Нашему полку с помощью капитулировавшего резидента предстояло разгромить контрреволюционное подполье. Петлюровские резиденты, агенты, атаманы скрывались в глухих трущобах Литинщины, Летичевщины, Проскуровщины.
Для этой цели была выделена первая сотня во главе с Григорием Васильевым[27].
Полагая, что лучше всего держать Братовского возле себя, я отказался от передвижения на коне и забрался на тачанку, усадив рядом с собой резидента.
Вперед ушли разъезды. Позади нас двигалась вся сотня. Встреча с любой бандой была не страшна. Но наш попутчик, хотя и щеголял в боевой форме червонного казака, все время нервничал и оглядывался по сторонам.
— Вас поймают бандиты, конечно, расстреляют, — скулил он, — а меня посекут на куски.
Словно находя в этом оправдание и своему решительному шагу, Братовский неоднократно возвращался к письму Мордалевича.
— Мне его дал читать Письменный, — качал головой попутчик, — ничто так меня не потрясло, как перестройка Мордалевича... столпа движения....
Знаменитое письмо «атамана трех губерний» появилось на свет два месяца назад. Печаталось оно и в советской прессе. Но там, за Збручем, и особенно в лагерях для интернированных, широкие массы петлюровцев ничего о нем не знали.
22 июня 1921 года Мордалевич писал Тютюнчику, что будущее украинского народа строится по эту, а не по ту сторону Збруча, что украинская интеллигенция все больше симпатизирует советскому строительству и враждебно относится к Петлюре. Отказываясь от дальнейшей борьбы против Советской власти, Мордалевич советовал не губить даром людей и не вносить беспорядка в жизнь страны. «Революционные украинские круги, — заканчивал послание Мордалевич, — глубоко убеждены, что логика фактов приведет и Вас в ряды сознательных защитников УССР».
Наша операция продолжалась с неделю. Спешившись, люди незаметно подбирались к глухим пасекам, ночью окружали мрачные монастырские скиты. Днем с ходу внезапно налетали на отдельные хутора, отмеченные самим Братовским на двухверстной карте. Наш обоз вырос до двух десятков подвод. На них, связанные по рукам и ногам, проклиная судьбу и Братовского, корчились в бессильной ярости эмиссары пана Чеботарева. Благодаря капитуляции Братовского осенью 1921 года значительно было подсечено петлюровское подполье Подолии.
Случилось так, что к пасеке у Майдана Голенищева нам не удалось подкрасться незаметно. Бандиты издали открыли огонь. Жалея людей, я подумал: как бы поступил в данном случае мой учитель Василий Федоренко? Решил посоветоваться с командирами и усилил блокаду пасеки. Сам Братовский предложил поджечь бандитское гнездо. За это дело взялся Запорожец и пулеметчик Полтавец. Вскоре из запылавшей хаты донеслись выстрелы. Несколько бандитов, выбравшись из огня, бросились наутек. Но их настигли казачьи пули. Какой-то атаман, лавируя меж деревьев, кинулся с обрезом на Братовского. Связанный нашими казаками и брошенный на повозку, петлюровец еще долго угрожал бывшему резиденту:
— Погоди, собака! Попадешься, накормим тебя собственной требухой. Мы еще вам покажем савецкую власть.
— Не бухти, — прикрикнул на атамана Запорожец, — враз законопачу твою бандитскую пасть. — А, пожалуй, он прав, — продолжал казак, — без собаки зайца не поймаешь!
Когда мы возвращались назад, Братовский, потрясенный событиями у пасеки, тяжело вздохнув, сказал:
— Жаль, сгорела хавира. Там под стрехой я спрятал пачку очень интересных папирос. То я угощал других, а сейчас я бы сам с наслаждением затянулся тем куревом.
Теперь, после разгрома петлюровских осиных гнезд, нечего было опасаться за резидента. От нас ему бежать было некуда, кроме как в петлю. Отправив тачанку в хвост колонны, мы усадили Братовского на коня. Понимая его состояние, в пути мы раздобыли для него флягу самогону. Выпив, петлюровский сотник несколько воспрянул духом.
— Не поймите меня ложно, — вздохнул он тяжело. — Среди связанных есть и мои школьные друзья. Я же их продал! Вот и ваш казак верно сказал: «Без собаки зайца не поймаешь». Собака я, собака!
— Ты сдал нам дюжину бандитов, — насупив брови, отозвался Васильев, — а они в двадцатом году сдали Пилсудскому всю Украину до самого Киева. Нечего ныть, туда им и дорога!
— Что ж, — сказал наш партийный секретарь Мостовой, — не досчитается пан Тютюнник многих атаманов.
— Тютюнник, Тютюнник, — сверкнул глазами Братовский, — попался бы он мне сейчас!
— А что? — спросил Васильев.
— Рассчитался бы с ним. В Елтушково моя сотня побежала от ваших червонных казаков, так он меня перед всем строем плетью...
— Ну, если под Елтушковом, — рассмеялся Васильев, — то это моя сотня гнала вас. То-то я гляжу, что твоя спина мне знакома, только черного шлыка не хватает на ней.
— Может, не спорю, — пожал плечами резидент. — Тютюнник был на меня зол за другое. У него над кроватью висят два портрета: Петлюра и Наполеон. Как-то он меня спросил: «На кого я похож?» Я сказал: «Ясно на кого, на пана головного атамана, потому что у Наполеона чуб, а у вас лысинка». Он рассердился и прошипел: «Кто вас только назначил сотником!» Но вот был у нас в кавалерии такой хорунжий — Максюк, знахарь, хитрый черт. Он ответил Тютюннику: «Вы и Наполеон будто близнята». Тютюнник обрадовался, потрепал Максюка по щеке и сказал: «Добрый из тебя будет вояка. Зря тебя держат в хорунжих, пора быть сотником». Теперь, слыхал я, и он где-то атаманствует...
— Атаманствовал, — сказал я, вспомнив Грановскую встречу с бандитом Христюком.
Обо всем этом мне еще раз напомнил Братовский осенью 1956 года, во время нашей встречи. Он живет и работает в Харькове. Советская власть гуманна по отношению к сдавшимся врагам. И автор, щадя покаявшегося и прощенного резидента, назвал его, в отличие от прочих участников событий, вымышленной фамилией. Как нам стало известно впоследствии, признание Братовского, пойманного благодаря ивчинской свинарке Паране Мазур, позволило раскрыть нити, тянувшиеся от Чеботарева к ольгопольской учительнице Ипполите Боронецкой. А от нее — к тем предателям из рядов Красной Армии, на которых строились расчеты Петлюры, замышлявшего снова с помощью Пилсудского сорвать мирный труд советских людей. Так свинарка Параня Мазур перепутала все карты головному атаману Петлюре.
Исповедь диверсанта
Братовский-Ярошенко не мог знать всего, что затевалось там, за кордоном. Но и то, что он сообщил, представляло большой интерес. И все же это были лишь ничем не подкрепленные слова, которые мог сочинить ради спасения жизни пойманный с поличным диверсант. Зато взятые по его указке атаманы и разгромленные на основании его сообщений бандитские гнезда были тем реальным выкупом, которым петлюровец спасал свою жизнь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});