— Ну конечно, сеньорита, я буду рада. Я пришивала бисер на мантилью. Вы можете начать с другого конца, если пожелаете.
— Конечно. — Лиза неуверенно улыбнулась ей и кинула взгляд на закрытую дверь спальни графини. — Она спит, несмотря на гром?
— Она приняла мягкое успокоительное и теперь проспит некоторое время. — Мануэла взглянула Лизе прямо в глаза, в ее темном взоре читались озабоченность и любопытство. — Мне известно, что сегодня утром сеньора графиня получила письмо из Мадрида. Она из-за него так разволновалась? Она так озабочена счастьем своего внука, что малейшая сплетня или сомнение… сеньорита, не подумайте, что я сую нос не в свое дело, но в свое время очень много говорили о связи графа с… с одной женщиной. Думаю, все мы боимся, что она может встать между вами… — Мануэла оборвала себя и закусила губу, затем торопливо продолжала: — Мужчины не такие верные и преданные, как мы, женщины… во всяком случае не все, и хорошо известно, что отец графа изменял своей жене, этой доброй нежной душе, которую взял под венец прямо из монастыря. Это у них в крови, и графиня это знает, потому она очень переживает, что нечто подобное может повториться. Вот он уехал… понимаете, сеньорита, эта буря за окном ничем не может повредить графине, буря сейчас у нее внутри. Сегодня сеньора мне сказала — вы не против, что я так откровенно с вами разговариваю?
Лиза отрицательно покачала головой и села в кресло, которое указала ей Мануэла. Окна сотрясались от ударов грома, и девушка тряслась не меньше, слыша, как дождь хлещет по каменным плитам двора, по цветным плиткам патио, которые наутро будут залиты дождевой водой и усыпаны мокрыми лепестками.
Мануэла разожгла огонь в камине, и в комнате стало уютно и тепло. Лиза нагнулась к огню и вытянула вперед руки.
Компаньонка села в кресло-качалку и снова взяла в руки шитье — усеянный бисером головной платок.
— Английские женщины, — сказала она, — не воспитываются в терпении и послушании мужу. Графиня очень боится, что вы не захотите выйти замуж за графа, если он будет продолжать встречаться с той женщиной.
— Она сама так сказала, Мануэла? — Лиза не отводила взгляда от языков пламени в камине, потому что они словно корчились вокруг большого полена в той же агонии, какую сейчас испытывала она сама.
— Да, она призналась мне в этом, мы с ней очень близки, сами понимаете. — Мануэла уронила бусинку, и та покатилась на коврик. Она не сводила взгляда с Лизиного профиля, освещенного огнем. — Он ведь к ней поехал, не правда ли?
— Думаю, да. — Лиза говорила очень тихо, но внутри у нее все разрывалось на части при мысли о том, что скоро он будет в объятиях Франкисты, а ее оставил здесь сторожить душевный покой обожаемой бабушки, убеждать графиню, что Лиза согласна на эту свадьбу, что бы ни было.
Как он смеет так поступать? Как смеет быть уверен, что материальные блага, которые он ей предлагает, станут для нее важнее естественного стремления к недоступному — к любви, пронизывающей две души, как молния пронизывает мрак, вызывая тем самым огонь, который сможет погасить только смерть.
Как смел Леонардо предположить, что она съежится от страха перед его угрозами и он, когда вернется сюда во вторник, будет касаться ее рук, тела, в то время как эти прикосновения все эти дни принадлежали Франкисте!
— Мануэла, — Лиза выпрямилась в кресле и посмотрела на старую деву, которая, наверное, знала старую графиню лучше всех, — как ты думаешь, графиня переживет удар, если узнает, что я… что я хочу разорвать помолвку с графом?
В наступившем за этими словами молчании гром, казалось, загремел с особенной силой, поражая окрестности замка.
— Я… меня принуждают взять на себя обязательства, которые на самом деле я не могу выполнить, — продолжала Лиза. — Такое впечатление, что в этом деле считаются со всеми, кроме меня. Словно я какая-то марионетка, а не живой человек; как будто я набита соломой и не имею собственных чувств. Если бы у меня не было никаких чувств, я не переживала бы за здоровье графини, но меня здесь удерживает единственно это обстоятельство. Я знаю, что у нее слабое сердце, но неужели может случиться, что она может умереть от того, что какая-то молоденькая англичанка уедет из замка, оставив записку, в которой будет сказано, что она не может жить в Испании, потому что это слишком далеко от Англии и ее семьи? Как ты думаешь, она сможет понять и простить меня?
— Очень может быть, — сказала Мануэла. — Но простит ли вас граф, если этот удар сведет ее в могилу?
— А вы думаете, это может стать для нее фатальным?
— Я не врач, сеньорита, но знаю, что живет она только одной надеждой, пожалуй, это единственное сильное желание, которое осталось у нее на земле. Она боится, видите ли, что, если вы за него не выйдете, он женится на той женщине. Не сейчас, конечно, пока она жива, но когда-нибудь непременно.
— О господи! — Лиза сжала руки. — Но он не имеет права так поступать со мной. Я ведь была совсем с ним незнакома, просто в ту ночь у меня сломалась машина, он подобрал меня на дороге и привез сюда, уговорив представиться его невестой. Я думала, это продлится неделю или около того, но мне и в голову не могло прийти, что все так плохо кончится. Это стало походить на кошмар, и я никак не могу проснуться.
— Зато я рада, что вовремя проснулась, — сказал голос от дверей спальни. — Я рада, что наконец услышала правду.
Лиза вскочила на ноги, Мануэла уронила коробку с бисером, и бусинки рассыпались по всему полу. Они вместе молча уставились на графиню, которая стояла в дверях своей спальни, в халате из малиновой парчи.
— Все это, конечно, очень грустно, — сказал она, — потому что у тебя хватило бы духу и характера стать ему хорошей женой. Однако против твоей воли никто не может принуждать тебя участвовать в этом маскараде, да еще идти к алтарю. Я распоряжусь, чтобы завтра же утром тебя отвезли в ближайший аэропорт, где ты сможешь купить билет на самолет до Англии. Я уверена, дитя мое, ты захочешь уехать, пока Леонардо еще не вернулся. Ты не захочешь еще раз смотреть в глаза этому дьяволу, который насильно заставил тебя играть такую пошлую роль. Ты должна была его возненавидеть — по крайней мере так же сильно, как невольно полюбила.
Лиза замерла и стояла как громом пораженная, а графиня тем временем подошла к окну и несколько минут смотрела на бушующий дождь и сверкающие молнии.
— Боги разгневаны, — пробормотала она. — Кто может их винить, когда мужчины и женщины играют с любовью, будто это игрушка, а не основа всего сущего, к которой надо относиться с почтением и бережно? Мануэла, думаю, всем нам сейчас не помешает бокал хорошего вина, чтобы успокоить взвинченные нервы. Лиза, детка, перестань на меня глазеть так, словно я сейчас развалюсь на части у тебя на глазах, как дряхлое дерево. Я скорее возмущена всем этим, чем потрясена. Леонардо, как внуку, я отдаю должное за то, что предпочел золото угольному шлаку, но раз он не может сохранить свое золото, когда оно уже у него в руках, пусть винит во всем себя, если останется банкротом в любви.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});