Читать интересную книгу Позолоченный век - Марк Твен

Прочитав на следующее утро в газете "Пэтриот энд Клэрион" юмористический отчет о происшествии, Филип еще яснее увидел, как безнадежна всякая попытка добиться справедливости в борьбе с железной дорогой.

Несмотря на все это, совесть продолжала мучить Филипа и твердить ему, что он обязан передать дело в суд, даже если наверняка его проиграет. Он считал, что ни он сам, ни кто-либо другой не имеет права прислушиваться к голосу своих чувств, или стесняться, когда у него на глазах попирают законы родины. Он полагал, что в подобных случаях долг каждого гражданина отложить личные дела и посвятить все свое время и силы тому, чтобы добиться примерного наказания нарушителей закона; он знал, что ни в какой стране невозможно установить порядок, если все ее граждане до единого не будут свято помнить, что они должны сами стоять на страже закона и что судейские чиновники - лишь орудие его выполнения. В конечном счете Филип вынужден был признать, что он - плохой гражданин, ничуть не лучше остальных, что в нем гнездится свойственное его времени отсутствие чувства долга и безразличие ко всему, что не касается лично его.

Из-за этого приключения Филип добрался до Илиона только на следующее утро на рассвете; заспанный и угрюмый, он сошел с попутного поезда и огляделся.

Илион приютился в тесной горной долине, по которой протекала быстрая река. Весь поселок состоял из дощатой железнодорожной платформы, на которой Филип стоял в эту минуту, деревянного, наполовину выкрашенного дома с грязной верандой по фасаду (крыши над верандой почему-то не было) и с вывеской на покосившемся шесте; надпись на вывеске гласила: "Гостиница. П.Дузенгеймер"; ниже по течению реки расположились лесопилка, кузница, лавка и несколько некрашеных домов из тесаных бревен.

Когда Филип подошел к гостинице, ему показалось, что на веранде притаился какой-то дикий зверь. Зверь, однако, не шевелился и при ближайшем рассмотрении оказался всего-навсего набитым соломой чучелом - вместо приветливого швейцара у порога трактира гостей встречали останки огромного барса, убитого неподалеку от Илиона несколько недель тому назад. Постучав кулаком в дверь и ожидая, когда ему откроют, Филип с любопытством разглядывал свирепую пасть и мощные изогнутые лапы зверя.

- Потоштить минутка! Я только натену мой штаны! - раздался голос из окна, и скоро хозяин "гостиницы", громко зевая, открыл Филипу дверь.

- Морген! Я не слышайть сефотня пойст: репята фчера толко не таваль мне спать. Захотить, пошалуйста!

Хозяин провел Филипа в грязный бар - небольшую комнату, посреди которой в длинном низком ящике с песком, предназначенном для "любителей плеваться", была установлена печурка, а в дальнем конце комнаты помещался бар - простой деревянный прилавок; за ним возвышался застекленный шкафчик, и за стеклом - несколько бутылок со звучными надписями на ярлыках; в углу стоял умывальник. На стенах висели яркие, желтые с черным, афиши бродячего цирка, изображающие акробатов в пирамиде, распростершихся в прыжке лошадей, нимфоподобных женщин в райских одеждах, которые точно балерины балансировали на неоседланных, бешено скачущих конях и одновременно посылали зрителям воздушные поцелуи.

Поскольку Филипу в такую рань не нужна была комната, ему предложили умыться у грязного умывальника, что потребовало гораздо меньшей ловкости, чем последующее вытирание, ибо болтавшееся над раковиной полотенце выглядело примерно так же, как сам умывальник, и вместе с висевшими рядом расческой и щеткой предназначалось для всех постояльцев. Филип кое-как завершил свой туалет с помощью носового платка и, отказавшись от гостеприимного приглашения хозяина "пропустить што-нипуть", вышел в ожидании завтрака на свежий воздух.

Взору его открылся пейзаж суровый и отнюдь не живописный. Прямо перед ним, на высоту примерно восьмисот футов, поднимался горный склон - часть поросшей густым лесом гряды, тянувшейся непрерывной цепью вдоль реки. Позади гостиницы, по другую сторону шумливого потока, протянулась еще одна такая же словно бы приплюснутая, поросшая лесом горная гряда. Поселок стоял здесь, по-видимому, довольно давно: домики его успели прийти в ветхость, да и водокачка, появившаяся сравнительно недавно, вместе с железной дорогой, ничуть не украсила Илион, а только прибавила грязи и запущенности. Каждый раз, когда поезда останавливались, чтобы набрать воды, П.Дузенгеймер становился в дверях своего малопривлекательного заведения, поджидая гостей, но пассажиры никогда не пользовались его услугами, зато охотно отпускали по его адресу шутки. Ему, наверное, не меньше тысячи раз пришлось выслушать реплику: "Ilium fuit..."*, за которой обычно следовало: "Эй, Эней, а где старик Анхиз?" Сначала он отвечал: "Стесь такой старик не шифет", но, выведенный из терпения бесконечным повторением непонятной ему шутки, перешел на лаконичное: "Итить к шорту!"

______________

* "Был Илион..." (лат.).

Громыхающий, раскатистый звук гонга отвлек Филипа от созерцания илионских красот; звон и грохот нарастали до тех пор, пока не переполнили гостиницу и не вырвались наружу через парадную дверь, дабы оповестить весь мир о том, что завтрак подан.

Во всю длину узкой и низкой столовой протянулся столь же узкий стол, покрытый скатертью. Судя по виду скатерти, она уже отслужила гостям не меньший срок, чем полотенце в баре. На столе была расставлена обычная посуда: тяжеловесные фаянсовые тарелки с выщербленными краями, облупившиеся и заржавевшие никелированные судки, сахарницы с торчащими из них цинковыми ложками, неаппетитные тарелки с маслом, высились горки желтых сухарей. Трактирщик сам подавал кушанья, и Филипу понравилось, что в столовой он держался иначе, чем в баре. В баре он был просто услужливым хозяином, а в столовой, стоя за спиной у гостей, разговаривал с ними покровительственно, даже повелительно. Он таким резким тоном спросил у Филипа: "Пифштекс или печенка?", что тот растерялся и не смог ничего выбрать. Попробовав зеленую бурду, которую здесь выдавали за кофе, он попросил стакан молока, который и составил его завтрак, если не считать нескольких галет, завезенных в Илион, по-видимому, задолго до изобретения железного коня и успевших выдержать десятилетнюю осаду регулярных войск гостей как греческого, так и всякого другого происхождения.

Участок, который Филип приехал обследовать, начинался по меньшей мере в пяти милях от Илиона; одним углом он выходил к железной дороге. В основном то были восемь или десять тысяч акров нетронутой гористой пустоши, очень похожей на ту, которую Филип видел у станции.

Прежде всего Филип подрядил трех лесорубов. С их помощью была срублена хижина и расчищена площадка вокруг нее; после этого Филип принялся за съемку, нанося свои наблюдения на карту местности, отмечая лесные массивы строевого леса, детали рельефа и некоторые внешние признаки, указывающие на наличие угля.

Илионский трактирщик пытался уговорить его воспользоваться услугами местного рудознатца, который мог пройти по всему участку с палочкой в руках и безошибочно определить, есть ли в нем уголь, и даже точно указать направление пластов. Но Филип предпочел довериться тем данным, которые мог извлечь из съемки местности и собственных геологических познаний. Целый месяц он усердно изучал участок и делал расчеты; наконец он пришел к выводу, что сквозь гору в миле от железной дороги проходит мощный угольный пласт и что лучше всего заложить горизонтальную штольню как раз на середине склона.

Получив согласие мистера Боултона, Филип как всегда без промедления перенес свой лагерь на гору, успел до первого снега возвести несколько временных построек и, таким образом, подготовился к горным работам, которые должны были начаться весной. Правда, выхода угля в том месте не было, и жители Илиона уверяли его, что "с таким же успехом он может пытаться извлечь оттуда пласты жевательного табака", но Филип твердо верил в то, что природа веками действовала по одним и тем же геологическим законам и что именно в этом месте он найдет такие же богатые залежи угля, какие послужили источником процветания компании "Голден Брайер".

ГЛАВА XXX

СЕНАТОР ДИЛУОРТИ

ПРИГЛАШАЕТ ЛОРУ В ВАШИНГТОН

"Gran pensier volgo; e, se tu lui secondi,

Seguiranno gli effetti alle speranze:

Tessi la tela, ch'io ti mostro ordita,

Di cauto vecchio esecutrice ardita".

Tasso*.

______________

* "Я мысль великую взлелеял, и с тобою

Надеюсь я теперь ее осуществить.

Я нить пряду, тебе ж ткать паутину надо:

Что Старость начала - пусть завершает Младость". - Тассо (итал.).

"Bella domna vostre socors

M'agra mestier, s'a vos plagues".

B. de Ventadour*.

______________

* "О красавица, прошу я

Милости! Не откажите!" - Б. де Вентадур (провансальск.).

Луиза снова получила добрые вести от своего Вашингтона.

- Сенатор Дилуорти собирается продать теннессийскую землю правительству! - поведала она Лоре под секретом.