кое-чего не понимаю, – сказала я. – Почему ты не боишься нас?
Он продолжал смотреть в пол, поэтому я продолжила:
– Единственное объяснение, какое приходит мне в голову, – это то, что ты один из нас… Но мне кажется, это не так? Верно?
Он покачал головой.
– Нет, – ответил он тихо, неожиданно хриплым голосом. – Нет, я не один из вас.
– Тогда почему? Почему ты так… озабочен нами?
Когда он начал плакать, во мне смешались два чувства – жалость и смущение.
– Я так одинок, Марен. И всегда был, всю жизнь. Я пытался – поверь мне, пытался – завести друзей. Но когда умерла мать, я понял, что в мире не осталось ни одного человека, который любил бы меня.
– Ты же сказал, что у тебя был друг-полицейский!
Трэвис угрюмо покачал головой:
– Да какой друг! Так, знакомый.
Когда он поднял голову и посмотрел мне в глаза, мне показалось, что передо мной сидит не мужчина, а безутешный мальчик.
– Ты меня понимаешь, я знаю, – сказал он. – У тебя родители живы до сих пор, но ты такая же одинокая, как и я.
– Ты не такой, как я, Трэвис. Ты хороший человек. Ты можешь выйти в мир и завести настоящих друзей. Я знаю, что можешь.
– Я много раз пытался. Больше не могу. Рано или поздно все отворачиваются, бросают. Просто не могу больше этого выносить.
Он вынул из пачки влажную салфетку и вытер глаза.
– Можно тебя спросить?
Я устало кивнула.
– Что тебя заставляет поедать людей? Что тебя к ним влечет? Я знаю, что у каждого это происходит по-разному…
Я покачала головой.
– Я не хочу это обсуждать.
Трэвис вздохнул и похлопал рукой по дивану рядом с собой.
– Сядь, пожалуйста. А то я беспокоюсь, что ты можешь выбежать из дома. От этого я еще больше нервничаю.
Я села на дальний конец дивана.
– Почему нервничаешь?
– Потому что хочу попросить тебя кое о чем.
Он протянул ко мне руку.
– Нет. – Я встала и шагнула назад. – Нет, нет и нет.
– Пожалуйста, не пойми меня неправильно. Я не пытаюсь, воспользоваться ситуацией, честно.
Он испустил долгий выдох.
– Меня уже даже не интересуют женщины в таком смысле.
– Я не могу, Трэвис. – Я осознала, что дрожу, что по моему телу одна за другой прокатываются волны дрожи. – Мне действительно очень жаль, но я не могу. Не могу.
– Я знаю, что это неправильно, и я ненавижу себя за то, что прошу, – прошептал он. – Но с тех пор, как я встретил твоего отца и узнал, кто он, я знал.
– Что «знал»?
– Пожалуйста, – повторил он. – Для меня это так много значит.
Я понемногу двигалась к двери.
– Думаю, мне лучше уйти.
– Куда ты пойдешь? – он посмотрел на меня как-то слишком спокойно.
Я забросила рюкзак за плечо.
– Не знаю. Придумаю.
– Прошу тебя, Марен. Мы больше не будем об этом говорить. Не скажу ни слова, обещаю.
Я покачала головой:
– Ты что, правда думаешь, что мы будем просто есть печенье, смотреть кино и разговаривать, как будто ничего этого не было? Мне действительно нужно идти.
Он уперся локтями в колени, подался вперед и растер лицо ладонями.
– Ну ладно, – вздохнул он. – Но мне будет гораздо легче, если ты разрешишь подвезти тебя.
Путь до хижины Салли был неблизкий, но Трэвис не жаловался. Я немного поклевала носом, а когда проснулась, то даже обрадовалась, что мне не пришлось притворяться. Как мы могли беседовать как ни в чем не бывало после того, о чем он попросил меня?
К счастью, он и не пытался заговорить. Увидев, что я проснулась, он включил радио, и мы немного послушали трансляцию бейсбольного матча.
– Ты что, фанат «Брюэрс»? – спросила я.
Было немного странно задавать такой обычный вопрос. Трэвис только пожал плечами.
У хижины Салли не было пикапа, хотя внутри горел свет, а дверь была открыта.
– Эй, привет! Салли? – позвала я, уже понимая, что его там нет.
В печке до сих пор потрескивали угли.
– Может, решил съездить за молоком, – предположила я.
– Он ждет тебя?
Я кивнула. Трэвис сел на диван и принялся разглядывать трофеи.
– Лучше подожду, пока он вернется.
– Ладно, – сказала я. – Хотя это необязательно.
На самом деле я имела в виду: «Пожалуйста, уходи прямо сейчас», – но он либо не понял намека, либо не захотел его понять.
– Ты сказала, он друг той старушки, с которой ты познакомилась в супермаркете?
– Типа того.
– «Типа того»? – приподнял бровь Трэвис.
– Не хочу показаться грубой, но не думаю, что я должна тебе что-то объяснять.
– Я как бы теперь в ответе за тебя, Марен. Что я скажу твоему отцу, если с тобой что-то случится?
– Послушай, Трэвис. Я знаю, что ты и пальцем меня не тронешь, но это не значит, что в твоем присутствии я чувствую себя в безопасности.
– Так нечестно, – тихо сказал он. – Ты же знаешь, что ты со мной в безопасности, Марен. Я про тебя все знаю и не боюсь. Это хоть что-то значит?
– Конечно, значит, – ответила я, стараясь не показывать своего раздражения. – И я благодарна за все, что ты сделал для меня сегодня.
Мы замолчали. Трэвис шумно вздыхал под аккомпанемент доносившихся снаружи звуков ночного леса. Я вдруг ощутила на своей руке его руку, холодную и влажную.
– Я могу быть для тебя чем угодно. Могу говорить все, что ты захочешь, если ты только…
Его пальцы скользнули к моему запястью и попытались ухватить мою ладонь.
Не успев сообразить, что я делаю, я вырвала руку и дала ему пощечину. Раньше я никогда такого не делала, и секунду мы удивленно смотрели друг на друга.
– Ты пообещал, что никогда больше не будешь просить, – произнесла я наконец.
– Ты не понимаешь, – прошептал он. – Я не хочу воспользоваться тобой. Я никогда, никогда не обижу тебя.
– Это так не работает. – Всякий раз, как я на него смотрела, меня начинало тошнить. – Ты сказал, что понял.
Он снова схватился за меня, а я встала, чтобы отойти. Его отчаяние словно липло ко мне, цепляясь к каждому уголку тела, холодное и липкое.
– Я смогу стать для тебя всем, чем ты сама захочешь! – взмолился он. – Я знаю, что смогу. Только скажи!
Схватив его за руку, я вытолкнула его за дверь.
– Спасибо за поездку и за ужин. Огромное спасибо.
Возясь с задвижкой на двери, я не осмеливалась посмотреть на него сквозь стекло. Дрожащей рукой он достал из кармана ключи от машины, потом немного постоял, вытирая глаза руками. Я все еще избегала смотреть