Он стал перед ней на колени, не зная, тронет ли ее, но остановиться был просто не в силах. Ему нужна была эта связь, он должен показать, как много она для него значит. Дрожащими пальцами Райан сжал ее руку, лежащую на коленях.
– Ты не можешь сейчас уехать.
Взгляд Кейт был полон муки и раскаяния. От увиденной там печали его грудь болезненно стиснуло. Как же он хотел обнять ее и прижать к себе покрепче, чтобы их обоюдная боль ушла.
– Ты не можешь утверждать наверняка, что этого ты и хотел, – тихо сказала она.
– Нет, такой кутерьмы я не хотел. Но каким-то безумным образом это вернуло нам тебя. Я ни на что бы это не променял. Хотел бы я увидеть снова твою улыбку, разобраться, как сделать все проще. Если ты уедешь от меня и детей, легче не станет. Станет только хуже.
– Я знаю. – Она закрыла глаза.
Надрыв в ее голосе убивал. Он словно воочию увидел, как опрокидывает Кейт на спину на кровати, стаскивает с нее одежду, врывается в нее, и все тревоги уносятся прочь. Райан так сильно этого хотел, что едва мог дышать.
Она осторожно освободила руку и запустила ее в волосы.
– Я просто устала и не могу ясно соображать. Нужно немного отдохнуть.
Райан не хотел разрывать связь, но Кейт уже это сделала, снова воздвигла барьеры и оттолкнула его. Почему он не мог ее понять? Почему не мог разгадать, о чем она думает? Всегда ведь получалось. Он не хотел признавать, что она изменилась, но так и было. Она так сильно отличалась от той, что он помнил.
– Хорошо. – Он неохотно поднялся на ноги. – Увидимся утром.
– Спасибо.
Кейт улыбнулась, когда он не двинулся с места. Не соблазнительной, предназначенной только ему улыбкой, а быстрой неловкой усмешкой, подсказывая, что пора уходить.
Райан закрыл за собой дверь спальни и схватился за ручку, чтобы устоять. В одиночестве в пустом коридоре закрыл глаза и прислонился лбом к двери. За ней было все, чего он когда-либо хотел, а он не знал, как это получить. Все его поступки были ошибочными. Каждый сделанный шаг, казалось, отталкивал ее прочь, вместо того чтобы приблизить. Не дурачил ли он себя, полагая, что сможет опять ее завоевать?
Он отчаянно надеялся, что нет. Потому что наверняка знал, что не переживет, если снова ее потеряет.
ГЛАВА 14
Услышав звон, Симона села в постели.
Где-то на ступеньках разбилось стекло. В доме кто-то был.
Она откинула покрывало, достала бейсбольную биту, которую держала под кроватью, а затем как можно тише открыла дверь спальни. Коридор был пуст. Единственный источник света – ночник в ванной. Симона беззвучно пробежала по деревянному полу и толкнула дверь в комнату Шеннон. Дочь лежала на животе, закинув руки за голову, и спала мертвым сном.
Симона отступила к лестнице, в висках стучало. В двух шагах от подножия скрипнула половица, и женщина замерла. Сердце подпрыгнуло к горлу. Она услышала из кухни звук сметаемого стекла.
Тяжело сглотнула, занесла биту над плечом и осторожно двинулась к кухне. Стив часто предлагал завести ружье. Она считала это глупостью, но сейчас… сейчас жалела, что не прислушалась. Роста в ней метр шестьдесят, и даже если как следует размахнуться битой, против грабителя это – ничто. Симона надеялась лишь, что один хороший удар заставит ублюдка сбежать, прежде чем случится что-нибудь плохое.
– Проклятье.
При звуках голоса она застыла у кухонной двери. Черт, нужно позвонить в полицию. Да что она делает, пытаясь справиться в одиночку?
Симона отступила, и тут же кухонная дверь распахнулась. Не думая, женщина замахнулась битой.
До ее ушей донеслось приглушенное «уф» одновременно со звуком рухнувшего на пол тяжелого тела. Нахлынул адреналин, и Симона влетела в кухню с занесенной битой, готовая ударить с плеча. Митч поднял руку, останавливая ее.
– Проклятье, не бей меня снова этой штукой!
– Митч?
– А кто, по-твоему? – Лежа на полу напротив кухонного прилавка, он схватился за живот. Его тело скрючилось под странным углом. – Зубная фея? Проклятье, женщина, кажется, ты сломала мне ребро.
Она выпустила биту, дерево стукнуло о пол. «Вот черт. Митч». Шагнув к нему, Симона опустилась на колени и развернула к себе голову Митча:
– Что ты делаешь на моей кухне?
– Я проголодался. После китайской еды мне всегда среди ночи хочется есть.
Китайская еда на вынос. Кабинет Райана. Кейт попросила Митча остаться с ней и Шеннон сегодня, потому что волновалась за них. Симона так перепугалась, проснувшись, что обо всем позабыла.
– О боже, прости, – извинилась Симона, помогая ему подняться. – Очень больно?
– Довольно-таки. Но самолюбие пострадало больше. Мне чуть не снесла голову девчонка.
Он острил. Значит, не так уж и задет. Ее беспокойство немного унялось.
– Я услышала, как разбилось стекло. Думала, кто-то вломился.
В тусклом свете она увидела, как на его лице появилось виноватое выражение.
– Да, это был я. Уронил кувшин лимонада, когда пытался достать пиво из глубины холодильника.
– Ты. – Симона уселась на пятки и рассмеялась.
– Теперь ты надо мной смеешься? Отлично. Моя мужественность уничтожена.
– Дело не в тебе, – произнесла она между смешками, – а в этом. Во всем этом. Вся ситуация совершенно безумная.
– Кому ты рассказываешь? А что, по-твоему, сделала ты, спустившись сюда после того, как услышала подозрительный шум? Мы должны потолковать, как не вести себя, словно цыпочка из ужастиков.
Симона глянула на него:
– Заодно обсудим твои манеры пещерного человека.
Митч потер ребра:
– Проклятье, ты больно бьешь.
– Дай посмотреть.
Он оттолкнул ее руки, когда Симона потянулась к краю его рубашки.
– Что, ты теперь еще и врач? Ни за что.
– Я не сделаю тебе больно.
– Уже сделала. – И пациент отодвинулся.
– Ты ведешь себя как ребенок. Просто дай мне посмотреть.
Он снова уклонился от прикосновения.
– Митч.
– Симона, – ответил Мэтьюз, пристально глядя на нее.
Освещение было достаточным, чтобы она увидела в его глазах напряжение.
– Почему ты не позволяешь к себе прикасаться?
– Потому что ты сказала, что это не лучшая идея. Твои правила, милая, не мои.
– Я не…
– Не понимаешь? Да. Вижу. Так давай я тебе поясню. – Он провел рукой по ее волосам. – Если ты коснешься меня – я коснусь тебе в ответ, как насчет этого?
– Ох.
Ее кожа вспыхнула, руки остались на коленях. Температура в комнате, казалось, подскочила градусов на десять, когда Симона и Митч уставились друг на друга. Между ними заискрило осознание.
Что в Митче взывало к ней? Не только внешность. Нечто большее, чем его глупые шуточки. Что-то еще. Что-то, к чему она не была готова.