Читать интересную книгу Повелительное наклонение истории - Олег Матвейчев

Солженицынские свидетельства — это сплошная «история про чайник». Каждое событие у него распадается на несколько версий, разные люди от него слышат разное. Ну, например, арест. Забыть такое нельзя да и документов много, но нет: одним он рассказывает, что его взяли за переписку, другим говорит, что он просто выходил из окружения… Или насчет писательства в тюрьме: в одном месте он утверждает, что его романы — это чуть ли не летопись, поскольку он имел возможность записывать свои тюремные впечатления, а не сочинять задним числом, в другом месте он говорит о том, что в лагере писать не разрешалось, в третьем месте корит чекистов за то, что они пытались арестовать лагерный архив. Бессознательная логика понятна: надо доказать, что власти — звери, а он хороший, ему было тяжело, все что он писал — правда. Но реально доказывается прямо противоположное. А именно: власти писать разрешали, ничего не конфисковывали, поэтому никакие они не звери, а тот кто писал про них, что они звери — просто лгун.

Вся биография писателя состоит из лжи и путаницы, поэтому разбирать ее нет никакой возможности. Бушину надо памятник поставить за то, что он имел выдержку копаться в этой грязи.

Если говорить коротко, то после тюрьмы Солженицын жил на иждивении жены, изменял ей, разводился, трепал нервы ей и ее новому супругу, выпрашивал у нее для себя ее собственность, сходился вновь, обивал пороги журналов. Тут ему повезло: к власти пришел Хрущев, который повел антисталинскую политику, и сам сознательно завышал в 5–10 раз цифры пострадавших от репрессий. Естественно, на это настроилась и вся государственная идеологическая машина. Однако старые писатели, которые чувствовали правоту Сталина и неправоту Хрущева, не могли, не хотели и не умели писать в духе требований нового руководства. Поэтому Солженицын пришелся ко двору со своим «Иваном Денисовичем» — повестью о лагерной жизни. Сама тема-то выбрана нарочито сенсационная, эпатажная…

Повесть тепло встретили многие писатели как хорошее литературное произведение. Но и здесь не обошлось без загадки. Мария Розанова свидетельствует, что повесть фактически была заново написана одной из редакторш «Нового мира», потому что в первоначальном виде читать это было невозможно. Редактор же «Нового мира» Твардовский всячески покровительствовал Солженицыну, но когда увидел еще и стихи Исаевича, спрятал от всех подальше со словами: «Вам такое читать не следует». Когда Солженицын привез в редакцию «Раковый корпус», то восстал уже и Твардовский: вещь сырая, бездарная, злобная… «Я бы ее не печатал», — сказал он.

Но молодой автор уже получил трибуну, он уже затевает бесконечные скандалы. Он знает: чем больше скандалов, тем больше известности. Срлженицын пишет письма съезду писателей, обличает сотрудников давшего ему путевку в жизнь «Нового мира», требует от всех без исключения определиться с кем они. У окружающих складывается впечатление, что у молодого автора, которого опубликовали и похвалили, не просто звездная болезнь, но мания величия.

От него отворачиваются все, включая Твардовского, а он плюет на прежних благодетелей и кусает дающую руку. Он уже и не связывает себя с этой страной. Если сначала у него наверняка не было цели писать «Архипелаг», то именно после удач и восхвалений «Ивана Денисовича» Солженицын понял, что нашел «золотую жилу». И тогда смекнул: такое в СССР не продать, это уже только Запад может купить, значит, надо привлечь к себе внимание. Он тайно пишет «Архипелаг ГУЛАГ» и передает его на Запад для публикации.

Для Запада он оказывается даром свыше, они уже искали именно такого персонажа. Ему дают нобелевку и раскручивают.

Солженицына высылают из СССР, и он моментально получает великолепное поместье в штате Вермонт размером более 20 гектаров, с лесом, с ручьем и так далее. Он ездит по Америке с призывом вмешиваться в российские дела, клевещет на свою Родину, выступает в СМИ. Получает премии, раздает интервью, печатается в антисоветских журналах…

Книга всей жизни

«Архипелаг» производит на читателя впечатление чуть ли не нон-фикшн: кажется, это просто публицистическое произведение, документальный фильм, описывающий некую «правду жизни», которую от нас скрывали. Если же отнестись к книге внимательнее, то оказывается, что это чистая ложь, клевета, манипуляция, сборник слухов и подтасовка фактов, нарочито сделанная человеком, который и не имел цели объективно в чем-то разобраться, а имел противоположную цель: максимально облить грязью СССР и оправдать свое предательство.

Прежде всего, именно через книгу Солженицына на Запад, а потом и в Россию начинают распространяться дикие цифры репрессированных. Солженицын, в частности, говорит чуть ли не о 106 миллионах жертв режима. Непонятно только, как либерал и вдохновитель перестройки Яковлев, который с 1986 года только и занимался, что реабилитировал всех репрессированных, сумел реабилитировать всего 1 миллион 300 тысяч, а ведь реабилитирует уже всех подряд, вплоть до серийных маньяков…

Ах, оказывается, Солженицын под 100 миллионами имел в виду еще и не родившихся благодаря Советской власти… Ну тогда как он посмотрит на такой факт: при Советской власти население СССР выросло с 150 до 300 миллионов. Ничего подобного не было ни в одной европейской стране, как не было и ельцинского умирания почти по миллиону в год. Получается, что в либеральных и демократических западных странах «не-родившихся» еще больше, а значит, режимы еще более жестоки, чем советский?

Солженицын пишет, что в первые месяцы войны армия отступала по 120 километров в день, но даже Гитлер признавал, что в лучшем случае, немцы могли пройти до 50 километров в день.

Он пишет, что в войне погибло 44 миллиона солдат, но это ложь, которую не подтвердит ни один демограф в мире, даже самый антисоветский. Мы и в армию-то больше 30 с лишним миллионов мобилизовать не смогли, но далеко не все из мобилизованных погибли, кто-то еще ведь еще и победу одержал!

Краткое слово Бушину:

«Даже территорию СССР и численность его населения в одних случаях преувеличивает, когда заводит речь о нашей войне против «маленькой Германии», в других преуменьшает. Так, в «Архипелаге» писал, что к концу 41 — го года под властью немцев было уже «60 миллионов советского населения из 150», т. е. потеряли, мол, в такой короткий срок уже едва ли не половину людских ресурсов. На самом деле наше население составляло тогда не 150, а около 195 миллионов. Так что вранье — на 45 миллионов. К тому же в 41-м году было перебазировано на восток 2593 промышленных предприятия, в том числе 1523 крупных, а также угнали 2,4 миллиона крупного рогатого скота, 800 тысяч лошадей, более 5 миллионов овец и коз, и вместе со всем этим хозяйством эвакуировалось более 12 миллионов населения (Великая Отечественная война. Энциклопедия. М., 1985, С. 802). В другом месте Солженицын пишет о 1928 годе, о поре индустриализации: «Задумано было огромной мешалкой перемешать все 180 миллионов» («Архипелаг», т. 2, с. 69). А на самом деле тогда население страны было около 150 миллионов, да и далеко не все же они попадали под «мешалку», оставалось многомиллионное деревенское население. Как видим, в одном случае подзащатный истукан хотел сгустить краски путем уменьшения цифры, и он запросто уменьшил ее на 45 миллионов; в другой раз для той же цели надо было цифру увеличить, и он, не колеблясь, увеличил ее на 30 миллионов. Так что плюс — минус 30–45 миллионов для Жителя-Не-По-Лжи проблемы не составляет».

И то верно: большой человек, «самый великий человек XX века», как пишут о нем некоторые критики, а какая-то «моська»-Бушин к нему придирается с какими-то десятками миллионов!

А вот еще целый ряд мелких придирок от Бушина:

«Надо признать, что на некоторых читателей, у которых эмоциональность подавляет аналитические способности, «Архипелаг» производит известное впечатление. Особенно то обстоятельство, что чуть ли не две тысячи его страниц обильно уснащены цитатами, ссылками, конкретными названиями, именами, датами, цифрами и т. п. «Да ведь это же все документально!» — восклицают помянутые читатели. На множестве примеров самого разнообразного характера мы показали подлинную цену этой «документальности». Что касается хотя бы имен и названий, то Солженицын весьма строг к этому в чужих произведениях и прямо-таки негодует, когда их там нет. В одной статье, например, рассказывалась драматическая судьба бывшего преступника, ставшего честным человеком, и по этическим соображениям, как всем понятно, фамилия его не называлась. Но наш правдолюб не желает с этим считаться, он возмущен: «Некий Алексей, повествуют «Известия», но почему-то фамилии его не называют, якобы бежал из лагеря на фронт — и там был взят в часть майором-политработником, фамилии майора тоже нет…» В итоге он объявляет рассказанную историю выдумкой, ложью. Но вот, например, на страницах 287–288 второго тома «Архипелага» читаем 13 леденящих кровь историй о беззаконии. В 9 из них нет ни имен, ни дат, ни места происшествия, а только атрибуции такого рода: «портной», «продавщица», «заведующий клубом», «матрос», «пастух», «плотник», «школьник», «бухгалтер», «двое детей»… В другой истории нам встречаются в неизвестном количестве «неграмотные старики Тульской, Калужской и Смоленской областей». И опять: ничего не стоит заменить их, скажем грамотными старухами Рязанской, Брянской и Псковской областей или даже всего Нечерноземья… Одна из этих историй начинается так: «Тракторист Знаменской МТС…» Нет имени тракториста, но зато точно названа МТС — это, кажется, уже немало. Но, увы, действительно только кажется, ибо Знаменские районы есть в областях Смоленской, Омской, Тамбовской и Кировоградской, да еще в Орловской области, в Донецкой, на Алтае есть поселки Знаменка, да в Калининградской области — поселок Знаменск… Вот и ищи ветра на просторах шести областей, равных по территории едва ли не половине Европы!