Не знаю, как долго я простоял там. Ибо у самого края воды, с кольцом, несущим на себе Печать РЛайха, слышал я из глубин под собой звуки движения и жизни — они доносились действительно с очень большого расстояния, снаружи, то есть со стороны моря и снизу, — так что я подозревал там существование какого-то прохода к морю, либо сразу под водой, либо еще ниже, на дне, поскольку пещера, в которой я стоял, была замкнута со всех сторон монолитной скалой, насколько я мог разглядеть в слабеньком свете спичек, а движение воды указывало на связь с морем, которая не могла быть просто совпадением. Значит, пещера открывалась в море, и я должен найти этот проход без промедления.
Я вскарабкался по лестнице назад, снова закрыл ход и побежал заводить машину, чтобы немедленно ехать в Бостон. В тот вечер я вернулся очень поздно и привез с собой маску и переносной кислородный баллон, чтобы на следующий день быть готовым спуститься в море под домом. Я больше не снимал кольцо, и ночью мне снились великие сны древней мудрости — о городах на далеких звездах и о великолепных башнях в отдаленных сказочных местах Земли, в неведомой Антарктике, высоко в горах Тибета, глубоко под поверхностью океана. Мне снилось, как я ходил среди громадных построек, охваченный изумлением и зачарованный их красотой, среди таких же, как я, и среди чужих, — но они были мне друзьями, хотя одна внешность их, будь я бодрствующим, остудила бы мне кровь в жилах, — и все мы в этом ночном мире были преданы единой цели: служению тем Великим, чьими сподвижниками мы были. Всю ночь мне снились иные миры, иные царства бытия; новые ощущения и невероятные существа со щупальцами, которые управляли нашим послушанием и нашим поклонением. Мне снились такие сны, что наутро я проснулся изнуренным и все же возбужденным, как будто на самом деле переживал все свои сны и заряжался невообразимой силой, нужной для предстоящих великих испытаний.
Но я стоял на пороге еще более великого и волнующего открытия.
Когда уже перевалило за полдень, я укрепил на ногах ласты, надел маску и кислородный баллон и спустился к краю воды. Даже теперь мне трудно объективно и беспристрастно описать, что со мной затем стряслось. Я осторожно опустился в воду, нащупал дно и медленно двинулся по нему в сторону моря, как вдруг достиг края пещеры, во много раз превышавшей человеческий рост, внезапно шагнул в пространство и начал медленно опускаться сквозь толщу воды к океанскому ложу — в серый мир камней, песка и подводной растительности, потусторонне колыхавшейся и изгибавшейся в тусклом свете, проникшем на эту глубину.
Здесь я остро почувствовал давление воды и вес баллона и маски — пришла пора подниматься обратно. Возможно, дальнейшие поиски придется прервать, чтобы найти удобное место, где можно по дну выйти на берег, но не успел я ничего сделать, как меня еще сильнее повлекло дальше в открытое море, прочь от берега, на юг, подальше от Иннсмута.
С ужасающей внезапностью мне стало ясно, что меня тянет как магнитом, и здравый смысл мне уже не поможет — кислорода в баллоне хватит ненадолго, и его придется перезаряжать еще до того, как я успею вернуться на берег, если я зайду в море еще чуть дальше. Но я уже был беспомощен и покорно повиновался инстинкту: словно какая-то сила, над которой я не был властен, утаскивала меня прочь от берега, вниз — дно здесь полого опускалось все глубже к юго-востоку от дома на скале. В этом направлении я постепенно и продвигался, не останавливаясь ни на миг, несмотря на нарастающую во мне панику: я должен, должен повернуть обратно, должен начать искать путь назад. Плыть к пещере потребовало бы от меня почти сверхчеловеческих усилий, несмотря на уменьшение давления воды на обратном пути; добраться до подножия лестницы в колодце под домом в то время, когда запас кислорода у меня уже почти бы закончился, казалось и вовсе невозможным — если я сейчас же не поверну обратно.
Однако что-то не позволяло мне повернуть. Я шел все дальше, прочь — будто по плану, начертанному для меня силой, мне неподвластной. У меня не было выбора — я должен был идти вперед, и все то время, покуда росла моя тревога, то, что я желал делать, боролось во мне с тем, что я должен был делать, — а кислорода в баллоне становилось все меньше. Несколько раз я яростно порывался выплыть наверх, но, хотя плыть было вовсе не трудно, — напротив, легкость моих движений казалась мне самому почти чудом, — я постоянно возвращался на дно океана, или оказывалось, что я просто плыву дальше.
Один раз я остановился и огляделся, тщетно пытаясь проникнуть взглядом в морскую глубину. Мне померещилось, что за мной следом плывет большая бледно-зеленая рыба; более того, мне представилось, что это даже не рыба, а русалка, ибо за ней трепетали длинные волосы, но затем видение скрылось в подводных зарослях. Стоять долго я не мог — меня влекло еще дальше, пока я, наконец, не понял, что кислорода в баллоне не осталось вовсе, дышать становилось все труднее и труднее, я попытался выплыть на поверхность — и почувствовал, что падаю с того места, где остановился, в расселину морского дна.
Затем, лишь за несколько мгновений до того, как потерять сознание, я заметил быстрое приближение фигуры, следовавшей за мной, почувствовал, как чьи-то руки касаются моей маски и баллона… ибо это была вовсе не рыба и не русалка. Я увидел обнаженное тело Ады Марш, длинные волосы развевались по течению у нее за спиной — и она плыла с легкостью и грацией урожденной обитательницы морских глубин!
IV
То, что последовало за этим видением, было самым невероятным. Гаснущим сознанием я уловил скорее, чем увидел, как Ада сняла с меня маску и баллон и опустила их куда-то в глубину под нами — и сознание медленно возвратилось ко мне. Я понял, что плыву рядом с Адой, она ведет меня своими сильными, уверенными пальцами — не обратно, не вверх, а по-прежнему вперед.
Я обнаружил, что могу плыть так же умело, как и она, открывая и закрывая рот, как будто дышу сквозь воду, — и почувствовал, что именно это я и делаю! Я владел даром предков и не знал об этом — теперь же он открылся мне вместе с неохватными чудесами морей. Я мог дышать, не поднимаясь на поверхность. Я был рожден амфибией!
Ада промелькнула впереди, и я ринулся за ней. Я был быстр, но она двигалась еще быстрее. Me нужно больше неуклюже ковылять по дну — остались лишь толчки рук и ног, словно бы предназначенных для передвижения сквозь толщу вод, лишь бьющая через край, торжествующая радость плавания без ограничений, к некоей цели, которой, как я смутно сознавал, я должен был достичь. Ада вела меня, и я плыл за нею, а над нами, над поверхностью вод солнце опускалось на запад, день заканчивался, у горизонта гас последний свет, и в отблесках дня зажегся серп месяца.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});