— О ребенке? — недоуменно переспросила Мьё.
— О чем это ты? — сказал Грыыхоруу.
— О похищении и удержании Петера Олимпуса, — чуть спокойнее сказал Томас, исподлобья вглядываясь в лица инопланетян.
— Ты с ума сошел! — пропищал Грыыхоруу, отшатнувшись. И замахал на Томаса руками, будто комаров отгонял.
— У вас на планете похитили ребенка? — округлила глаза гигант — жена. — Мы не слышали, что объявили чрезвычайное положение…
— А у вас объявляют чрезвычайное положение? — вырвалось у меня.
— Разумеется! — вскрикнул Грыыхоруу.
И дальше он произнес нечто уж совсем неожиданное:
— Бедный Олимпус!
— Да, — сказал Томас.
— Мы можем чем‑нибудь помочь? — спросила жена — атлет.
Томас ответил:
— Вряд ли. Но спасибо за предложение… А в сандалиях Гермеса, даже по всем технологиям изготовленным, у вас летать вряд ли получиться.
— Почему? — хором произнесли супруги Грыыхоруу.
— Потому что не будет божественной искры, — сказал Томас.
— Да? — оживился Грыыхоруу. — А где ее можно взять?
— Нигде, — сказал Томас. — Она есть только у богов. То есть, в богах. Это их качество от рождения… Гермес может ведь и без сандалий летать.
— Точно, — сказала я. — Ведь Петер может… Правда, неуклюже…
— Вот именно, — сказал Томас. — Сандалии нужны для скорости и высоты.
— А мы думали, дело в конструкции, — огорчился Грыыхоруу. — Все старые книги перерыли. Где картинки с Гермесом Олимпусом, он почти всегда в этих сандалиях…
Томас промолчал. Кажется, у Гермеса есть совсем не божественное свойство не договаривать некоторых деталей, как, например, на сколько он оставляет ребенка няне.
Грыыхоруу совсем поник, закрыл лицо ладонями с наманикюренными алыми ногтями и шлепнулся на диван. То есть на кучу рулонов, под которыми валялся этот самый Гермес.
— Эй! — раздалось из‑под груды бумаги приглушенное.
— Ай! — взвизгнул Грыыхоруу, вскакивая и едва не падая со своих неустойчивых красных шпилек.
Раскидывая бумаги, с дивана поднялся мистер Олимпус.
— Олимпус… — спокойно сказала миссис Грыыхоруу, будто и не удивилась. Вот это выдержка!
А Олимпус вмиг оценил обстановку и бросился, естественно, на самого опасного противника — на атлета — жену!
И завязалась такая куча — мала, что боже мой. Я и до сих пор не понимаю, кто на чьей стороне дрался. То ли Томас защищал двух Грыыхоруу от Гермеса, то ли Гермеса от Грыыхоруу, то ли вообще пытался вытащить меня из драки…
А я просто не могла стоять и смотреть как четыре хороших (ну может и не совсем, но за кем не водится мелких пакостей? Я о Гермесе, вообще‑то…), как четыре относительно (относительно чего? Ну всегда же так говорят…), как четыре милых человека (да и не совсем человека, надо сказать. То есть половина из них была совсем даже и не чело…) Короче, не могла же я стоять и смотреть, как они зверски избивают друг друга. (Ну, может, зверски — это сильно сказано. Вцепился кто‑то кому‑то в волосы — это ж почти нежный массаж. Тем более что у половины из всех волосы были как бы, ну, ненастоящие — как‑то они их моделируют, как и всю внешность. А другой половины они все равно отрастут.) Но мне все равно стало всех жалко. И я полезла лупить их кулаками и кричать: „Хватит! Перестаньте!“
А потом у меня в носу так вдруг защипало, что я принялась чихать без остановки. Смотрю (надо сказать, было еле видно из‑за выступивших на глаза слез) — все остальные тоже чихают. А потому не дерутся.
— Извините, — проговорил Томас между двумя чихами, — я не знал, что еще делать.
— Так это ты! — закричала я.
Уф, кажется, перестает. Апч — х-хи… Всё…
Томас кивнул, одновременно чихнув.
— Ты? — переспросила я.
Он опять кивнул, больше не чихая:
— Не хотел, чтобы вы все разорвали друг друга в клочья.
Грыыхоруу достал из кармашка розовых штанов кружевной платочек и высморкался.
Жена — Рэмбо утирала слезы углом шелкового шейного платка Гермеса. Гермес недовольно отобрал его.
— Петер не у них, — твердо сказал Гермесу Томас.
Гермес нахмурился:
— С чего вы взяли?
— Они так сказали, — сказал Томас.
— Да, — сказал Грыыхоруу, — мы бы никогда не совершили подобного ужасного деяния.
— А как ты знаешь… — начал Томас.
— Они никогда не врут, — насупленно досказал за него Гермес.
Томас что‑то убрал в карман.
— Что там? — спросила я.
Томас нехотя достал из кармана стеклянную граненную емкость.
— „Старая перечница“, — ответил он.
— Что? — мне даже смешно стало. — Обыкновенный перец?..
— Нет конечно, — сказал Томас. — Один взмах и пять минут чихания всем в комнате обеспечено… Старинная разработка… Восемнадцатый век.
— Поэтому так называется? — спросила я. Нет, похоже, кроме меня, никто здесь не любопытен ни капли!
— Ну да, — ответил Томас, раздумывая о чем‑то своем. — Селия сказала, что Зевс хочет наказать их за кражу амброзии… Мистер Олимпус, останьтесь здесь. Если она увидит олимпийца… — он предостерегающе поднял руку.
Гермес кивнул, явно ничего не понимая. Мы все тоже смотрели на Томаса, как тот баран на ворота.
А он сказал:
— Мне надо поговорить с Селией, — и повернулся ко мне: — Представишь меня ей?
— Ага. А что ты ей скажешь?
— Нам остаться здесь? — спросили оба Грыыхоруу.
И почему вдруг Томас оказался главнокомандующим? Почему они меня не спросили, например, что им делать? Я, конечно, тоже не в курсе, что, но я бы что‑нибудь придумала, честное слово.
— Пожалуй, да. Хотя, для их спокойствия, идемте вместе.
— Я останусь здесь, — сказал Грыыхоруу и обратился к Гермесу: — Может, расскажете мне что‑нибудь о божественной искре? Можно ли ее получить лабораторным путем…
— Нельзя, — буркнул Гермес. — Отстанете вы от меня когда‑нибудь со своей дурацкой техникой! Катайтесь на лыжах!..
Мы уже вышли. Не знаю, что там ответил Грыыхоруу. Но жизни они друг друга точно не лишат. Потому что один бессмертный, а второй по сути желе, которое ни разрезать, ни сломать…
Селия сидела за столом рядом с Мосиком и рисовала что‑то в его альбоме — он аж повизгивал от восторга. Мистера Барментано было не видно.
Втроем мы подошли к столу. Мосик, увидев меня, засмеялся и сказал:
— Алисия! Привет!
— Привет! — улыбнулась я ему.
Селия, завидев жену Грыыхоруу, сразу схватилась за тома и стала рьяно перелистывать страницы.
— Оставьте это, Селия, — произнесла Мьё. — Больше нам это не нужно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});