Егора вообще взашей выгнала, сказала, что раз он не справляется, то она его, дармоеда, и держать не станет.
Елизавета Андреевна нахмурилась и покачала головой. Что и говорить, в последнее время с ней частенько происходят разные неприятности: то камень упадёт, то доска мостика гнилой окажется, то вот собака с цепи сорвётся. Случайности вне всякого сомнения, но всё же от них становилось неспокойно на душе, Лизонька даже комнату стала на ночь запирать, чего раньше никогда не делала.
- Настасья, я спускаюсь вниз, - барышня постаралась, чтобы голос её прозвучал строго и твёрдо, даже без тени сомнений либо же колебаний, - а ты решай: здесь останешься, или со мной пойдёшь.
Горничная душераздирающе взвыла, но под непреклонным взглядом Елизаветы Андреевны сникла, вздохнула тяжко, словно мельничный жёрнов себе на спину прилаживала, и прошептала:
- Воля Ваша, барышня, я Вас одну не брошу, с Вами отправляюсь. Хучь вниз, хучь к душегубу, хучь в сам ад кромешный, прости меня господи, душу грешную.
Получив, пусть и недобровольную, но поддержку со стороны Настасьи, Елизавета Андреевна приободрилась и по лестнице спускалась уже гораздо более спокойно и уверенно. Даже мысль о вполне возможной встрече с Алексеем Михайловичем не конфузила, а приятно щекотала, словно пёрышко, коим, нет-нет, да и проводили по сердечку, заставляя его радостно замирать в предвкушении. Правда, внизу, заметив насупленных слуг и растерянных, выдернутых из постелей родственников, Лиза опять обеспокоилась и насторожилась. Если уж даже те, кто любит понежиться в тёплой постельке, выскочили из комнат, значит дело совсем не шуточное.
Алексей Михайлович тоже выглядел озабоченным, только рыкнул через плечо, чтобы посторонние не толпились, и снова едва ли не носом уткнулся в какой-то ком из одежды. Лизонька сначала удивилась, откуда этот ком взялся, тётушка же строго следит, чтобы в доме всегда прибрано было, и все вещи лежали да стояли на своих, единожды отведённых, для них местах, а потом всмотрелась получше, да так и ахнула. На полу лежал не ком одежды, а девушка, бледная, неподвижная и, как показалось в первый миг, бездыханная. Госпожа Соколова подалась было вперёд, чтобы рассмотреть, кто это пал жертвой злого рока, но следователь резко дёрнул плечом и приказал сквозь плотно стиснутые зубы:
- Нечего тут толпиться, расходитесь.
- А может, - Елизавета Андреевна попробовала было возражать, но её прервала Софья Витольдовна, чей глас при желании мог без труда долететь как до царствия небесного, так и самых мрачных глубин преисподней:
- Ну, чего непонятного? Господин следователь сказал, чтобы все по комнатам расходились, так что живо все вон, чтобы через пять минут и духу вашего тут не было!
Горячий нрав, а паче того, тяжёлую руку госпожи Абрамовой многие знали на собственном скорбном опыте, а потому все поспешили скрыться, как говорится, от греха подальше. Быть битым, да ещё и в присутствии столичного следователя, да ещё и пожилой дамой, никому не хотелось. Одна Лиза попыталась настоять на своём и остаться, благо Софья Витольдовна, хоть и метала громы и молнии, а меж тем неизменно любимой племяннице потакала, но господин Корсаров мягко и при этом настойчиво повторил, что уйти должны все. Без исключения.
Елизавета Андреевна, стиснув зубы, подчинилась, про себя досадуя, как это можно быть таким недальновидным и простых вещей не понимать, ей же интересно, а потом звонко шлёпнула себя ладошкой по лбу. Нет, всё-таки правильно дядюшка Олег Вонифатьевич говорит: любовь хуже простуды, та хоть и мутит разум, а больше десяти дней не длится, как же можно было забыть про артефакт невидимости! Девушка приподняла подол халатика, дабы не запутаться в нём на лестнице, и порскнула вверх с такой скоростью, коей и сама от себя не ожидала.
Лиза
Нет, всё-таки правильно говорят: нужную вещь нипочём не сыскать, особенно, если она лежит на самом виду. На поиски артефакта, который, я это точно помнила, у меня был, я потратила кучу времени, а он оказался в ларчике на туалетном столике, я как его обнаружила, даже взвыла от досады. Затем ещё и застёжка не сразу застегнулась, после первой попытки я артефакт на пол уронила, едва камень не разбив, слава богу, обошлось. При второй попытке застегнуть замочек у меня прядь волос с цепочкой переплелась, да так негораздо, что даже слёзы на глазах от боли выступили. Хорошо, что на третий раз всё наделось и застегнулось как должно, без досадной мешкоты. Я быстро щёлкнула по дымчато-серому камню, набрасывая на себя полог невидимости, и, стараясь не замечать того, что всё вокруг меня стало словно бы подёрнутым тонкой дымкой тумана, выскользнула из комнаты. Не знаю как, но побочным эффектом полога невидимости стало видение истинной сути или Око двойного дна, как сей эффект называл мой наставник. Ну что ж, за возможность оставаться невидимой и узнать, что же произошло, я готова мириться с тем, что знакомые предметы окажутся не такими милыми и уютными, как я привыкла. А из родных сейчас никого и нет, тётушка всех по комнатам разогнала, так что ничего плохого я даже Оком не увижу. И прекрасно, расстройств меньше.
Стараясь не шуметь и представляя себя бесплотным духом из какого-нибудь готического романа, я скользила вниз, едва касаясь рукой перил и кусая губы, чтобы сдержать проказливое желание повыть, как и подобает уважающему себя привидению, а то и цепями побряцать. Хотя нет, это уже всё-таки перебор. Да и цепей у меня нет, а скрестись к родственникам в предутренней мгле с просьбой поделиться кандалами мне совесть не позволит. Я тихонечко хихикнула, представив, как невидимкой вхожу, ну, например, к Василию Харитоновичу и начинаю просить цепи глухим замогильным голосом. Хотя, нет, этого дядюшку мне разыгрывать совестно, он у меня хороший. Да и не испугается он призрака, а предложит партеечку в шахматы, карты или просто рюмочку коньяка осушить. Славный он у меня, жаль, что тётушка его не сильно жалует.
Вот так, то озорно подхихикивая, то размышляя о своих родственниках, я и спустилась вниз, никого не встретив и, что особенно радует, ни на что не натолкнувшись, а то в последнее время со мной слишком много всего происходить стало. К моему глубокому удовлетворению, место злоключения ещё не опустело, я шагнула ближе и застыла, широко распахнутыми глазами глядя на поджарого молочно-серебристого, словно лунный свет, лиса и крупного большеголового филина, суетящихся возле остромордой с густой рыжей шерстью псицы.