По словам Добрюхи, его информатором был Геннадий Коломенцев, бывший сотрудник Главного управления охраны (ГУО). Коломенцев работал в отделе, обеспечивающем питание и обслуживание первых лиц государства. В этой системе он проработал около 38 лет, отвечал за питание всех советских руководителей — от Сталина до Горбачёва и был начальником Особой кухни, обеспечивавшей приёмы, завтраки, обеды и ужины партийной элиты. Коломенцев, в свою очередь, ссылается на Ивана Орлова, коменданта дачи Сталина в Волынском.
Рыбин приводит совершенно противоположные показания Орлова, но для Добрюхи они необязательны. Читатель сверять не будет.
Добрюха пишет: «Рассказ почётного чекиста СССР, полковника КГБ Коломенцева записан на магнитофон, перенесён на бумагу и завизирован им лично». Стало быть, претендует на правду…
Не станем тянуть канитель и водить читателя за нос. Добрюха пересказывает свой разговор с Коломенцевым:
«Когда вскрыли дверь, он лежал на полу около тахты, на которой спал. У него тахта была. Он лежал на полу уже мёртвый…
— То есть… вообще мёртвый?
— Мёртвый!
— А все говорят, что несколько дней умирал…
— Не-е-е. Нет-нет, он уже мёртвый был. Всё! Все эти разговоры и газетные сообщения — галиматья. Он уже мёртвый был… Всё!»[201]
Как же автор псевдосенсации объясняет то, что согласно официальной версии, Сталин умирал четыре дня? И, вообще, зачем нужна была такая сложная мистификация?
Очень просто, поясняет Добрюха: соратником Сталина нужно было время, чтобы договориться между собой и разделить власть. А роль умирающего Сталина блестяще исполнил двойник, «который Лаврентием Берия был уполномочен играть роль умирающего вождя… И сыграл её, как знает весь мир, так убедительно, что не только давно не видевшая умиравшего отца дочь, но даже и постоянно ухаживавшая за ним сестра-хозяйка Валя Истомина, не говоря уже о врачах, не обнаружили (или сделали вид, что не обнаружили?) подмены… Кстати, не этим ли объясняется и тот факт, что срочно после смерти Сталина его обслуга «отправилась» либо подальше от Москвы, либо вообще на тот свет, как, например, Иван Хрусталёв, якобы последний человек, видевший Сталина живым…»[202]
Любопытно. Хотел бы я видеть дочь, которая не может узнать своего отца. «Давно не видевшая… отца» — а ведь прошло два с половиной месяца с момента их последней встречи на дне рождения отца, но, по мнению Добрюхи, этого срока достаточно, чтобы дочь могла обознаться. Кроме него и редактора бульварной газеты кто ещё в эту чушь поверит?
Лидеры тоталитарных государств окружены множеством легенд. Их личная жизнь окутана тайной. По слухам, у них имеются двойники, и на публике, по слухам, естественно, порой появляется не сам правитель, а его двойник, готовый пожертвовать собой в момент покушения.
Любой тоталитарный режим отделён от внешнего мира «железным занавесом», аналогом Великой Китайской стены, внутри которой правитель превращается в полубога. «Небожитель» не может болеть ангиной, страдать от запоров и умереть от инфаркта. Ему не дано, как простому смертному, почить естественной смертью, он вечен, а если ему суждено погибнуть, то как Самсону, преданному Далилой, или как Цезарю от руки Брута.
Легенд о двойниках Сталина, Гитлера, Саддама Хусейна не счесть — тема соблазнительная. Видел ли кто-нибудь хотя бы одного из них? Никто из соратников Сталина, близко общавшихся с ним и бывавшим в семейном кругу, ни дочь, ни сын, ни охранники, никто из внуков Сталина не писал и не говорил о существовании двойников. Не беда! Жадные до сенсаций таблоиды подхватили добрюхинскую «утку», и она полетела по провинциальным газетам и всеядному Интернету.
Не сомневаюсь, со временем мы дождёмся очередного «первооткрывателя истории», который сообщит, что после изучения истории болезни Сталина и вновь раскрывшихся обстоятельств выяснилось, что Сталин умер от СПИДа, который в 1953 году нельзя было диагностировать. Или от «птичьего гриппа». Птица была инфицирована в Израиле и по дипломатическим каналам завезена в Москву. Внешние враги задействовали посольство США. Дальнейшее было делом рук местной агентуры. На выбор предлагаю будущим добрюхиным фамилию диверсанта, который привёз отравленную птицу на сталинскую дачу: Берия, Каганович, Хрущёв.
Впрочем, вы ещё не забыли название этой главы: «Ложь и вымысел о смерти Сталина»?
Слухи и сплетни, в том числе намерено распространяемые, — особая форма лжи.
11 марта 1967 года нью-йоркская газета «Новое русское слово» опубликовала статью «Дочь Иосифа Сталина Светлана просит убежища в Соед. Штатах». В ней наряду с сенсационной новостью о желании дочери Сталина перебраться на Запад, с предположением, что оно связано с насильственной гибелью её отца (на тот момент информация о политической жизни в СССР была скупой, и западные журналисты зачастую питались слухами), сообщалось невероятное:
«Чем вызвано решение Светланы Сталиной не возвращаться в Советский Союз, конечно, ещё не известно, хотя можно с уверенностью предположить, что после смерти — или убийства — Сталина её жизнь не была лёгкой. Её единственный оставшийся после войны в живых брат Василий исчез, и, по слухам (выделено мной. — Р. Г.), умер в концентрационном лагере. Другой её брат — Яков — погиб в немецком плену. Светлана, которой сейчас 41 год, вышла замуж во время Второй мировой войны, но что произошло с её мужем неизвестно. От него у неё двое детей. Вторично она вышла замуж в 1951 году за Михаила Кагановича — сына ближайшего сотрудника Сталина Лазаря Кагановича. Судьба её второго мужа тоже неизвестна. Есть предположение, что Светлана Сталина решила бежать на Запад, чтобы разоблачить убийц своего отца — если он был убит. Это предположение не является невероятным, но только будущее покажет, что могла знать тогда ещё молодая женщина о сложной обстановке в Кремлёвском дворце».
Вот какой была информационная пропасть между Западом и Востоком! Впрочем, и в СССР, внутри закрытого общества, в то время о семье Сталина почти ничего не известно. Советская пресса молчит. Западные журналисты вынуждены кормиться сплетнями. Через 14 лет после смерти «отца народов» информация о семье Сталина преподносится читателю с осторожными примечаниями: «по слухам», «есть предположение».
Но могу допустить, что в будущем некий историк, обнаружив в нью-йоркской газете эту статью, сообщит, что Василий умер в концентрационном лагере, а Светлана родила в первом браке двоих детей, и судьба её первого мужа неизвестна, но зато её второй муж — сын Кагановича Михаил. И бежала Светлана на Запад с одной лишь целью — разоблачить убийц своего отца. И, возможно, найдётся читатель, который поверит этому. А почему бы и не поверить? Ведь приведена ссылка на солидные издания — «New York Times», «Новое русское слово» и т. д. — как можно не верить им? Не ловить же затем каждого читателя за фалду и пояснять, что это чушь, возведённая в куб: у Лазаря Моисеевича был лишь один ребёнок — дочь, а второй муж Светланы — сын Жданова, от которого она родила дочь, и т. д. И что западные издания, перепечатывая информацию, не были уверены в её достоверности и сопровождали публикацию соответствующими примечаниями.
Однако на какое-то время провокация удалась: покатился слух, обрастая несуществующими подробностями, в котором единственное, что правдиво, — известие о гибели Яши в немецком плену. Рассказ об операции КГБ по дискредитации Светланы Аллилуевой не вписывается в формат нынешней книги, и если кого-то интересуют подробности, то они в книге автора «Светлана Аллилуева. Пять жизней» — глава «Виктор Луи — клеветник из России». Через Виктора Луи, кстати, мечтая о славе, Сергей Хрущёв передал на Запад мемуары отца.
Личное
Моё детство прошло в Одессе, на Маразлиевской, 5, в чудном неповторимом городе, о котором я писал в книге «Боря, выйди с моря»:
«Если бы Паустовский не написал «Время больших ожиданий» и не обозначил его двадцатыми годами, то я рискнул бы каждое последующее десятилетие Одессы также называть этим звучным именем. И если в тридцатых по очереди ждали хлеба, ареста и «Весёлых ребят», в сороковых — победы, хлеба, ареста и «Тарзана», а в пятидесятых — ареста, освобождения и СВОБОДЫ, радуясь ей, как в известном анекдоте о еврее, впустившем и выпустившем, по совету ребе, из своей квартиры козла, то в шестидесятых — точнее, на заре их — в Одессе ждали квартиры, футбола и коммунизма».
На противоположной стороне Маразлиевской, 5, в угловом доме в начале XIX века находились почтовая станция и постоялый двор — место первой одесской ночёвки Пушкина. На другом конце улицы, в доме, окнами выглядывающем на море, жил Куприн. Тихая Маразлиевская, до революции называвшаяся улицей одесских банкиров, в сталинское время приобрела печальную славу.