Читать интересную книгу Конец митьков - Владимир Шинкарев

Четверть века назад митьки появились в тексте Шинкарева — но любое явление достигает силы и расцвета не в момент появления, а на гребне волны. Золотой век русской поэзии, начавшись Жуковским, Батюшковым, достиг гребня волны в Пушкине, что, разумеется, не отменяет значения Батюшкова, так ведь и Батюшков не требовал: пусть все по-моему идет или давайте-ка прекращайте золотой век русской поэзии! (Боюсь, Рекшану такая мысль не понравится — ведь он, как известно, и начало, и высшая точка, и конец русского рока.)

Да, когда-то Шинкарев придумал митьков, но кто первый придумал — иногда не столь важно. «Мыслю, следовательно, существую» — эту формулу придумал блаженный Августин, но весь мир условился считать, что это формула Декарта, потому что Декарту эта формула гораздо нужнее, чем блаженному Августину. Блок НАТО был создан (и возглавлен) вовсе не США, а Англией, но кто об этом знает?

Из придуманного не часто получается именно то, что придумывалось. Маркс и Энгельс не предполагали, что первая социалистическая революция произойдет в отсталой стране, к которой они относились с вполне расистским отвращением, — но все пошло не так, как они придумали, и марксизм стал официальной идеологией России. Благодарные русские ставили Марксу и Энгельсу памятники в каждом городе. Да Дмитрий Шагин тоже бы Шинкареву мемориальную комнату в одной из ставок устроил, если бы Шинкарев вовремя, не дай Бог, например, от инфаркта... Или на ночной площади ангел с фиолетовым лицом не отобрал бы у него все деньги за бутылку воды...

Нет, о грустном не надо, а надо, действительно, о социальной справедливости: справедливость требует, чтобы митьки принадлежали тем, кому они нужны! Митьки должны принадлежать Мите потому, что он — трудящийся на ниве митьков!

И напоследок какой-нибудь бравурный лозунг: «Землю — крестьянам! Воду — матросам! Митьков — Дмитрию Шагину!» [19]

59. Двадцать пять лет движения митьков

 Прошло больше года с того дня, когда Митя приезжал ко мне в мастерскую для последнего разговора. Мы ни разу не посмотрели друг другу в глаза; увидевшись мельком, например, на похоронах Охапкина, — не кивнули.

Скандал в прессе по поводу моего ухода забылся — статья Рекшана была последней репликой, — и я начал влачить желанное малоизвестное существование.

Поздней осенью, идя по 7-й линии Васильевского острова, я поднял глаза и увидел Митю прямо перед собой. Мы уставились друг на друга посреди малолюдной темной улицы, как два барана на тропинке. Я кивнул ему. Он кивнул в ответ. Что было делать дальше — непонятно. Тут сбоку подошел известный петербургский фундаменталист Паша Крусанов, увидел, что мы стоим, как братки дорогие, поприветствовал нас, обратился с какими-то вопросами. Мы молча терпели его, как дуэлянты терпят излишние приготовления секундантов, и он пошел своей дорогой. Бить морды после общения с Крусановым было как-то поздно, начали потихоньку разговаривать.

Не сходя с места, мы простояли часа два, оттоптали ровный круг в инее на асфальте. Ну понятно — близкие люди, ближе не будет.

Осторожно пожаловались друг другу, ища сочувствия — и нашли его! Обсудили некоторые перипетии газетной кампании против нас, причем Митя несколько раз возвращался к статье Рекшана (мол, ну как, хороший у меня теперь идеолог?). Даже соболезновал, тем намекая на непреходящее и огорчительное для меня значение статьи:

— И еще в конце прибавляет, что после встречи с тобой смягчил текст! Что же еще хуже-то было?

— Это ход такой литературный: гляньте, как я его по стенке размазал, так это я его еще пожалел, а надо бы гораздо хуже.

— Ловко! Да, насчет ключей: надо было дать тебе ключи от ставки... Хотел! Все собирался дать. Это Флоренский говорил: не давай Шинкареву ключей, а то Алина появится, тоже будет в ставке толкаться... А я-то сразу хотел.

— Так Флоренский четыре года как ушел.

— Вот я и собирался дать ключи. Вот-вот бы дал.

Я совсем за год отвык от таких приемов. Слушал даже с ностальгией, хотя отметил небрежность исполнения. Техника приема такая: отвлекая внимание врага на интересную информацию о том, какой Дмитрий Шагин хороший и добрый, подложить мину под его отношения с Флоренским, а говорил это Флоренский, не говорил — не будет же враг проверять.

Митя кинул еще пару мин, но мне даже не нужно было тратить душевные силы на их разминирование — они не работали.

Пошел снег, мы совсем замерзли.

— Ну что, еще по сигарете выкурим?

— Да хватит, пора...

Он пошел в метро, а я побежал в мастерскую.

Митя стал заметно стареть после пятидесяти, ковыляет сгорбившись. Нет, я не смотрел ему вслед сквозь снег, подмечая, как он горбится (сцена в стиле «у Штирлица навернулись слезы: он понял, что пастор Шлаг совсем не умеет ходить на лыжах»). Не прощался патетически с митьками. Разве чуть-чуть, как Бродский прощался со своими героями, дописывая поэму «Шествие»:

Три месяца мне было что любить,

Что помнить, что любить, что торопить,

Что забывать на время. Ничего.

Теперь зима и скоро Рождество,

И мы увидим новую толпу.

Давно пора благодарить судьбу

За зрелища, даруемые нам

Не по часам, а иногда по дням,

А иногда, как мне, на месяца.

И вот теперь пишу слова конца. <...>

И я слова последние пишу.

Ни у кого прощенья не прошу

За все дурноты. Головы склоня,

Молчат герои. Хватит и с меня.

Стучит машинка. Вот и все, дружок.

В окно летит ноябрьский снежок, <...>

Шаги моих прохожих замело.

Стучит машинка. Шествие прошло.

Три месяца было что любить Бродскому... А двадцать пять лет каково? Ровно в сто раз больше, двадцать пять лет было мне что любить. (То-то я откладываю и откладываю конец, перепечатываю Бродского...)

Ну ладно, хватит. И за что мне, собственно, любить митьков? У меня митьками друга убило.

2010

Примечания

1

По теории Арнольда Тойнби, вся история, все, что заставляет людей шевелиться, есть череда вызовов и ответов. Природа, окружение, внутренние противоречия бросают цивилизации вызов — она или придумывает достойный ответ и расцветает от своего дембельства, или ломается. Не легче и в жизни отдельного человека — или найдешь ответ обстоятельствам, или сломаешься. Я много раз думал о том, что «Митьки» были написаны в тот день именно потому, что требовался немедленный, спасительный ответ грозным обстоятельствам дня. Со временем этот ответ сам превратился в вызов, в ответ на который я пишу «Конец митьков», и так далее.

Так и живем, как мураши: засыплет — выкарабкаемся, засыплет — выкарабкаемся. Пока окончательно не засыплют.

2

«Вечерний звон» — красное сухое вино, пародирующее бордо, для митьков — напиток великой символической силы. Мите не попались на глаза строки Пушкина:

Но ты, Бордо, подобен другу,Который, в горе и в беде,Товарищ завсегда, везде,Готов нам оказать услугуИль тихий разделить досуг.Да здравствует Бордо, наш друг! —

иначе мы давно имели бы стихотворение «Вечерний звон»:

«Вечерний звон» братку подобен,Который, в горе и в беде... —

и т.д.

По такому принципу написаны лучшие строки Дмитрия Шагина.

3

Написанные до того статьи Любы Гуревич или не были напечатаны, или выходили только в самиздате.

4

Здесь и далее цит. по изд.: Милн А.А. Винни-Пух и все-все-все. Пересказ Б. Заходера. М.: Детская литература, 1986.

5

В одном деле митькам удалось перенять эту практику. Ее описание, не очень внятно изложенное, содержится в скорбном произведении А. Филиппова «Парижский блокнот»: «У Флореныча и Шагуина (это не опечатка, Фил из презрения называет Митю Шагуином на французский манер) замечательный симбиоз сложился: наливают лишь друг дружке и по очереди, так что вроде и бутылка у них в руках не бывает, и фужеры все время пусты. А я, дурак, наливаю всем — то есть все время с бутылкой, а выпить не успеваю». Короче говоря: кукушка наливает петуху за то, что наливает он кукушке.

6

Я ушел из котельной за неделю до начала съемок «Митьков в Европе», хотя последние месяцы ездил в котельную на такси. А гонорар за книжечку получил не деньгами, а книжечками. Но это так, между прочим; по сути, Москвина права — да только до сих пор хочется «делать вид, что ничего не случилось». Сегодня, 3 января 2010 года, был у Флоренского в мастерской. Молодец, Шура, самое заметное отличие от 1984 года — репродукция Судейкина в туалете со стены упала, не дошли руки обратно повесить. Бутылок, конечно, нет, пол подметен, картины на стенах другие. А так без изменений. Что нового? — Слава Богу, ничего нового.