Председатель. — Где?
Комиссаров. — На особой квартире.
Председатель. — На чьей квартире?
Комиссаров. — Она была ничья, вроде конспиративной.
Председатель. — Вы нанимали эту квартиру?
Комиссаров. — Я нанимал, на Итальянской улице.
Председатель. — Долго была эта квартира?
Комиссаров. — Месяца три-четыре.
Председатель. — Специально для свиданий Хвостова с Распутиным.
Комиссаров. — Кажется, специально.
Председатель. — Какой номер дома?
Комиссаров. — Это был угловой дом, номер я не помню.
Председатель. — Пожалуйста, продолжайте.
Комиссаров. — В то время они начали усиленно валить Горемыкина, — Хвостов, Распутин и Питирим. Понятно, Хвостов думал, что он будет назначен председателем совета министров и в этом отношении рассчитывал на поддержку Распутина. В силу каких причин, не могу сказать, но знаю, что за Григорием Распутиным было неотступное наблюдение.
Председатель. — В том числе и вы наблюдали?
Комиссаров. — В том числе и мои люди наблюдали.
Председатель. — По поручению Хвостова?
Комиссаров. — Чтобы выяснить все его сношения. Мы, действительно, знали все, как свои пять пальцев, и всех, кто с ним знается. Между прочим, он с Протопоповым виделся несколько раз, когда тот был товарищем председателя государственной думы. Распутин все время уверял Хвостова, что он будет назначен председателем совета министров. Они страшно волновались, что им не удается сломать шею Горемыкину. И вот тут было получено какое-то письмо из Ставки на имя Горемыкина, которое он должен был сообщить совету министров; а он это письмо не сообщил, а как-то полновластно распорядился. Тут Распутин через дамскую половину, — через Вырубову и Александру Федоровну, — наскандалил. Хвостов был в полной уверенности, что он будет председателем совета министров. В это самое время дума должна была собраться, и так как, несомненно, ходили слухи, что Хвостов назначен благодаря Распутину, а Хвостову, понятно, не хотелось иметь кличку распутинца, — Хвостов одновременно заставлял Распутина, чтобы он провел его в председатели совета министров, и в то же время хотел так или иначе выжить его из Петрограда. И когда он встречался с ним, он уговаривал его уехать, говорил, что чересчур много говорят о нем, что ему будет великолепно жить в Сибири, предлагал устроить и деньги, и поездку. В это время как раз узнается о том, что Распутин завел сношения со Штюрмером. Наблюдение указало, что Гришка… виноват, — Распутин, — ездит то в лавру, то на Бассейную — там жила гражданская супруга Манасевича-Мануйлова — и там встречается со Штюрмером.
Председатель. — Это в квартире Лерма?
Комиссаров. — Да.
Председатель. — Это ваше наблюдение установило?
Комиссаров. — Нет, это было установлено в петроградской охранке.
Председатель. — А у вас было специальное наблюдение.
Комиссаров. — Мы знали только тогда, когда он ездил на извозчике или ходил пешком, а он большею частью ездил на автомобиле. У нас не было автомобиля, — автомобиль был только в охранке. Итак, Хвостов узнал, что Распутин имеет сношение со Штюрмером. Каким образом, я не помню, но он узнал, что составлен даже доклад или указ и что Александра Федоровна писала в Ставку и что этот указ о назначении Штюрмера должен будет повезти Питирим. Тогда у Хвостова сразу изменилось отношение к Распутину, и он говорил, что нужно устроить скандал, чтобы Григория убрать вон во что-бы то ни стало, исколотить его, но не потихоньку, а так, чтобы он непременно попал в участок, — словом, разыграть форменный скандал. Это первое. А когда потом председателем совета министров был назначен Штюрмер, Хвостов попросту хотел его ликвидировать.
Председатель. — Вы говорите ликвидировать его — в смысле убить?
Комиссаров. — По всей вероятности.
Председатель. — Не по всей вероятности, а довольно категорически?
Комиссаров. — Да, хотел убрать. Он мне об этом несколько раз говорил совершенно определенно. Чуть не с ножом к горлу приставал, и один раз позвал меня и говорит: «Вот 100 тысяч, пожалуйста». Я на него посмотрел и говорю: «Извините, Алексей Николаевич, я никогда разбоем не занимался».
Председатель. — Это когда было? Штюрмер был назначен 20 января.
Комиссаров. — Это было в январе или феврале.
Председатель. — С 20 января Штюрмер был председателем совета министров, Хвостов еще оставался, а с 3-го марта Штюрмер был назначен министром внутренних дел, — значит, Хвостова уже не было.
Комиссаров. — Значит, в конце января.
Председатель. — Когда Хвостов еще был министром?
Комиссаров. — Я уехал из Петрограда, когда Хвостов был министром.
Председатель. — Итак, министр внутренних дел зовет своего генерала для поручений, но вы отказываетесь.
Комиссаров. — Я говорю: он показывает мне деньги, 100 тысяч, — две пачки по 50.000 рублей, и говорит: «По всей вероятности, вам придется уехать заграницу». Я говорю: «Мне уезжать заграницу не придется, потому что я убийства не признаю, и вы меня извините». — Но мало того. Ко мне приезжает кн. Ширинский-Шихматов и говорит, что его только что вызывал к себе Хвостов и просил оказать на меня нравственное влияние, чтобы я избавил Россию от Распутина. Я кн. Ширинского-Шихматова очень любил.
Председатель. — Это член государственного совета?
Комиссаров. — Член совета министров.[*] Я посмотрел на него и говорю: «Князь, меня удивляет, как вы можете это говорить». Тогда князь встал, перекрестил меня — он человек богомольный, — и говорит: «Слава богу, он с меня слово взял, что я передам, но я с ужасом думал, как вы к этому отнесетесь». Хвостов рвет и мечет, говорит, что сам побежит колотить Распутина, а тут дума на носу. Ему никак нельзя было оставаться. Я пришел к нему и говорю: «Вы меня, бога ради, избавьте. Дайте мне назначение». Должен вам сказать, что в 1915 году… Вы, вероятно, изволите знать члена государственной думы Алмазова?
Председатель. — Это воронежский?
Комиссаров. — Нет, саратовский. Когда Поливанов был министром, я приезжал в Петроград хлопотать и просил Алмазова и Пуришкевича, который был близок с Поливановым, чтобы меня перевели в военное ведомство и дали мне контр-разведку, так как я ею занимался. И Алмазов хлопотал. Я просил, чтобы меня взяли из корпуса жандармов. Тут я и стал просить Хвостова: «Бога ради, увольте от этого. Исполните обещание, дайте мне место, чтобы я мог уйти из корпуса». Тогда же, чтобы кончить раз навсегда все свои сношения с Распутиным, я пошел к нему; настроение было очень повышенное; там была Вырубова и компания, мне Распутин что-то сказал, а я к нему по-русски обратился и очень неприлично отозвался о дамском обществе.
Председатель. — В это время А. Н. Хвостов уже ушел?
Комиссаров. — Нет, еще при нем. Понятно, сейчас же все это полетело в Царское Село. Вырубова рассказала Александре Федоровне, и на меня посыпались гром и молния.
Председатель. — Вы к Распутину с просьбой обратились?
Комиссаров. — Нет. Он себя держал подчас довольно неприлично, заносчиво. Понятно, он старался все время, чтобы министром внутренних дел был его ставленник, потому что без этого Распутин был нуль. Он всевозможные обделывал делишки. Если бы Распутин не мог обделывать этих делишек и удовлетворять всех просителей, он был бы чистый нуль. Он массу темных делишек обделывал…
Председатель. — Что же дальше?
Комиссаров. — В Царском Селе было сказано, чтобы меня немедленно убрать из Петрограда и, так как освободилось ростовское градоначальство, то меня назначили ростовским градоначальником. В это время Хвостов ушел, а остался Штюрмер.
Председатель. — Так что вы были назначены ростовским градоначальником при Хвостове?
Комиссаров. — Да. Через некоторое время, недели через три после того, как я оказался в Ростове, приехал туда новый наказной атаман, граф Граббе. Когда я ему представился, он обращается ко мне и говорит: «Странная вещь! когда я был у Штюрмера, он мне сказал про вас: пожалуйста, не церемоньтесь, — если возможно, уберите его». Вот первое, а второе: так как Аджемов наш депутат от Ростова, то его родственники предупредили меня с его слов о том, что в департаменте полиции просили сделать обо мне запрос и что газеты меня травят.