– Насть, это Лида.
Лида? Что за нафиг?
Открыв дверь, впускаю Лиду в квартиру. Щёлкаю выключателем в коридоре и щурюсь, ослепнув на какой-то миг от яркого света лампы.
Лида выглядит взволнованно, дышит часто и тяжело, словно бежала по ступенькам не один этаж.
– Лид, случилось что?
– У тебя почему телефон отключён? Мне на телефон пришла пожарная тревога – сработала сигнализация.
Я туго соображаю. Тревога. На телефон. Пожарная сигнализация.
Что-о-о?
– Студия… – губы немеют, крупная дрожь по телу.
Лида встряхивает меня, схватив за плечи:
– Насть, собирайся! Ну скорей же! Я с папой приехала на машине, он ждёт под подъездом.
– Да. Да… Собираюсь.
Ещё до конца не осознавая, что это впервые за весь год, когда сработала пожарная сигнализация, я бреду в комнату. Включаю свет, открываю шкаф: джинсы, майка. Одеваюсь на автомате. Это потом я пойму, что это была защитная реакция психики – отрицание.
Через пять минут мы с Лидой уже сидим в авто её отца. Я сумбурно соображаю, что буду делать, когда машина приедет на Химиков. Отрешённо смотрю в окно на ночной город, а перед глазами всё мелькает кружочками, как эффект боке на фотографии.
Машина тормозит в десятке метров от фотостудии, а я уже готова выпрыгнуть на ходу – огромную пожарную машину я увидела издалека, как и столб дыма.
Господи…
Открыв в машине заднюю дверцу, я сразу срываюсь на бег. А там всё огнём полыхает, глаза щиплет от едкого дыма. Но я не хочу верить, что моё детище… моё самое дорогое, нет.
– Девушка, вы куда? Туда нельзя, – кто-то хватает за руку, но я умудряюсь вырваться и снова бегу, перепрыгиваю через пожарный шланг.
Уже у самого входа в студию я понимаю, что языки пламени слишком большие – не пройти, да и не дают мне этого сделать. Один из пожарников блокирует вход. Кричит на меня, рьяно размахивая руками. Но разве я сейчас в состоянии его слышать?
***
За окном ещё темно, а я уже в кизяках. Сижу на чужом диване в чужой кухне и убиваюсь в хлам. Лида привезла меня к себе домой, а я и не сопротивлялась, пребывая в таком состоянии “вот-вот на грани”.
– Пап, иди спать. Я с Настей посижу, – говорит Лида, а я отрываю взгляд от пустой рюмки и смотрю на отца Лиды, натянуто ему улыбаюсь.
– У вас хорошая дочь, Владимир. Гордитесь.
Мужчина кивает и молча покидает кухню. И я вдруг понимаю, что создаю проблемы чужим людям: нажралась тут как свинья, сижу и наматываю сопли на кулак.
– Лид, я поеду.
– Да куда ты поедешь, Настя? Оставайся.
– Нет, поеду, – увидев нахмуренный лоб Лиды, добавляю: – Да не волнуйся ты так. Что со мной станется? Вешаться я точно не собираюсь. Подумаешь… Всего лишь сгорела моя мечта, моя фотостудия.
Поток слёз брызжет из глаз. Кажется, так много как последние два часа, я никогда не плакала. Да что там плакала? Сука! Мне никогда так не было больно. Даже на свадьбе Потоцких я не ощущала себя таким ничтожеством.
– Я боюсь тебя отпускать одну.
– Ща…
Схватив мобильный, звоню Данилу. Интересно: приедет за мной или нет? Хотя он ведь тоже может, как и я, ставить телефон на режим “не беспокоить”. Тогда динамо.
Потоцкий отвечает после пятого гудка, когда я уже собиралась положить трубку.
– Алло, – сонным голосом.
– Дань, забери меня.
– Ты где? – спрашиваю адрес у Лиды, диктую его Данилу: – Буду через полчаса.
Он кладёт трубку, а я тянусь за уже почти пустой бутылкой вискаря или бренди, да пофиг мне вообще на эту хрень, главное – она реально успокаивает.
Только-только начинает светать. Данил звонит на мобильный, говорит, что уже приехал.
Сунув айкос с мобильником в рюкзак, прощаюсь с Лидой. Через пару минут тяну ручку на калитке вниз, выхожу за двор. Белый “Ровер” с включёнными фарами вблизи меня, значит, всё в порядке. Он здесь, приехал по моему первому зову.
На шатающихся ногах иду к машине, с трудом забираюсь в салон и, не говоря ни слова, падаю Данилу на грудь.
Снова слёзы и сопли. В грудной клетке адская боль, будто под рёбра загнали острый клинок.
Он обнимает меня молча, позволяет плакать. Я утыкаюсь носом куда-то в область его шеи и дрожащими губами издаю какие-то нечеловеческие звуки.