— Твои рассуждения убедительны и кажутся мне справедливыми, — согласился Поликрат. — Но и Клиомен прав. Сходство с тем малым у тебя имеется.
— Ну уж это-то точно не моя вина, — с улыбкой заметил я.
— Ты, надеюсь, не обидишься, если мы проведем испытание? — осведомился Поликрат.
— Ничуть, — с усмешкой ответил я. — С другой стороны, слава о боевом мастерстве Клиомена распространилась по всей реке. Надеюсь, все понимают, что у меня нет охоты оказаться насаженным на его клинок, словно туша на вертел?
— К бою! — с усмешкой скомандовал Поликрат.
Я откинул плащ, обнажил висевший у бедра клинок и ударом ноги отшвырнул с дороги низенький столик, не спуская глаз с соперника, который вполне мог броситься на меня прежде, чем я приму защитную стойку. Пираты, сидевшие за столами, оторвались от еды и питья в предвкушении интересного поединка. Нагие, но обильно увешанные украшениями рабыни, разносившие напитки и закуски, перестали сновать между столиками и, опустившись на колени, замерли, чтобы не мешать господам любоваться зрелищем.
Клиомен сделал неожиданный выпад, но я ловко отразил его. Пират атаковал меня трижды, из разных позиций, но всякий раз я легко уклонялся, и его уколы не достигали цели.
В помещении послышался приглушенный гомон: интерес к поединку возрастал. Стало ясно, что Клиомен напрасно рассчитывал на легкую и скорую победу.
Пират рассердился и обрушился на меня, как буря. Теперь он не колол, а рубил сплеча, однако результат оказался тем же, что и раньше. Через несколько минут запыхавшийся и вспотевший разбойник опустил свой клинок.
Я по-прежнему воздерживался от контратак, но отбивал каждый его замах со всей своей немалой силой.
Люди, плохо знакомые с боевыми искусствами, не знают, что в поединке на мечах значение имеет не только мастерство, но и сила. Последнее качество приобретает особое значение, если поединок затягивается. Коль скоро боец, достаточно умелый, чтобы отражать удары соперника, не просто блокирует, но и отбивает их, рука врага быстро устает, не говоря уж о том, что клинок его при каждом столкновении отскакивает в сторону и противнику приходится производить новый замах по более широкой дуге, затрачивая на это дополнительные усилия.
Говоря проще, оружие, отбитое с большой силой, труднее вернуть в первоначальное положение, чтобы продолжить атаку. Действуя без излишней нарочитости, я не отводил удары Клиомена, а отбивал их, так что у него, наверное, заныли и онемели руки.
— Кем-кем, а неумехой Джейсоном из Виктории этот малый быть не может, — со смехом заявил Поликрат.
Клиомен сердитым рывком бросил свой клинок в ножны. Я сделал то же самое, но спокойно, без злобы. За весь поединок мною не было предпринято ни единой настоящей атаки, а поскольку именно нападающий неизбежно хоть на миг открывается и становится уязвимым, я, ограничившись защитой, почти ничем не рисковал.
Конечно, нанести удар мастеру меча весьма непросто, но, полагаясь исключительно на защиту, боец тоже сталкивается с определенными затруднениями. Так, встречая не активное, а лишь пассивное сопротивление, противник обретает кураж и может предпринять более сложные и опасные наступательные действия, на какие едва ли решился бы, имея необходимость обороняться.
Кроме того, защищающийся тоже может утратить бдительность, и последствия его малейшей невнимательности или небрежности окажутся непоправимыми. В конце концов, тот, кто ограничивается исключительно обороной, отказывается тем самым и от шансов на победу. Другое дело, что я в данном случае к победе и не стремился.
Мой противник вернулся на свое место, и я сделал то же самое.
— Клиомен, — заметил Поликрат, — ты, похоже, устал.
— Я хотел лишь проверить, знаком ли с клинком наш гость, — отозвался пират.
— Ну и что скажешь? — спросил Поликрат.
— Кажется, он умеет держать меч в руках.
— Мне тоже так показалось, — с улыбкой сказал Поликрат.
Я мысленно возблагодарил своего учителя, Каллимаха из Порт-Коса. Целыми днями от рассвета до заката, а в последнее время даже при свете лампы он прививал мне навыки владения оружием, доводя знание приемов защиты и нападения до автоматизма, уча предугадывать действия противника и определять его слабые места. По моему скромному суждению, я не был вовсе уж бестолковым учеником, хотя, конечно, отчетливо понимал: стать подлинным мастером клинка в столь короткий срок невозможно. Однако даже первичные навыки кое-чего стоили.
— Я хотел только испытать его, — повторил Клиомен. — Ясно же, что мне бы и в голову не пришло убивать гонца Рагнара Воскджара.
— Это само собой, — кивнул Поликрат. — Ну что ж, раз испытание закончено, давайте веселиться. Музыканты, играйте! Служанки, вина! Пусть выйдет новая танцовщица. Праздник продолжается!
Оркестр снова принялся играть одну из диких, волнующих, потрясающе чувственных горианских мелодий. Взяв с блюда ножку вулоса, я вгрызся в нее, стараясь не выдать своего облегчения. Клиомен больше налегал на вино, и вид у него был сердитый.
Новая танцовщица вышла на площадку в сопровождении рослого грубого детины, чтобы исполнить танец с плетью. Нагие и полунагие служанки сновали между столиками, разнося угощение и напитки. Я пригляделся к прислужницам. Мисс Хендерсон среди них не было, зато нашлось несколько таких, кем бы я овладел с удовольствием.
— Вина, господин? — спросила рыжеволосая рабыня, все одеяние которой составляли обвитые вокруг тела кожаные ремни.
Я принял у нее вино и перевел свое внимание на танцовщицу, привлекательную темноволосую девушку. В танце с плеткой, известном в различных местных вариациях, танцовщицу почти никогда по-настоящему не бьют, если только, конечно, она не танцует плохо. Однако когда плетью щелкают, девушка реагирует так, как будто ее ударили.
Такого рода движения в сочетании с возбуждающей музыкой, красотой тела и символикой танца, подчеркивающей полную зависимость слабого женского начала от грубой и жестокой власти мужчины, производят необычайно сильное впечатление. В данном случае средствами музыки и танца выражается глубинная суть исконных принципов взаимоотношений полов.
Горианцы уверены, что люди не могут быть счастливы, если они не следуют зову своей природы. Можно победить человека, но никак не природу. Пытаясь жить в противоречии с натурой, мы наносим поражение самим себе. Истинная свобода и счастье — в способности отбросить предрассудки и стать собой в полном смысле этого слова.
— Хлеба, господин? — спросила красавица блондинка, встав на колени рядом со мной. Она предложила мне серебряный поднос, на котором лежали горячие, исходившие паром ломтики горианского хлеба, испеченного из лучшего зерна са-тарна.