Этот лавовый конус (вернее, трехгранную пирамиду) мы заметили на аэрофотоснимках еще до начала экспедиции. Он привлекал внимание большими размерами и удивительно правильной формой, напоминавшей в плане громадный равнобедренный треугольник с выпуклыми сторонами. Посещение конуса, носившего у нас условное название «треугольник», входило в задачу обратного пути.
Через час, сбросив с натруженных плеч тяжелую ношу, поднимаемся по склону этой странной лавовой пирамиды. Перед нами маленький паразитический вулкан, образовавшийся вследствие прорыва газов и раскаленных лав сквозь корку движущегося потока. Выжатые в прорыв лавы вспучились в виде трехгранной пирамиды с закругленными гранями. Длина каждой из сторон основания близка к двумстам метрам.
Добравшись до вершины, мы оказываемся в двухметровой плоской впадине, мало чем напоминающей громадную воронку Анюйского вулкана. Тем не менее это все- таки кратер. На север, в сторону запрудного озера, не меньше чем на полкилометра тянется широкий лавовый поток с хорошо выраженными канатными структурами течения. Прекрасно различима плоскость соприкосновения этих поздних лав с поверхностью главного лавового потока долины Монни. Очень короткий лавовый шлейф с морщинистой поверхностью виден и с южной стороны «треугольника».
Отсутствие рыхлых вулканических выбросов показывает, что лавы изливались во время этого небольшого извержения сравнительно спокойно. Очевидно, прорыв в корке потока был быстро закупорен и деятельность паразитического центра оказалась очень кратковременной.
Хотя площадь, занимаемая конусом, и невелика, все же его высота достигает шести-, семиэтажного дома. Наверху дует освежающий ветер, которому мы подставляем свои влажные от пота лица и горящие от лямок плечи. В огромную щель, прорезающую одну из стенок кратера, открывается замечательный вид на долину Монни.
Хаос громадных провалов, извивающихся лавовых валов, куполовидных вздутий и бесконечного чередования гладких и глыбовых участков потока виден отсюда с особенной ясностью. До сих пор нам удавалось смотреть на поток сверху, лишь удалившись от него на значительное расстояние. В результате многие из особенностей его строения ускользали от глаз. Сейчас мы занимаем высокую позицию почти в середине лавового потока; все к нам близко, все хорошо видно, многое становится понятнее, чем раньше. Я зарисовываю, записываю, фотографирую, стараясь затянуть живительный отдых под ласковым ветерком.
— Неужели и под этим маленьким вулканом был глубокий канал? — Это Саша возвратился с образцами, которые он принес с южного лавового шлейфа.
— Нет, отнюдь нет. Под вторичными, или паразитическими, кратерами никаких подводящих каналов не имеется.
Я коротко рассказываю о причинах, порождающих подобные конусы на лавовых потоках.
Еще в жерле вулкана лавы при соприкосновении с воздухом теряют значительную часть заключенных в них газов. Лишенные этой главной движущей силы, поднимающей их с больших глубин на поверхность, они текут с этого момента, как и всякая жидкость, подчиняясь уклону местности.
Однако некоторое количество газов в них все же остается. Эти остатки растворенных газов вместе с естественным напором, создаваемым текущей по наклону лавой, и вызывают в потоке местное повышение давления, за которым следует прорыв корки и повторное извержение.
Но это объяснение не удовлетворяет Сашу. Совершенно тот же механизм действует и при образовании лавовых валов, через трещины которых иногда также выдавливается некоторое количество огненножидкого расплава. Но масштабы «треугольника» и излившихся из него лавовых потоков совсем другие. В чем же причина?
— Да, ты прав. Этот конус, пожалуй, слишком велик; его трудно объяснить только естественным напором лавы и содержащихся в ней газов. В данном случае нужно предположить более высокое газовое давление.
— Ах, вот оно что! В таком случае опять линза расплавленного льда в речном галечнике?
Вот именно! Только, по-видимому, линза меньших размеров, чем те, которые вызвали колоссальные взрывы на месте лавовых озер. Там они вырвали громадные участки лавового потока и образовали «лунные кратеры» глубиной до пятнадцати метров и диаметром до?* ста пятидесяти метров. Здесь же дело ограничилось только резким повышением газового давления, вспучиванием базальтов в виде конуса и излиянием небольшого количества лавы.
— Таким образом, наш «треугольник» можно назвать недоразвитым лавовым озером? — резюмирует внимательно слушавший Саша.
— Скорее всего именно так. Это разные степени развития одного и того же процесса.
— Не пора ли уходить отсюда? — возвращает нас на землю Бонапарт.
Мы и в самом деле слишком засиделись на этой красивой и уютной вершине. Хоть и прихрамывая, но бегом спускаемся к подножию лавового конуса, вскидываем на спину осточертевшие мешки и двигаемся дальше.
Вечером мы разбили палатку на берегу запрудного озера у северного края лавового потока. Это большое озеро со скалистым островком посередине. Предзакатный ветер гнал волну, с легким шумом набегавшую на крутой базальтовый берег. Изредка слышался сильный всплеск — это выпрыгивала из воды крупная рыба или падал с откоса камень.
Палатка стояла в десятке шагов от границы базальтов на мягкой, как ворсистый ковер, площадке, сплошь заросшей ягелем. Я люблю олений мох; по нему очень приятно ходить — не жестко, как по камням, и не слишком мягко, как по торфянику. Он окрашен в красивые серебристо-канареечные тона; глаз отдыхает на этой мягкой цветовой палитре после жесткой черно-бурой гаммы базальтов. Наконец, на ягеле удобно сидеть: он слегка пружинит, как подушка удобного кресла, и в хорошую погоду, когда нет росы, лучшей подстилки не придумаешь.
С необыкновенной быстротой проглотив ужин, состоявший только из жиденькой похлебки, которую заедали мясом и запивали чаем без сахара, мы сидим и, покуривая, молча смотрим на озеро. После целого дня нестерпимого зноя и жажды один вид этой обширной водной поверхности уже исцеляет…
Надвигающаяся осень дает о себе знать не только краснеющей листвой полярной березы, но и все более чувствительными ночными холодами. Костер теперь служит не только для приготовления пищи и обсушивания одежды — он согревает нас.
Вот и сейчас, перед тем как юркнуть в палатку, мы крутимся у гаснущих головешек, протягивая к ним зябнущие руки. Затем, плотно запахнув входную полость, жмемся друг к другу, чтобы согреться.
Как и всегда, я засыпаю не сразу. Слева от меня уже спокойно посапывает Петя, справа еще шевелится Саша; он лежит с краю и старательно подсовывает одеяло под свой мерзнущий бок. Однако это и мое одеяло — я придерживаю рукой законную свою половину, зная, впрочем, что стоит мне> уснуть, как я окажусь без покрова!