Читать интересную книгу Страстная ночь в зоопарке - Дарья Донцова

Лякину отправили на обследование и не нашли у нее венерической болезни. Леру допрашивали в разных кабинетах, следователи требовали:

– Назовите имена членов группы. Поймите, Корсунский, вероятно, заразил девушек сифилисом.

Но Лера держалась стойко, отвечала:

– У нас были клички, имен я не знаю.

Судьба Лякиной сложилась не очень счастливо. Через восемь месяцев после разгрома общины она родила девочку Катю, замуж никогда не выходила, воспитывала дочь одна и очень ее любила. В тридцать лет Катерина покончила с собой. Поводом для суицида послужила смерть ее жениха Жени. Двадцатисемилетний парень умер от сифилиса.

После трагедии Лера сменила квартиру, устроилась на работу в Центральный военный архив, оборвала связи со всеми приятелями. Таким образом она пыталась справиться с горем. Лякина долго служила в хранилище документов, она была хорошим сотрудником, начальство ценило женщину, которая за маленький оклад пахала, как робот. Лера оставалась в архиве по вечерам и даже свои выходные часто проводила среди старых бумаг. У Лякиной не было семьи, она тосковала в четырех стенах.

У остальных хиппи жизнь сложилась по-разному. Федор в перестройку сказочно разбогател, похоронил Таню, остался на короткий срок вдовцом с дочкой Надей на руках, но быстро утешился, женился второй раз на Оксане, той самой, из колонии хиппи.

Оля и Борис сбежали из СССР. Им удалось выехать, как тогда говорили, по еврейской линии. Мать Марковых была урожденная Абрамович. Брату с сестрой повезло. Люди в СССР ждали официального разрешения на эмиграцию годами, а Марковых выпустили через шесть месяцев. Ни в какой Израиль они не укатили, осели в Европе. Оля плясала в третьесортном парижском кабаре, Борис прозябал в Бургштайне. Дальнейшее вы знаете. Маркова встретила Роберта, потратила мамины золотые червонцы, ныне она меценатка, благодетельница, покровительница бывших россиян.

Теперь самое интересное. Лера Лякина не так давно уволилась из архива, сослалась на плохое здоровье и пожелала путешествовать. У малообеспеченной тетушки неожиданно обнаружились деньги, она улетела в Европу, где, по всей видимости, по сию пору и находится. В Россию Лякина не возвращалась, пограничная служба ее не зафиксировала. И последнее. Кличка Леры в коммуне хиппи была «Астрея». Если вспомнить текст телеграммы и учесть, что Корсунский давно умер, то депеша является откровенной угрозой в адрес Роберта. С большой долей вероятности ее послала Лякина.

Я бросилась назад к дому Раисы. Как только экономка открыла дверь, я спросила:

– Вальтер еще у тебя?

– Нет, уехал, а что случилось? – озабоченно воскликнула Рая.

Я огляделась по сторонам и поняла: седана шефа полиции в переулке нет. Пока я читала письмо Юры, не заметила, как Вальтер укатил.

– У меня новые неприятности? – изменилась в лице экономка.

Я сделала над собой усилие и криво улыбнулась мошеннице:

– Нет, у тебя полный порядок.

Глава 31

Едва я вошла в дом Волковых, как угодила в лапы Нуди.

– Жду отчета! – трагическим шепотом сказал критик. – Пора рассказать подробности про «Шпикачку».

– Сначала ответь, кто готовил резюме на Виолетту Рязанову, – возмутилась я, – посудомойку, которая хотела устроиться на кухню ресторана.

Нуди поморщился:

– Моя помощница Стефа. Ужасная девка! Вечно опаздывала на работу, забывала мои распоряжения, путала бумаги, короче, я выставил ее вон! Последнее, что приказал сделать, отослать бумаги в «Шпикачку». Велел приготовить два документа: на Рязанову и на мужика Бархатова. Я ж не знал, кого в трактир занесет, вот и подстраховался. Найду парня, он пойдет как Бархатов, а женщина сойдет за Рязанову. Ясное дело, в «Шпикачке» обрадовались, ответили и ей, и ему. Предложили взять обоих на испытательный срок! А что?

– Ничего, – мрачно сказала я, – кроме того, что изгнанная Стефа решила тебе отомстить и снабдила автобиографию эмигрантки из России фотографией супермодели Наоми Кэмпбелл. Ты в курсе, что красотка негритянка? Ой, прости, я неполиткорректно выразилась, афроамериканка!

– Вот жаба! – с чувством произнес Нуди.

– Ты не прав, Наоми очень мила, – возразила я.

– Я имею в виду Стефку, – буркнул Нуди.

Я вынула из сумочки брошку и протянула Нуди:

– Держи свое шпионское оборудование, я не смогла им воспользоваться. Меня сразу разоблачили, я ведь белокожая. Что касается ресторана, то о нем даже говорить противно. Найди другой объект для рецензии.

– Поконкретнее о противном, – потребовал Нуди, – нужны факты. Помнишь о сюжете для новой книги? Расскажу его после получения информации.

– Спасибо, мне не нужны чужие истории, – отрубила я.

– Ты обещала содействие, – заныл критик, – ну ладно, завтра поговорим. Боже, какую гадость мне сегодня подали в кондитерской «Ро-ко-ко»! Фууу!

Нуди вытащил из кармана тубу, вытряс из нее пару пилюль, проглотил и поморщился:

– Ужасно!

– Болит? – с сочувствием поинтересовалась я.

– Ощущение, как у льва, съевшего моток колючей проволоки, – скорбно произнес Нуди.

– Поэтичное сравнение, – оценила я.

Нуди скис:

– Вероятно, но от этого мне легче не становится.

– Я заметила, что твой желудок бунтует, когда ты заводишь речь о еде, – пробормотала я.

Нуди поморщился:

– Только начинаю писать статью – внутренности будто огнем жжет. Если, не дай бог, во время работы чайком побалуюсь, умираю от боли. Но вот парадокс: сяду спокойно в кресло, включу канал про природу и могу сожрать даже гамбургер. Вернее, я, естественно, не стану есть котлету из непонятного мяса с булкой сомнительного происхождения. Но один раз я жил у приятелей, чей ребенок обожал фастфуд. Я увлекся программой по телику, схватил с тарелки, как я полагал, кулебяку, но это оказался чизбургер мальчика, я его умял, и ничего! Живот не заныл! – Нуди опять полез за лекарством. – При одном воспоминании об этой гадости мне становится плохо, а тогда обошлось без последствий!

– Есть блюда, которые тебе нравятся, или ты ругаешь все подряд? – осведомилась я.

Нуди насупился:

– Не следует считать критиков желчными монстрами. Я встречал достойную кухню.

– Например? – улыбнулась я.

– Ну… ну… в крохотной таверне в Испании, не в туристическом месте, мне подали такой буйабес! Невероятный! Ни в одном ресторане ранее я не мог отведать истинную рыбную похлебку! А тут, в невзрачной деревеньке, почти даром принесли кастрюлю амброзии, – мечтательно протянул Нуди.

– Я слышала, будто Марсель славится своими кафе, где варят лучший в мире буйабес, – сказала я.

– Марсель? – вытаращил глаза Нуди. – Вот уж всем глупостям глупость! Бывал я в этом порту, едал их местное варево. Катастрофа! Ни аромата, ни…

Не договорив, Нуди принялся поглаживать живот.

– Снова скрутило? – предположила я.

– И так сто раз на дню, – простонал критик.

– Кажется, я поняла, где корень твоих проблем с желудком, – решительно заявила я. – Когда ты просто ешь, не критикуешь содержимое тарелки или даешь еде положительные оценки, боли нет. Но стоит тебе начать ругать блюдо, как требуются лекарства. Перестань хаять чужую стряпню, и желудок успокоится.

– Чушь! – выпалил Нуди и, бормоча что-то себе под нос, ушел.

Я обрадовалась, что неожиданно легко избавилась от зануды, юркнула в свою спальню, хотела принять душ, но тут услышала тихий стук в дверь и голос Бориса:

– Вилка, можно зайти?

– Конечно, – без всякой радости заверила я.

Борис, как всегда, с милой улыбкой вошел в комнату.

– Хочу напомнить, ты обещала мне посмотреть, куда бегает по ночам Зина, – сказал он.

Я, успевшая забыть о своем согласии работать шпионом, быстро кивнула. Борис нахмурился:

– Чует мое сердце, затеяла Зинаида глупость, от нее чего угодно ждать можно. В тихом омуте черти водятся.

И тут раздалась трель звонка.

– Кто это? – удивился Борис и направился к двери. – Мы никого не ждем, время не для визитов. Пойду открою.

– Позови горничную, – посоветовала я.

– У нее закончился рабочий день, в доме остались Надя, Зина, Нуди, я и ты. Еще Оля, но она спит, ей прописали снотворное.

Борис ушел, я все же решила принять душ, направилась в ванную, включила воду, потом вернулась в спальню за журналом. Лягу в ароматную пену, почитаю про шмотки, полюбуюсь на снимки сумок и туфель.

Из коридора послышался грохот и вскрик. Забыв про водные процедуры, я ринулась на звук и нашла Бориса на полу в холле. Рядом валялась железная подставка для тростей и зонтиков.

– Боже! Ты упал! – испугалась я. – Сломал лодыжку?

– Нет, – простонал он, – зацепился за идиотскую зонтичницу и рухнул.

Я посмотрела на задравшуюся штанину Бориса:

– У тебя забинтована щиколотка!

– Потому и шлепнулся, – пропыхтел Боря, – растянул связки, мне наложили тугую повязку, нога плохо действует. Фу! Извини, не хотел тебя напугать.