Я перетащила пятнадцать раненых в подвал одного сарая. Под бинтовала их. Делая уколы, я вспомнила, что самоходки ушли и со мной не осталось ни одного здорового бойца, а противник в трёхстах метрах. Я подумала, что всё-таки надо вести наблюдение, взяла у одного танкиста бинокль и выбежала со своим автоматом из сарая. Напротив был какой-то блиндаж. Я не знала, есть ли там кто-нибудь, решила на всякий случай проверить. Что это был за момент, когда я спускалась в блиндаж! Сердце отчаянно билось и в голове.- тысяча мыслей. А вдруг меня убьют, что тогда будет с ранеными? Они останутся одни, и их тоже убьют. Много передумала я в эти секунды. Но итти надо было. Опасности здесь не оказалось. В блиндаже прятались от обстрела три гражданских немца и две немки. При виде меня они подняли руки. Мне надо было только проверить, нет ли у них оружия. Проверила, ничего не нашла и побежала назад. Немецкий снайпер, наверно, меня уже раньше засёк. Когда я перебегала улицу, он стал бить из-за камня. До ранения я служила в пехоте, знала, как и где надо маскироваться, где пробежать, где упасть и пролежать минутки четыре, а потом бежать в противоположную сторону. Я сама была снайпером раньше, так что легко запутала этого снайпера. В общем добралась до подвала. У раненых всё было хорошо.
Я ждала, когда стемнеет и, пользуясь темнотой, к нам подойдёт санитарная машина. Маскируясь во дворе за сараем, я вела наблюдение ва противником, который каждую минуту мог подойти сюда. Потом я забралась на крышу и наблюдала из-за трубы. По дороге недалеко от нас отступали немцы. Они бежали во весь рост, не пригибались, а мне не из чего было стрелять на такое расстояние – ни "максима" не было, ни ^Дегтярёва". Вдруг, вижу, справа, в тылу у меня, кто-то ползёт. Соскочила с крыши и притаилась, но, увидав, что это наш боец, подошла к нему. Это был пехотный разведчик с ручным пулемётом. Я стала просить его, чтобы он прогулялся очередью по дороге, которой отступали немцы. Он не соглашался, говорил, что у него специальное задание и ему нельзя отвлекаться на пустяки. Я вижу, что он напускает на себя чересчур много важности, и мне ужасно досадно, что немцы убегут. Я ему говорю:
– Тебя, солдат, девушка просит.
Тогда он согласился из вежливости. Установив в кустах пулемёт, он выпустил полдиска. Потом я сама легла к "Дегтярёву". С 1943 года я не стреляла из пулемёта, занималась медициной на самоходках, но рука легла попрежнему, и пулемёт заработал. Все же полдиска "дегтя-рёва"- это же не лента "максима". Патронов больше не было. Каково было мое положение – добыча живая уходила! Немцы залегли было, но когда я перестала стрелять, они опять побежали, правда, некоторые хромали, а некоторые остались лежать. Однако негодование моё ни к чему ке привело. У меня всегда имелась под рукой граната, но на таком расстоянии она была бесполезна. Я принуждена была стоять, беспомощно опустив руки, и смотреть с крыши сарая, как немцы безнаказанно бегут по дороге. Одна у меня надежда была, что наши самоходки подвернутся им где-нибудь на пути. Так и вышло. Из леса раздались выстрелы, и я подпрыгнула от радости, увидев, как на дорогу вырвались наши танки и немцы заметались в панике.
Вернувшись к раненым, я напоила, их, приласкала, успокоила, но сама я все-таки волновалась: а' вдруг в суматохе забыли, что оставили меня здесь с ранеными, и не пришлют санитарной машины. Беспокоилась я ещё, что там бой идёт, а на самоходках "медицины" нет.
Когда стемнело, проходила мимо одна наша, самоходка, после ремонта догонявшая полк. Я остановила её, связалась по рации с командованием, доложила, что санитарная машина ещё не пришла. Об этом сообщили полковнику, и он приказал немедленно послать за ранеными машину. После этого ждать долго не пришлось.
К утру я разыскала свой полк. Среди самоходок я снова почувствовала себя на месте. Здесь всё было в порядке.
Очень утомившись, так как не спала несколько ночей, я уснула в подвале одного дома на окраине Берлина. Меня разбудил связной. Он сказал, что самоходки уже ушли. Я быстро вскочила и побежала. Но куда бежать, в каком направлении? Улиц много. Я побежала по едва заметному на мостовой гусеничному следу. Бежала недолго, потом стала пробираться вдоль домов, чтобы не попасть под пули снайперов, которые стреляли из разных щелей. До самоходок было уже недалеко, надо было только перебежать улицу. Но как перебежать, если на третьем этаже углового дома засел какой-то поганый фриц с пулемётом? Я заметила, что там, где наши падают убитые или раненые, гражданские немцы свободно переходят улицу, и решила пойти на маленькую хитрость. У ворот валялась старая корзинка. Я положила в неё санитарную сумку, пилотку, сняла шинель, вывернула её наизнанку, накинула на себя, как плащ, взяла в руки палку и пошла через улицу медленно, по-старушечьи. Наши товарищи, стоявшие за домами, наблюдали за мной с напряжённым вниманием. Я сама много пережила, пока шла, мысли кружились в голове. Но всё обошлось хорошо. Фриц принял меня за свою: не выпустил ни одной пули. Приняв снова боевой вид, я побежала к самоходкам. Первым я встретила механика-водителя, высматривавшего место, где бы поставить машину, чтобы бить и не быть подбитым. Только я подошла к нему и спросила, есть ли раненые, как рядом разорвался снаряд. Я почувствовала, что меня крепко ударило по ноге. Прижавшись к гусекипе машины, потрогала ногу – нет ли крови, но, увидев, что другие нуждаются в медицинской помощи, я подумала, что моё ранение в сравнении с другими – ерунда, и не стала возиться с перевязкой. Сгоряча я чувствовала себя ничего. Забравшись в самоходку, в боевое отделение, я вытаскивала оскодки у водителя. Но и у меня кровь все-таки бежала по ноге. Перевязав водителя, я решила перевязать и себя. Но не успела – опять разорвался снаряд, и опять потребовалась медицинская помощь. Выбравшись из самоходки, я едва ступала на ногу, больно – хоть кричи. Вдруг, вижу, другая самоходка разворачивается, а под самоходкой лежит наш раненый. Меня охватил ужас, я подумала, что раненого задавят. Боль в ноге сразу прошла, я не подбежала, а подлетела к самоходке и замахала руками, так как стоял страшный гул и моего голоса никто бы не услышал. Ничего не произошло, самоходка проехала, не задев раненого. Я подхватила его и перетащила в подъезд одного дома. В это время прибыла санитарная машина с врачом. Врач занялся ранеными, а я села в подъезде и стала лечить себя. Врач спросил, что я делаю. Я сказала, что вытаскиваю из ноги осколки, которые видно. Он спросил: "А которые не видно?" и приказал ехать в медсанбат. Мне помогли сесть в кабину. Доехала до медсанбата. Там было много раненых. Ждать мне было некогда. Я поехала назад, решила лечить себя сама. Вид у меня был жуткий, вся в крови, в пыли, но звёздочка на пилотке и партбилет в кармане давали мне знать, что все трудности, лишения и невзгоды я переношу не одна.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});