Читать интересную книгу Мать и мачеха - Григорий Свирский

В начале семидесятых годов Жан Липке отправился в Австралию навестить сына. Об этом узнали спасенные им евреи, которые в это время жили в Израиле. Жана пригласили в Израиль, чествовали, как героя. Его принимал и награждал мэр Иерусалима Тедди Колек. Жан получил медаль ПРАВЕДНИКА. Он посадил деревцо, что является в Израиле большим почетом.

Но это было гораздо позднее. Сразу после войны события разворачивались несколько иначе.

Еще и года не прошло с окончания войны, как начались странные вещи.

Увидел как-то на улице парня, с которым сидел вместе в лагере. Его звали Зямка. Зямка был высоченный, с огромными ладонями, силач, который в лагере работал кучером, возил грузы. У Зямки был веселый характер, он помогал всем, кто нуждался в помощи. Его любили. Я обрадовался: Зямка остался жить!

Бросился к нему навстречу, хотел обнять, как брата, но он прошел мимо, шепнув: "Не подходи, за мной следит КГБ".

Я решил, что Зямка от всех лагерных бед рехнулся, но прошло некоторое время, и я узнал, что Зямка получил 20 лет "за содействие врагам при уничтожении советских людей". Спустя месяц взяли Трайнина, который в лагере мыл в гараже машины и над которым немцы издевались, как хотели: пинали сапогами, загоняли под машину за то, что моет недостаточно "шнель" (быстро). Советский следователь разбил Трайнину голову металлической чернильницей. Трайнин не желал-де признаваться, что работал на гестапо. После того, как Трайнин пролежал полгода в больнице, его отправили в сибирские лагеря, на те же 20 лет... Трайнин вернулся через 10 лет, вскоре после смерти Сталина. Но, видимо, он слишком охотно рассказывал приятелям, как следователь разбил ему голову, -- однажды на улице ему снова проломили голову железной штангой.

-- Они интеллигентные люди и не любят, когда их дискредитируют. -- Эти слова Трайнина, сказанные им в больнице, облетели всю Ригу.

Летом 1946 года пришел и мой черед познакомиться с таинственным ведомством. Никогда в жизни меня так не пугали и не шантажировали, как в эти дни. Следователь КГБ свой первый вопрос сформулировал предельно тактично. Ему было любопытно, почему немцы оставили меня в живых.

-- Ведь это нелогично, -- мягко говорил интеллигентный следователь, -буквально всех евреев немцы похерили, а именно тебя оставили на развод. Чем заслужил?!

Я понимал, что они собираются сфабриковать дело и пустить меня следом за Зямкой и Трайниным, но мое дело было очевидное: меня спас латыш Жан Липке.

Следователь раздраженно погасил папиросу, повертел ее в пепельнице и спросил, сколько я заплатил этому Липке за спасение и сколько золота он получил от меня и от других спасенных им евреев.

Следователь, капитан КГБ, коммунист, человек, как он сказал, с высшим юридическим образованием, никак не мог себе представить, что можно спасти другого человека без оплаты золотишком.

-- Сколько отвалил? -- ярился он.

Я больше всего боялся: следователь проведает, что мы бежали из лагеря в немецкой форме. Кто знает, может быть, по их законам, это страшное преступление? Но следователя детали побега не интересовали. Он хотел выколотить из меня лишь одно: сколько заплатил?

И тогда я рассказал ему о Жане и семье Фишкиных.

Отец Фишкина имел двухэтажный магазин мужской одежды. Семью эту знали многие рижане, в том числе и Жан.

Одного из сыновей Фишкина убили немцы, второго Жан прятал в нашем убежище.

Когда в гетто началась "акция", которую, естественно, не объявляли (говорили, как всегда, что женщин и детей переводят в другой лагерь), мать Фишкина заподозрила неладное. Отдала Жану мешочек с фамильными драгоценностями. Жан отыскал где-то (тогда еще не у него) прятавшегося сына Фишкиных и протянул ему мешочек. Тот ни за что не хотел брать: "Найдут, мне некуда схоронить!"

Жан сказал:

-- Если ты погибнешь, а у меня останутся ценности, я себе не прощу... Может, это добро сохранит жизнь. Полицаи продажные... Других не видал! -Фишкин спрятал мешочек в мастерских и, кто знает, возможно этим и откупился.

Очень следователь удивился. Записал. Удалился куда-то. Вернувшись, отпустил меня. Я решил, что его проняло.

Увы, спустя неделю-две КГБ провел у Липке обыск, все перевернули вверх дном, обстукивали стены, подымали полы. Искали тайник с золотом. Ничего, конечно, не нашли.

Мне было мучительно стыдно перед Липке, которого убедил ранее, что отбился от КГБ лишь потому, что рассказал о нем и его благородстве.

Три с половиной года Жан рисковал своей жизнью ежедневно, спасая евреев от уничтожения. Если бы он спас не 42 еврея, а 42 русских пленных, то ему, наверное, дали бы звание Героя Советского Союза. А он заслужил от военных властей обыск и допрос с пристрастием: "Куда девал золото?"

Не по этой ли причине арестовали Валленберга, спасшего сто тысяч евреев?

Мысль о золоте не давала покоя новым властям. В брошенных домах гетто, откуда увозили евреев на расстрел, советские гебисты вскрывали полы, ломали мебель. Куда спрятано золото?!..

Спасение евреев не считали доблестью потому, видимо, что убийство их не считалось преступлением. Так, один мой знакомый, по фамилии Вапне, узнал на улице Риги латыша, который вырезал всю его семью. Это произошло в маленьком городе и было известно всем жителям городка.

-- Ты сам видел, как резали твою семью? -- спросили в милиции.

-- Соседи сказали. Вся улица -- свидетели.

-- Ах, соседи!.. -- Начальник милиции заявил, что коли сам лично не видел, а говоришь по слухам, то это клевета на латышский народ. И посадил его в арестантскую на две недели. Через две недели его выпустили, предупредив:

-- Попадешься еще раз за распространение слухов, так легко не отделаешься...

В Риге даже дети знали: латышей за убийство евреев не судят. Вот если убийца одновременно прикончил какого-нибудь латыша или советского военнопленного, тогда другое дело...

Помню два или три таких процесса, где судили за убийство латыша такого-то... и евреев. Коммуниста такого-то... и евреев. Процессов, в которых бы осудили только за участие в убийстве 80 тысяч латышских евреев, не помню.

Увы, я не преувеличиваю. Так это было. Советы знали, сколько зла они принесли латышам в 1939-40 годах, сколько убили и сослали в Сибирь, и теперь старались коренное население не сердить.

Во всяком случае, именно так объясняли в послевоенной Риге нежелание советских властей карать убийц евреев. Люди даже в злодействе искали логику.

Сталинскую логику мы постигли через два-три года, когда в Риге появился молодой еврейский писатель из Москвы, скрывавшийся от властей. Он рассказал, что в Москве арестован весь еврейский антифашистский комитет, а Михоэлс был убит КГБ, а не пал жертвой несчастного случая.

Но уже в 1946 году мы твердо знали, что спасение евреев от гитлеровцев и латышских фашистов вовсе не доблесть, в чем окончательно убедил нас суд над шофером Карлисом Янковским.

Карлис был верным помощником Жана. Он не только предоставил подвал своего дома под убежище. Он сделал и гораздо больше. Он подъезжал на своей машине на улицы, близкие к лагерям, подхватывал беглецов, которые пробирались к Жану Липке. Однажды он увидел возле армейской столовой военный грузовик с зеленым брезентом. Ни шофера, ни солдат в кузове не было. Карлис прыгнул в кабину и увел грузовик, в котором были автоматы. Таким образом, почти все евреи в убежищах были вооружены немецкими автоматами и, если убежище раскрывали, отдавали свою жизнь дорого.

Карлиса тоже таскали в КГБ, и как-то он сказал знакомому латышу, что его удивляет у советских языческое обожествление вещей. "Вот придумали Красные уголки или что флаг -- святыня. Хранится под охраной часового, чтоб никто не покусился на сию святыню. Но кому нужна тряпка?!"

На другой день Карлиса арестовали. Сказали, что за оскорбления флага он получит "десятку".

Узнали об этом спасенные им евреи и, один за другим, отправились в КГБ. Рассказывали о том, как Карлис Янковский воевал с гитлеровцами.

Ничего не помогло. Более того, то, что он спасал евреев, лишь ожесточило суд. Судья спросил Карлиса иронически, отчего у него столько заступников, и приговорил Карлиса к 15 годам сибирских лагерей.

-- 10 лет дали за флаг, а 5 за евреев, -- говорили рижские евреи.

Бог мой, сколько подобных фактов я знаю!

Нет, я не настолько наивен, чтобы считать эту страсть к злодейству лицом русского народа.

Но в том, что это было лицом государства, называвшего себя "родиной социализма", у меня сомнения не было. Я больше не верил высоким словам и лозунгам о светлом будущем и нерушимой дружбе народов.

Какая разница между латышскими фашистами, истреблявшими евреев, как бешеных собак, и советскими офицерами КГБ, терзавшими Жана Липке и спасенных им людей, -- только в покрое и цвете мундира? Невелика разница!...

3. ТАК КТО ЖЕ РАЗЖЕГ ОГОНЬ?

В 1914 году, рассказывал мой отец, всю нашу семью, как и всех остальных евреев Прибалтики, выгнали из дома, "как потенциальных немецких шпионов". Таков был приказ наместника царя великого князя Николая Николаевича, командовавшего русскими войсками. Семья оказалась в Воронеже, затем где-то на Украине.