солнца. [Сцена была] беспредельно выше всего, о чем мы когда-либо думали или мечтали... невозможно вообразить более благословенное вступление во взрослую жизнь». И далее следуют слова, которые лишь подтверждают, сколь многое романтики изменили в отношении людей к горам. «Воистину, — писал Рескин, — характер соответствует эпохе: всего несколько лет назад на свете не было ни одного ребенка, которому могли бы нравиться горы или, если на то пошло, могли нравиться люди, которые живут в горах».
Рескин не осуществил мечту своих родителей, так и не избрав церковную стезю. Вместо этого он стал ведущей интеллектуальной фигурой XIX века, известным художником, выдающимся писателем, историком архитектуры и теоретиком социальных наук, а в 1869 году занял должность профессора изящных искусств в Оксфорде. Он много путешествовал, и в 1856 году вышла его книга «О красоте гор» — четвертый том содержащего множество плодотворных идей пятитомного труда «Современные художники» (публиковался в 1843-1860 гг.). Именно в этой книге был сформулирован взгляд на горы, господствовавший непосредственно в послеромантический период. Рескин заявил: «Главное во всяком пейзаже — это горы», — и еще больше сказал о том, что наше отношение к горному пейзажу изменилось навсегда: «Эти безлюдные и таящие опасности мрачные горные хребты, на которые почти во все эпохи мира люди смотрели с отвращением и ужасом и перед которыми отступали, словно бы там обитают вечные воплощения смерти, в действительности являются источником жизни и благополучия, причем куда более полным и благотворным, чем вся живописная плодородность равнин».
Как известно, Рескин влюбился в Маттерхорн: «Воздействие этого необычного пика на воображение настолько велико, что даже величайшие мыслители не в силах ему противостоять». Но — что, наверное, удивительно, — он пришел к выводу, что горы, если присмотреться к ним повнимательнее, — вовсе не зубчатые или остроконечные, они криволинейны, а горные хребты упорядочены в виде волн; более того, они не неподвижны, а пребывают в постоянном изменении и движении. Первому взгляду на горы из Шаффхаузена суждено было определить мировоззрение Рескина: в отличие от романтиков, которые повсюду, куда бы ни устремляли взор, видели зубчатые горы, Рескин взирал на горы издалека и видел в вершинах изящество и округлость. Его очаровала «бесконечная ясность пространства, не утомленная достоверностью вечного света», чем и отличаются Альпы. Его чувство к горам было -почти религиозным: по его убеждению, Монблан был на самом деле «Горой возлюбленной» (можно вспомнить, что жители Шамони называли Монблан «Проклятой горой»). Всю свою жизнь Рескин предпочитал любоваться горами издали и редко взбирался на них. «Самый лучший вид на холмы открывается у подножья», — писал он. Будучи в Стрезе на озере Лаго Маджоре, Рескин взошел на гору Монте-Моттароне, которая возвышается над городом, и отозвался о ней как о «самой неинтересной из гор», а вершина перевала Сен-Готард удостоилась схожей характеристики — «очень скучная и дурацкая».
Если верить автору некролога Рескина Дугласу Фрешфилду, альпинисту и члену Альпийского общества, Рескин «видел и понимал горы и научил наше поколение понимать их так, как никто прежде не понимал... ни один писатель не добавлял так много к нашему верному пониманию альпийского пейзажа». Но Рескин не просто выражал обуревавшие его чувства, внушенные впечатляющими красотами ландшафта; он сделал намного больше — сыграл важную роль в художественной концептуализации Альп. Как художественный критик он выступал в защиту творчества английского пейзажиста Дж. М. У. Тернера, обратив внимание публики на многие работы живописца, например, такие как «Ганнибал, пересекающий Альпы» и «Переход через Сен-Готард», не говоря уже о различных видах хорошо известных мест — горы Риги и Шильонского замка. Блестящее владение колористикой и выразительный динамизм произведений Тернера были новой и радикальной манерой, которая смущала и огорчала многих его современников. Но благодаря «Современным живописцам» Рескин познакомил с работами Тернера широкие художественные круги, а впоследствии и сам написал множество превосходных пейзажей с альпийскими видами. Постепенно, отчасти благодаря одобрительному отношению Рескина, такие художники, как Тернер, стали запечатлевать в красках драматичность горных пейзажей, столь великолепно выраженную в строках поэтов-романтиков в предшествующие десятилетия.
Но Рескин работал в совершенно иную эпоху, отличную от той, когда творили Шелли и Байрон. К середине XIX века ученые, художники, литераторы, туристы и горовосходители, похоже, чуть ли не локтями отпихивали друг друга едва ли не подле каждой вершины, чтобы заполучить местечко получше. Все глубже становилось понимание альпийского ландшафта, накапливались знания об окружающей среде Альп, и, как мы видели в части первой, сделалось ясно, что горы не остаются неизменными и неподвижными раз и навсегда, но подвержены колоссальным и непрерывным изменениям. В 1805 году английский ученый Хамфри Дэви писал: «Для пытливого геолога каждая горная цепь представляется поразительным памятником тем грандиозным периодическим изменениям, какие претерпевает земной шар. Пробуждаются самые возвышенные умопостроения, настоящему не придается значения, воображение захватывают минувшие эпохи...» Лесли Стивен также это признавал, записав в 1871 году: «Наше воображение может охватывать благоговейный трепет, когда мы смотрим на горы как на монументы неторопливой работе громадных сил природы, действующих на протяжении бесчисленных тысячелетий».
Вероятно, чувство благоговения перед наукой кое-что сделало для подведения фундамента под эфирную любовь Рескина к горам: он видел в хребтах и пиках гребни громадных волн, которые вздымаются под напором некоей едва ли постижимой геологической бури. И, подобно Вордсворту, он также считал, что горы несут в себе благословение, осенены духовным и религиозным смыслом. В книге «О красоте гор» он писал:
...В холмах замысел Творца в действительности обретает завершенность... Самый лучший образ рая, какой способен пробудить в нас мир, — здесь, среди лугов, огородов и нив, на склонах великих Альп, с лиловыми скалами и вечными снегами в выси... Горы — величественные храмы земли, с вратами в виде скалистых утесов, с вымощенным облаками полом, с хорами из горных потоков и камня, с алтарями из снега... Они будто возведены специально для человеческой расы.
Однако Рескин сожалел о том интересе, который вызывали горы и который, по крайней мере отчасти, был рожден его собственными работами; на туристов и прочих любопытствующих из-под его пера изливалось суровое презрение, и он осуждал «судорожные приступы икоты самодовольства», свойственные добравшимся до вершины альпинистам. Он писал, что эта новая порода временных обитателей гор и понятия не имеет о благоговейном уважении к Альпам, которое испытывали поэты прежних поколений. Наоборот, Рескин обвинял горовосходителей в том, что они превратили Альпы в «скаковой круг», что относятся к горам как к «намыленным шестам на ярмарочной