Читать интересную книгу Почему РФ - не Россия - Сергей Волков

состояние общественного сознания и внешнеполитические условия. Однако о действии

этих факторов возможно говорить только потому, что события 1991 г. не были тем,

чем их обычно представляют как сторонники, так и противники «новой России».

Привычный разбор «недостатков» перехода к рыночной экономике, констатируя

некоторые очевидные вещи (поспешная раздача наиболее прибыльных сырьевых

объектов, ваучеризация, незащищенность малого бизнеса и т.д.) как бы исходит из

того, что существовал некоторый сознательный план по возвращению страны на путь

нормального развития с целью увеличения её благосостояния и обретения

пристойного лица при сохранении государственного величия и роли в мире, но вот

«неправильными» людьми были совершены «неправильные» действия, почему так все и

получилось. Однако в стране не было людей, мыслящих подобным образом, и целей

таких на самом деле никто и не ставил. Начавшиеся в конце 80-х процессы

теоретически, конечно, могли иметь разные результаты: сохранение как советского

идейного наследия, так и единства страны, ликвидация этого наследия при

сохранении единства страны, такая же ликвидация, но ценой распада страны. Однако

в реальности, учитывая то, с чем мы пришли к «перестройке», был возможен только

тот, который и осуществился: и страну развалили, и от советского наследия не

избавились.

Никакой революции (вернее, контрреволюции) ни в 1991, ни в 1993 году не

произошло, и не похоже, чтобы кто-то был в ней заинтересован. Обе движущие силы

событий — и «продвинутая» часть советской номенклатуры, желавшая отбросить

некоторые обременительные для себя ограничения (волею которой разворачивались

события изнутри), и лидеры «демократического движения» (обеспечивавшие наружное

оформление этих событий) оставались вполне советскими, не заинтересованными и не

помышлявшими о принципиальном разрыве с наследием советской власти. Первым оно

служило как привычное управленческое подспорье и как средство завоевания если не

популярности, то терпимости к своей власти со стороны большинства населения,

сохранявшего приверженность к вбитым с детства представлениям. Вторые видели в

этом наследии альтернативу «национально-патриотическим» и «реакционным»

тенденциям, которые были им ненавистны гораздо более советско-коммунистических.

Даже заимствование некоторых атрибутов досоветской государственности произошло

достаточно случайно (в наиболее острый момент какой-то символ надо же было

противопоставить прежнему как знак перемен) и их несколько стеснялись (ещё за

год до принятия российского триколора он в этих кругах рассматривался как флаг

«Памяти»; переименование Ленинграда — тоже инициатива вовсе не Собчака, которому

«на волне» событий просто трудно было ей противиться). Более всего они опасались

как раз стихийных антикоммунистических настроений и приложили огромные усилия,

чтобы не дать им развиться. Позже они не стеснялись об этом вспоминать: «Вышел с

авоськой на Тверскую и увидел медленно идущую по осевой к манежу длинную цепочку

людей в Володей Боксером во главе. Первыми в цепочке шли крепкие ребята в

камуфляже без знаков различия. Поздоровался с Володей и выяснилось, что это

отряд защитников Белого Дома идет брать под охрану памятники вождям коммунизма в

центре Москвы, «чтобы их не посносили, как Феликса, а то казаки уже Свердлова

приговорили». (Свердловым, как известно, пришлось пожертвовать, но на том все и

кончилось; в толпах народа тогда шныряли люди, уверявшие, что «уже принято

решение» о Мавзолее и прочем и ничего делать не надо.) Так что победители ГКЧП

менее всего желали разрыва с советской властью и ликвидации её наследия. События

же, развивавшиеся под давлением этих сил, закономерно привели к тому, что вскоре

исчезли и, так сказать, «материальные» основания для обращения к традиции

исторической России, так как рассыпалась само некогда составлявшее её

пространство.

 

Территориальный распад.

 

Когда в ходе перестройки и предшествующих лет деградации советского режима

становился все более очевидным грядущий крах коммунистической идеи, в некоторых

кругах внутри и вне страны весьма обеспокоились возможностью замены её

идеологией «российского империализма», для которого, пока территория страны

сохраняла государственное единство (хотя бы и под коммунистической властью) —

сохранялись и соответствующие предпосылки. Поэтому они торопились разрушить тело

страны прежде, чем оно вновь обретет свою душу. Как протекал этот процесс, кто и

что говорил на различных его этапах, теперь уже забыто. Но для того, чтобы стало

вполне понятно, почему его исход был таким, каким был, о некоторых типичных

чертах происходившего следует напомнить. Результат наложения на базовые

советские представления «перестроечных» в общественном сознании был таков, что

на территориальную дезинтеграцию страны работали практически все представленные

тогда идейно-политические направления: горбачевское руководство,

покровительствуя сепаратизму, видело себя во главе чего-то типа

«социалистического ЕЭС», сепаратисты делали свое дело, коммунистические

ортодоксы, связывая единство страны с собой и коммунистическим маразмом,

вызывали неприязнь к такому единству, русские националисты алкали «своей

республики». Позиция «против коммунизма — за единство страны» выглядела тогда

совершенно экзотической и практически не была представлена не только в политике,

но и в публицистике.

Призывы к дезинтеграции страны стали настойчиво повторяться в советской прессе с

1988 года, когда на окраинах страны всерьез развернулось сепаратистское

движение, и у глашатаев раздела появилась реальная надежда не сесть в лужу со

своими пророчествами и рекомендациями. По мере того, как становилась очевидной

попустительская позиция московских властей по отношению к прибалтийским и другим

националистам, «антиимперские» выступления в центральной прессе становились все

радикальнее. Рассуждали уже о необходимости «разукрупнения» самой РСФСР. Вскоре

идея «разрушения империи» сделалась общим местом в выступлениях «левых

демократов», «радикалов», «либералов» и непременным элементом программ

соответствующих организаций. Этому закономерно сопутствовали проклятия по адресу

«великодержавности» и даже самой русской государственности, а также осуждение

внешней политики дореволюционной России и её территориального расширения. В

выступлениях писательского объединения «Апрель» высказывания в защиту

целостности страны и прав русскоязычного населения республик трактовались как

«шовинистические», литературные критики видели ценность произведений в том, что

там осуждалась идея «великой России», известный историк в рецензии на книгу о

Северной войне всячески поносил «типично имперскую направленность» политики

Петра Великого, который (подумать только!) стремился «расширить зону влияния

России, защищая её интересы далеко за пределами национальной территории».

Выдвигавшиеся в депутаты деятели культуры в предвыборных интервью критиковали

«плач по поводу гибели тысячелетней державы», заявляя, что «мечта о державе в

принципе аморальна», а выражение «Россия всегда была и останется мировой

державой» называли «опасной декларацией».

При этом в то время, как ежедневно со страниц демократической прессы население

уверяли, что только своя государственность способна придать всякому другому

народу и его культуре «полноценность» и отдельной государственности требовали

для самых малочисленных и рассеянных национальностей, никогда её не имевших,

русскую культуру (от которой не готовы были отказаться многие вполне либеральные

интеллигенты) в той же самой прессе от государственности требовали, напротив,

отделить (оплоту таких интеллигентов, журналу «Новый Мир» предписывалось

«работать на резкое отделение идей национальной культуры от идей

государственности»).

Предполагалось, что борьба с «имперским мышлением» будет тем успешней, чем на

большее число частей будет разделен предмет этого мышления. К этому, в частности

сводились предложения выхода автономных республик из РСФСР (при недопущении

пересмотра кажущихся кому-то несправедливыми границ), установление для всех

национально-территориальных образований единый статус союзной республики и т.д.;