кому вся эта блядуистика известна?» – подумал я, а ей сказал:

– Все эти тонкости широким кругам не известны. Впрочем, если все умными станут, переводчики от голода перемрут!

– Как это не известны? – напустилась на меня фрау Грюн. – Вы в Интернет зайдите, в поисковую машину слово «Asylrecht»[44] введите – и читайте себе все законы подряд. А этот «закон третьей страны» так вообще наши клиенты наизусть знают – недаром они часто говорят, что приехали в грузовиках, ничего не видели и никуда не выходили… Если беженец пришел из так называемой надежной страны (Италии, например, где он тоже может получить убежище), то пусть туда и идет обратно. А так – в Интернете все есть.

– У меня компьютера нету, – ответил я. – Я ничего этого не знаю.

– Ничего, кому надо – тот всё знает! – Засмеявшись, она соскочила со стола: – Так. Работаем. И – да здравствует Саддам Хусейн, как ваш коллега Рахим говорит!

– И Ким Ир Сен, первый друг всех толмачей! – добавил я, открывая папку.

фамилия: Перепелищев

имя: Игорь

год рождения: 1965

место рождения: г. Красноперекопск, Украина

национальность: русский

язык/и: русский / итальянский

вероисповедание: лютеранин

«Так, начинается… Итальянец-лютеранин из Красноперекопска…»

По дороге в приемную я встретил в коридоре Фатиму и еще раз прошвырнулся по ней собачьим взглядом – она явно почувствовала его жар, как-то даже передернулась. Нагло посмотрев напоследок, как она поднимается по лестнице (за ней тащился печальный марокканец с плохой участью в глазах), я вышел в приемную.