Оh, East is East, and West is West, and never the twain shall meet.[43]
В действительности здесь не расовое, а временнóе различие: государства Востока возникли на 2000 лет раньше, чем государства Запада. Последней монархией Древнего Востока – типично восточной империей – была Персидская, столкнувшаяся с греками в начале пятого века. Персы, много заимствовавшие у вавилонян и ассирийцев, ходили в длинных одеждах, в тяжелых головных уборах, и приветствовали своих царей и вельмож унизительными церемониями. Но при всех этих «восточных» нравах персы были индоевропейцы. С другой стороны, около 2800 года до н.э. шумерский царь города Урук созвал для решения вопроса о войне и мире «двухпалатный парламент»: в верхней палате заседали старейшины, а в нижней – представители народа. Старейшины предпочли унизительный мир, но нижняя палата высказалась за освободительную войну; и была война. Мы не знаем, какой расы были шумеры, но уж точно они не были сродни европейцам. Другим необычным народом были евреи - семиты, как вавилоняне и ассирийцы. Но евреи очень долго не хотели иметь никакого государства, они веровали в единого бога и возлагали надежды на будущее, когда придет Мессия. До этого, как известно, люди представляли себе золотой век в прошлом.
3. Начало классового общества
Как мы уже видели, в древнейших обществах социальное положение человека воспринималось с непостижимым для нас смирением. Европейцы, встречаясь с этой психологией на Востоке, называют ее фатализмом: еще и в наши дни предполагается, что «восточный человек» принимает свою судьбу с каким-нибудь смиренномудрым изречением, «да исполнится воля Аллаха», или что-нибудь в этом роде. Но уже в древнейших государствах не только возникает противостояние бедных и богатых: бедные начинают осознавать свое положение. Жалобы бедняка, запечатленные на шумерских табличках, будут без конца повторяться в истории всех народов:
«Богатство далеко – нужда близко».
«Бедняку нигде не рады».
«Бедняку лучше умереть, чем жить!
Если у него есть хлеб, то нет соли;
если есть соль, то нет хлеба;
если есть мясо, то нет ягненка;
если есть ягненок, то нет мяса».
Причины бедности – на этой неизменно плодородной земле Двуречья – тоже достаточно ясны; бедный человек видит всю иерархию государственной власти, но, по обыкновению всех угнетенных, сосредоточивает свои чувства на ее самых знакомых агентах:
«Можешь иметь господина, можешь иметь царя, но больше всего бойся сборщика налогов».
По-видимому, шумеры удивлялись собственной покорности: поговорка гласит: «Бедняки – самые тихие люди в стране». Но другая поговорка выдает чувства, далекие от восточного фатализма: «Не все семьи бедняков одинаково покорны». Были уже и утешительные пошлости, повторяемые до наших дней:
Тот, у кого много серебра, может быть и счастлив,
Тот, у кого много ячменя, может быть и счастлив,
Но тот, у кого нет совсем ничего, спит спокойно.
Конечно, бедняки были неграмотны: обучение письму было сложным и дорогостоящим делом. Поэтому тексты редко передают чувства бедных, а если передают, то лишь в косвенной форме. В «диспуте меди и серебра» медь бросает серебру «язвительные слова»:
Серебро, если бы не было дворцов,
Тебе негде было бы находиться, негде жить;
Одна лишь могила, «место ухода», была бы твоим пристанищем.
… Подобно богу, ты не прикоснешься ни к какой полезной работе.
Как же смеешь ты нападать на меня, словно волк?!
Ступай в темные сундуки дворцов, укладывайся в свои гробницы!
Уподобление людей разным металлам стало, через тысячи лет, мотивом классической древности; в отличие от Гесиода и Платона, шумерский автор неизменно восхваляет медь. Но мышление этого народа было очень далеко от девиза Нового времени: «Человек, помоги себе сам!». Как объясняет шумеролог С.Н. Крамер, «в основе всех этических представлений шумеров лежало твердое убеждение, что человек был создан из глины для служения богам». Защита бедняков – дело богини Нанше:
Сироту она знает, вдову она знает,
Как человек человека притесняет, она знает…
Дабы к дому должника найти пути,
Госпожа беглеца возвращает в родимое лоно,
Бедняку она отыскивает место…
Дабы сирот утешить, вдов обеспечить,
Дабы власти сильного дать предел,
Дабы сильного отдать слабому,
Взоры Нанше проникают в сердца людей.
Впрочем, когда дела шли совсем плохо, случалось и другое. До нас дошло сообщение о реформе, проведенной в царстве Лагаш четыре с половиной тысячи лет назад. Об этом рассказывает глиняный документ, найденный в нескольких экземплярах, на трех глиняных конусах и одной овальной пластинке. Вот что говорит древний историк. Цари Лагаша, одержимые честолюбием, развязывали войны с другими государствами. Один из них сумел даже распространить власть Лагаша на весь Шумер. Но победы были недолговечны: завоевания были потеряны, и Лагаш был разгромлен соседним государством Уммой. Во время войны дворцовая клика усилила свой контроль над населением, а потом не захотела вернуться к прежним порядкам: резко возросли налоги и повинности. «Лучшие земли бога», то есть бывшие общинные земли, теперь обрабатывались для энси (царя); «быки бога», то есть принадлежавшие общинам, должны были их пахать. Чиновники – смотрители, поставленные энси – захватывали скот, рыбные угодья, взимали непомерные сборы даже по поводу свадеб и похорон: «всюду были сборщики налогов». «Дома энси и поля энси, дома дворцового гарема и поля дворцового гарема, дома дворцовой семьи и поля дворцовой семьи простирались из конца в конец». В это время, в условиях общего недовольства бедных, к власти пришел новый энси Урукагина (по другому чтению, Уруинимгина), не принадлежавший к прежней династии и, следовательно, «незаконный». Историк не говорит нам, каким образом этот новый царь пришел к власти – мирным путем или насильственным; говорится только. что ему «повелел властвовать» бог Нингирсу, и что у него было 36000 подданных. Урукагина провел первую социальную реформу в истории – во всяком случае, первую, о которой мы знаем; эта реформа описывается как возвращение к старым, справедливым порядкам:
«Божественные решения прежние… он к людям приложил, слово, которое царь его Нингирсу ему сказал, он установил. Сборщики налогов исчезли с кораблей, не стало их на берегах прудов. На землях бога до самого моря не осталось ни одного сборщика налогов». В действительности царь не отменил налоги, а снизил их и ограничил произвол чиновников: теперь никто уже не смел «врываться в сад матери бедняка». Такие заверения в соблюдении законов перешли к потомству и сохранились в позднейших шумерских актах. Но правление царя-реформатора длилось всего шесть лет. На седьмой год на Лагаш напал царь соседнего государства Уммы, Лугаль-заггиси, который разгромил и другие государства, подчинив себе весь Шумер, – впрочем, ненадолго: вскоре Шумером завладел аккадский царь Саргон, и история восточных деспотий пошла своим чередом.
В этом документе впервые в истории встречается слово «свобода» – по-шумерски «амарги». Не могу забыть, с каким чувством я смотрел на эти глиняные конусы в Лувре.
Мы находим у шумеров те же чувства, которые волнуют нас сегодня, те же моральные понятия. Это доказывает, что при всех культурных различиях между людьми исходный материал человеческой морали коренится в наших инстинктах. Изложение этой инстинктивной основы поведения в главе 3 – не простое повторение романтических представлений о благородных дикарях, навеянное знакомством с бесклассовым обществом индейцев. Это тема, повторяющаяся во всех культурах и, следовательно, зависящая не от культурной, а от генетической наследственности человека.
Но, конечно, мышление шумеров было примитивно: не забудем, что это был первый народ, научившийся сохранять свои мысли с помощью письма. Все знания, содержащиеся в их табличках, сводятся к бесконечным рядам примеров, как выполнять те или иные действия: по-видимому, они неспособны были формулировать общие правила и учили прямой демонстрацией, как это и теперь делают ремесленники. Никому из них не приходило в голову написать общую историю своего народа, или хотя бы своего города; они изображали лишь отдельные события, как мы только что видели в случае реформатора Урукагины. Конечно, их понятия о жизни были статичны и выражали зависимость от богов, которых у шумеров было больше трех тысяч. Естественно, эти стереотипы зависимости переносились и на земных владык, неизменно опиравшихся на божественную санкцию своей власти; в столь древние времена они и сами могли в это верить.