Читать интересную книгу Мужчины не ее жизни - Джон Ирвинг

Дом Эдди находился на Мейпл-лейн — так близко к бридж-гемптоновскому вокзалу, что Эдди мог пешком добраться туда, что, впрочем, делал он очень редко. Он не переваривал поездов. Железнодорожная ветка проходила так близко к дому Эдди, что ему иногда казалось, будто он живет в поезде. И хотя в агентстве по продаже недвижимости Эдди предупредили, что Мейпл-лейн место не ахти какое, дом продавался за вполне приемлемые деньги, а его недостатки ни разу не помешали Эдди сдать его внаем на лето. Эдди не переваривал Гемптоны в июле и августе и зарабатывал непомерные деньги, сдавая свой более чем скромный дом в эти сумасшедшие месяцы.

То, что он зарабатывал писательством и сдавая внаем свой дом летом, позволяло ему работать преподавателем всего один семестр ежегодно. Он все время числился приглашенным писателем в том или ином университете или колледже. Эдди, кроме того, был обречен посещать различные писательские конференции, и каждое лето ему приходилось находить какое-нибудь жилье в Гемптонах, сдававшееся за меньшие деньги, чем он получал за свой дом. И тем не менее Эдди никогда не жаловался на жизнь; его любили в преподавательско-писательском кружке, в котором он заслужил репутацию человека, никогда не укладывающего в постель своих учениц. По крайней мере, молоденьких учениц.

Эдди не нарушил слов, сказанных им тридцать два года назад Марион, — он ни разу не спал с женщиной своего возраста или моложе. Хотя многие из начинающих писательниц, приезжавших на писательские конференции, были зрелыми женщинами (разведенки или вдовы, которые обратились к писательству как к некой форме терапии), и никто не считал их невинными девами, нуждающимися в защите от сексуальных поползновений писательско-преподавательского состава. Кроме того, в случае с Эдди первыми делали авансы как раз женщины старше, чем он; репутация Эдди опережала его.

С учетом всех обстоятельств Эдди имел на удивление мало врагов — не считая женщин, которых оскорбило то, что они стали персонажами его романов. Но они ошибались, видя себя в этих героинях. Он использовал только их тела и их волосы, их жесты и любимые выражения. А неумирающая любовь, которую испытывал каждый из молодых героев Эдди к зрелой женщине, всегда была вариацией того чувства, которое Эдди испытывал к Марион; с тех пор он ни к кому не испытывал ничего подобного.

Как писатель он просто заимствовал месторасположение их домов и ощущение их одежды под пальцами; иногда он использовал обивку мебели в их гостиных, а один раз — рисунок розового куста на наволочках и простынях одинокой библиотекарши, но не саму библиотекаршу. (Точнее — не совсем саму библиотекаршу, потому что он позаимствовал-таки родимое пятно на ее левой груди.)

И если Эдди наживал себе врагов в лице этих немногих женщин, обнаруживавших свои портреты в каком-нибудь из четырех его романов, он при этом приобрел и вечных друзей среди множества женщин не первой молодости, включая и нескольких, с которыми спал. Одна женщина как-то сказала Эдди, что с подозрением относится к любому мужчине, который остается другом бывшей любовницы — это означает, что любовник он был никудышный, а скорее всего не больше, чем просто хороший парень. Но Эдди О'Хара давно уже примирился с мыслью о том, что он всего лишь «просто хороший парень»; бессчетное число женщин говорили Эдди, что на его репутацию хорошего парня вполне можно положиться. (Таких парней по пальцам можно перечесть, говорили они.)

Эдди еще раз откинул прядь волос с правого глаза. Он посмотрел в зеркало, висевшее в полутемном зале пивной, и узнал собственное отражение — высокий усталого вида мужчина, которому в этот момент крайне не хватало уверенности в себе. Он, посасывая диетическую колу, снова перевел взгляд на страницы рукописи, лежавшей на стойке бара. Это было почти двадцать машинописных страниц с обильной правкой Эдди, внесенной красной ручкой; он называл эту ручку своей «любимой учительской». Еще сверху на первой странице он записал результаты геймов, сыгранных с Джимми: 15:9, 15:5, 15:3. Каждый раз проигрывая Джимми, Эдди чувствовал, будто снова проиграл Теду Коулу. По расчетам Эдди, Теду теперь было за семьдесят — приблизительно возраст Джимми.

То, что за девять лет в Бриджгемптоне Эдди ни разу не проехал мимо дома Теда, было не случайно; жить на Мейпл-лейн в Бриджгемптоне и ни разу не завернуть на Парсонадж-лейн в Сагапонаке — для этого нужно было очень постараться. Но Эдди был удивлен, что ни разу не встретил Теда на коктейлях или в магазинах — Эдди следовало бы догадаться, что Кончита Гомес (которой теперь тоже было далеко за семьдесят) делала за Теда все покупки. Сам Тед никогда не ходил по магазинам.

Что касается коктейлей, то Эдди и Тед принадлежали к разным поколениям, а потому приходили на разные вечеринки. И еще, хотя детские книги Теда Коула все еще хорошо продавались, известность самого Теда в семьдесят семь лет постоянно шла под уклон, по крайней мере в Гемптонах. Эдди доставляло удовольствие думать, что Теду далеко до той славы, какой пользовалась его дочь.

Но если известность Теда сходила на нет, то как игрок в сквош (в особенности в его хитроумном сарае) он был в форме не худшей, чем Джимми. В свои семьдесят семь Тед обставил бы Эдди с такой же легкостью, с какой сделал это летом 1958 года. Вообще-то, Эдди был никудышным игроком. Неловкий и медлительный, он никогда не умел предвидеть, куда направит удар соперник; он бросался к мячу с опозданием (если только вообще бросался к нему), и ответный удар у него получался соответственный. И от подачи свечой (а это была лучшая подача Эдди) было бы мало толку в сарае Теда, где высота потолка не превышала пятнадцати футов.

Рут, отличная игра которой позволила ей заработать третий рейтинг в мужской команде академии, до сих пор еще не побила отца на его корте, вызывавшем у нее бешенство; ее лучшей подачей тоже была свеча; осенью 1990 года Рут исполнилось тридцать шесть, и единственная причина, по которой она ездила домой в Сагапонак, было желание победить в сарае отца, пока тот еще жив. Но даже в семьдесят семь Тед не демонстрировал ни малейших признаков близкой смерти.

Рядом с Нью-Йоркским спортивным клубом, на углу Южной Сентрал-парк и Седьмой авеню, дождь стучал по солнцезащитному кремового цвета навесу клуба; если бы Эдди знал, сколько членов клуба ждет такси в очереди под навесом, он давным-давно покинул бы пивной зал и встал в хвост очереди. Но он все перечитывал и правил свою затянутую, всю в пометах рукопись, даже не задумываясь о том, что ему следовало бы меньше беспокоиться о подготовке речи, а больше о том, как бы без опоздания прибыть к месту ее произнесения.

Находясь на пересечении 59-й улицы и Седьмой авеню, он был слишком далеко от «Уай»[15] (на углу 92-й улицы и Лексингтон-авеню), чтобы добираться туда пешком, в особенности под дождем — ведь ни плаща, ни зонтика у него не было. И ему следовало бы помнить о том, как действует дождь в Нью-Йорке на наличие свободных такси, к тому же ранним вечером. Но Эдди был слишком погружен в правку своей речи — он, как всегда, был не уверен в себе и жалел, что вообще согласился прочесть эту речь.

«Кто я такой, — в отчаянии думал он, — чтобы представлять публике Рут Коул?»

Эдди не пропустил столь пугающего его мероприятия только благодаря бармену.

— Вам налить еще диетической колы, мистер О'Хара? — спросил бармен.

И тут Эдди бросил взгляд на часы. Если бы в это мгновение поблизости оказалась Марион, то по выражению лица Эдди она узнала бы в нем того незадачливого шестнадцатилетнего мальчишку, который когда-то был ее любовником.

Было двадцать минут восьмого. Эдди ждали в «Уай» через десять минут. До Лексингтона и Девяносто второй было не меньше десяти минут езды на такси, если бы Эдди удалось сесть в машину, сразу выйдя за дверь. Он же вместо машины встал в очередь из недовольных членов клуба. По кремового цвета навесу с кроваво-красной эмблемы Н.-Й. С. К. - крылатой ноги — стекали струи дождя.

Эдди встряхнул книги и рукопись своей речи в объемистой коричневой сумке. Если ждать такси, он наверняка опоздает. Ему предстояло промокнуть до нитки, но в одежде Эдди еще прежде, чем он попал под дождь, была некоторая профессиональная небрежность. Хотя, с одной стороны, дресс-код спортивного клуба требовал наличия пиджака и галстука, а с другой — по своему возрасту и положению Эдди должен был бы чувствовать себя комфортно в пиджаке и галстуке (ведь он в конечном счете был экзонианцем), клубный швейцар всегда смотрел на Эдди таким взглядом, будто его одежда нарушала дресс-код.

Без всякого плана в голове Эдди трусцой посеменил по Южной Сентрал-парк, а дождь в это время перешел в настоящий ливень. Он питал туманную надежду, что или у «Морица», или у «Плазы» найдет цепочку такси, ждущих у тротуара постояльцев отелей. Но вместо этого он увидел две очереди из постояльцев, нетерпеливо ждущих такси.