Поэтому министром левой руки был назначен Мороэ Татибана, а Якамоти, сделавшийся придворным государя Сёму, стал другом Нарамаро Татибаны — сына министра. Впрочем, и с отцом Нарамаро он был в хороших отношениях. Есть два стихотворения, посвященных зиме, которые сложены по высочайшему повелению Якамоти Отомо и Татибаной-старшим. Различаются они резко. Вот что написано Якамоти:
О, сколько ни смотрю на белый снег,Летящий с неба так, что все сверкаетСнаружи и внутри великого дворца,О, сколько ни гляжу и ни любуюсь—Я мог бы любоваться без конца…
№ 3926; перевод А.Е.Глускиной
Это написано юным поэтом. У вельможи иное восприятие и природы, и романтики:
Когда бы до седин таких же белых.Как этот белый снег,Я мог служитьУ государыни моей великой,Какой я был бы гордый человек!
№ 5922; перевод А.Е. Глускиной
Здесь сразу виден государственный подход.
Увы, в ранней поэзии Японии тематика весьма бедна. Природа, разлука, дружба, прославление владыки… Но ведь в VIII веке, как мы уже знаем, происходили бурные политические события. И где же они в «Манъёсю»? их нет или почти что нет.
Вот характерный пример. В связи с мятежом Хироцугу Фудзивары императору Сёму пришлось ехать в провинцию Исэ. В свиту вошел и Якамоти Отомо. Но его стихи, посвященные этой поездке, ни словом не упоминают о каком-то мятеже. Зато мы узнаем, что он пребывает в тоске. Видимо, тогда считалось, что политика и интриги — это проза жизни, а искусство не должно с ними соприкасаться.
Вот хижинаСреди полей Кавагути.О, эти ночи,Когда тоскуюПо любимой.
№ 1029; перевод А.Н. Мещерякова
Именно разлука и печаль чаще всего проявляются в лирике «Манъёсю». Из китайской поэзии заимствована легенда о Пастухе и Ткачихе, разделенных Небесной Рекой (мы называем эти звезды иначе, это Вега и Альтаир, а Небесная Река — Млечный Путь). Отдал поэтическую дань этому сюжету и Якамоти Отомо.
У Реки Небес,На разных берегах,Мы стоим исполнены тоски…О, хотя бы слово передатьДо того, пока приду к тебе!
№ 2011; перевод А.Е. Глускиной
Есть у него и стихи, посвященные одиночеству:
Жаворонки поютВозле жаркого солнца.Весна…А я один —И оттого печален.
№ 4293; перевод А.Н. Мещерякова
«В «Манъёсю» уже вполне различимо проглядывает ощущение жизни не столько как встречи, сколько как прощания. И мотив разлуки расстоянием начинает органично переходить в мотив непрочности мира: если жизнь есть движение, расставания с миром не избежать», — отмечает А.Н. Мещеряков. Нужно сказать, что такое отношение в дальнейшем лишь обогащалось и усиливалось, хотя между нынешним японским искусством и первой стихотворной антологией лежит пропасть более чем в тысячелетие. Вряд ли стоит удивляться, что чистый «хэппи-энд» в современных японских фильмах почти не встречается, а если он и есть — то это лишь заимствование из «голливудской науки».
Якамоти Отомо пришлось совершить немало поездок, так что материала для стихов оказалось много:
В дальней, как небесный свод,В стороне глухой велелУправлять страною мнеНаш великий государь.И, приказу покорясь,Сразу тронулся я в путь.
№ 3957; перевод А.Е Глускиной
Конечно, дальняя периферия Японии — это не совсем то место, где на средневековых европейских картах оставалось белое пятно, украшенное надписью: «Здесь могут водиться тигры». Но образ опасной и неизвестной страны присутствует в поэзии чиновников, вынужденных путешествовать. Возможно, к этому имелись серьезные основания (например, в виде незамиренных кланов айнов).
Но воля государя есть нечто священное и обсуждению не подлежащее. Поэт-вольнодумец, почти что анархист — существо, невозможное в тогдашней Японии (да и в Европе это явление появилось куда позднее), нам могут показаться омерзительными строки другого поэта, Хнтомаро. Но это — от нашего невежества. Автор был вполне искренним и высказывал то, что лежало на душе:
Мирно правящий странойНаш великий государь,Ты, что озаряешь высь,Солнца лучезарный сын!Режут свежую травуЗдесь, в Каридзи, на полях,И, коней построив в ряд,На охоту едешь ты.А олени, чтя тебя,Пред тобой простерлись ниц,Даже птицы удзураПолзают у ног твоих,Словно те олени, мы,Чтя тебя, простерлись ниц.Словно птицы удзура,Ползаем у ног твоих.
№ 239; перевод А.Е. Глускиной
Стихотворение (или перевод) все же порождает странную мысль: а нет ли в нем некоей злой оговорки, не сравниваются ли подданные императора с животными — жертвами охоты? Но это — вряд ли. Конечно, подобные идеи могут прийти в голову только человеку нынешней эпохи…
Стихи Якамоти — это своеобразный лирический дневник, повествующий о поездке, страданиях в одиночестве, болезни (которая, к счастью, вскоре миновала), природе той «страны», куда его направили по долгу службы.
О, средь распростертых горИз лощины вдалекеПоказавшаяся намТуча белая, спеши.Поднимись, покинь дворецВластелина вод морских,Затяни небесный свод,Ниспошли на землю дождь!
№ 4122; перевод А.Е. Глускиной
В этих энергичных строках отчетливо слышны отголоски древних культов, связанных с заклинанием стихий и магией сплетенных слов.
Гражданский человек Якамоти Отомо не забыл и о том, что его род связан с воинской славой.
О почтенный мой отец,Мой отец родной!О почтеннейшая мать,Матушка моя!Не такой я буду сын,Чтоб лелеяли меня,Отдавая душу мне,Без ума меня любя.Разве воин может такПонапрасну в мире жить?Должен ясеневый лукОн поднять и натянуть,Должен стрелы в руки взятьИ послать их далеко,Должен славный бранный мечПривязать себе к бедру,И средь распростертых горЧерез множество хребтовДолжен смело он шагатьИ полученный приказВыполнять любой ценой,Должен славы он достичьТак, чтоб шла о нем молваБез конца из века в век…
№ 4164; перевод А.Е. Глускиной
В этих стихах, кроме всего прочего, присутствует отголосок конфуцианского стиля жизни.
В 751 г. Якамоти вновь оказался в столице, где служил чиновником военного ведомства под началом своего друга Нарамаро Татибаны. Но еще через шесть лет скончался министр Мороз Татибана (есть мнение, что по просьбе министра и составлялась антология «Манъёсю»). Смерть покровителя и возвращение оправившегося после потерь рода Фудзивара все же повлияли на поэтическое творчество Якамоти, написавшего стихотворное предостережение родичам, участвующим в мятежах. Но череды событий было не остановить.
Якамоти вновь отправился в дальнюю провинцию, чтобы вернуться в Нару уже только в 780 г. Он участвовал в подготовке большого похода против «северных варваров», который, впрочем, был провален. Уже после его смерти в 785 г. двух аристократов из клана Отомо обвинили в смерти Танэцугу Фудзивары. Оказался в опале и покойный, посмертно лишенный всех рангов. Лишь через двадцать лет поэта «посмертно реабилитировали», вернув третий придворный ранг.
Такова судьба придворного поэта той далекой эпохи. Впрочем, все могло складываться по-разному — и хуже, и лучше. Тем не менее, далеким потомкам в наследство достались строки «Манъёсю», и за такой дар нужно быть благодарными прошлому.
«Кодзики» и «Нихон сёки»
О другом выдающемся литературном памятнике той эпохи мы наслышаны уже давно. Это — летописи, ведущие начало от века богов.
В самом начале эпохи, связанной с новой столицей, была окончательно завершена первая из летописей — «Кодзики». Но она включала лишь три свитка с достаточно скупыми сведениями. Расширенный летописный свод, «Нихон секи», появился в 720 г. Теперь свитков с изложением синтоистской мифологии и жизнеописанием императоров насчитывалось уже 30.