Наиболее наглядным примером возрастающего влияния общемировой науки стало обнаружение растущей дыры в озоновом слое, появление которой было вызвано использованием хлорфторуглеродов в аэрозолях и холодильниках. После ратификации Монреальского протокола в 1987 г. производство хлорфторуглеродов стало резко сокращаться, а к 1996 г. прекратилось вовсе. В результате впечатляющего международного сотрудничества и соглашений о проведении общей политики разрушение озонового слоя существенно замедлилось, хотя его окончательное восстановление произойдет в течение жизни нескольких поколений.
Изменение климата, однако, относится к категории «злостных» проблем. В 1859 г. Джон Тиндаль обнаружил, что углекислый газ поглощает тепло, а в начале XX в. Сванте Аррениус доказал существование парникового эффекта, вызванного сжиганием ископаемого топлива и способного привести к изменению климата Земли. Но только в 1979 г., когда четверо авторитетных ученых выступили с предостережением относительно опасностей, связанных с возможным глобальным потеплением, вызванным деятельностью человека, изменение климата начало восприниматься всерьез и стало предметом научного изучения. В 1988 г., ставшем годом температурных рекордов, Программой ООН по окружающей среде была сформирована МГЭИК, и уже тысячи ученых занялись исследованием взаимосвязи между выбросами парниковых газов и изменением климата. На слушаниях в американском Конгрессе, ставших в какой-то мере поворотными, Джеймс Хансен, один из ведущих климатологов, заявил, что антропогенное глобальное потепление уже началось (Klein 2014: 73–74). Речь же Маргарет Тэтчер в Лондонском королевском обществе, произнесенная в том же 1988 г., способствовала развитию в политических кругах соответствующей структуры чувства – уверенности в том, что деятельность человека действительно ведет к изменениям климата, с которыми нам придется иметь дело в будущем. Тэтчер говорила, что система планеты стала объектом масштабного «эксперимента» (см.: Gore 2013: ch. 6).
МГЭИК удалось организовать работу тысяч проживающих в разных уголках мира ученых, задав направление научных, общественных и политических дебатов. Эта организованная «сила науки» привела к мобилизации действий и мероприятий по всему миру, в центре внимания которых оказался мировой кризис, вызванный климатическими изменениями, кризис, который все в большей степени воспринимался как общемировой, актуальный и, возможно, разрешимый. Однако в это же время рядом энергетических компаний и автопроизводителей была сформирована Глобальная климатическая коалиция, задача которой заключалась в том, чтобы противодействовать усилиям, направленным на предотвращение изменения климата, и способствовать распространению в правительствах, СМИ, а позже и в новых средствах массовой информации скептицизма относительно реальности климатических изменений. Противники идеи изменения климата сосредоточились прежде всего на вопросах содействия «свободной торговле» и международному разделению труда (Demeritt 2006).
Кляйн утверждает, что именно вопрос торговли стал ключевой причиной того, почему с конца 1980-х гг. меры по противодействию изменению климата оказались не слишком результативными. Кляйн пишет о «катастрофических последствиях эры свободной торговли для климата» в сочетании со стремлением к бесконечному экономическому росту (Klein 2014: 85–86).
Как следствие, все это вызвало яростные споры относительно климатических изменений и потенциальных вариантов будущего. В научных направлениях, занятых вопросом изменения климата, и в соответствующей политической мысли можно выделить три основные позиции, или три дискурса (Dayrell and Urry 2015; Demeritt 2006; Hulme 2009).
Первый из этих дискурсов – это градуализм, представленный в докладах МГЭИК. В них говорится, что климат изменяется, ответственность за изменения в значительной мере лежит на деятельности человека, изменения протекают относительно медленно, но можно при помощи соответствующих стимулов побудить индивидов и общества к тому, чтобы в будущем они изменили свои нормы и образ жизни (Stern 2007). Градуализм также предполагает развитие новых технологий, которые будут способны разрешить проблему посредством внедрения новых способов получения энергии при низком расходовании углеродного топлива. Параллельно с деятельностью МГЭИК произошло развитие соответствующих подходов в науке, медиа (в том числе фильмы, получившие премию «Оскар») и политике, а многие крупные международные институты заявили о своей приверженности концепции устойчивого развития и сотрудничеству в масштабах всей планеты. Считается, что за решение проблемы грядущих изменений климата можно заплатить относительно скромную цену, если предпринять соответствующие меры уже сейчас, а не через несколько десятилетий, когда у нас может остаться меньше вариантов действий (Centre for Alternative Technology 2013).
Вторая основная позиция – это скептицизм (Moran 2015). Здесь речь идет об оспаривании научных мнений, указывающих на изменение климата, прежде всего из-за неопределенности, связанной с прогнозированием изменения температуры, которое может произойти в последующие десятилетия. Скептицизм утверждает, что здесь слишком много «неизвестных неизвестных». Кроме того, в истории Земли климат неоднократно менялся, и это происходило по естественным причинам, например в результате активности Солнца, а не деятельности человека. Скептицизм критикует социальные науки, тем или иным образом вовлеченные в обсуждение проблемы изменения климата. Одни скептики объясняют существование доводов в пользу теории о наличии в климатических изменениях корыстной заинтересованности соответствующих исследователей и СМИ (Montford 2010; Demeritt 2006), другие утверждают, что изменения климата сыграют благотворную роль, а миграция населения происходит и без какой-либо связи с изменениями климата. Неолиберальная мысль исходит из того, что конкурентные рынки сами способны решить проблемы окружающей среды, а меры, направленные на противодействие изменению климата, ведут к государственной политике, препятствующей конкуренции (подробнее об этом см.: Gore 2013: 318–328). Политолог Бьорн Ломборг утверждает, что сравнение затрат на меры, связанные с противодействием изменению климата, с затратами на решение других общемировых проблем делает доводы в пользу отказа от углеродного топлива не слишком убедительными (Lomborg 2001).
В течение последнего десятилетия влияние скептицизма как системы взглядов и действий возросло, прежде всего в США, поскольку пик обеспокоенности проблемой изменения климата пришелся на 2007 г. (Klein 2014). Этот скептицизм подогревается «торговцами сомнениями», не верящими, что мы действительно столкнулись с климатическими изменениями, и особенно действующими в интернете и блогосфере или работающими в аналитических центрах, которые устраивает сохранение существующего положения вещей (Oreskes and Conway 2010). Один из их аргументов: среди ученых нет единства относительно будущего климата планеты. В действительности же 97 % климатологов придерживаются той или иной версии гипотезы об антропогенном характере изменений климата (Klein 2014: 31).
Катастрофизм критикует обе эти позиции. У первой он заимствует реальность климатических изменений, а у второй – неопределенность и ограниченность возможностей науки. И оба эти заимствования встраиваются им в схему «сложных систем», что позволяет подчеркнуть наличие нелинейности, «порогов», резких и внезапных изменений. Хосе Риал и его соавторы считают, что климатическая система Земли отличается «высокой степенью нелинейности: то, что мы имеем на входе и выходе, отличается непропорциональностью, изменения зачастую носят эпизодический, резкий характер, а не поступательный и постепенный; множественные равновесия являются нормой» (Rial et al. 2004: 11). В настоящий момент в докладах МГЭИК учтены далеко не все потенциальные факторы обратной связи. Соответственно, скромность прогнозов об изменении уровня Мирового океана, в которых не учитывается неопределенность, особенно связанная с таянием льдов, позволяет скептикам утверждать, что со столь незначительным повышением его уровня можно справиться посредством адаптации, а полноценного переустройства систем, на котором настаивают сторонники катастрофизма, например Хансен, не потребуется (Hansen 2011).