Макс только посмотрел на нашу сегодняшнюю добычу и ушел подгонять машину. Не бросать же, в самом деле, почти голого непонятно кого в промзоне на Выхино. Босс сам предложил это сделать — пнуть охранника, открыть тяжелые ворота и заехать на территорию под его ответственность.
Не то чтобы он так уж заботился о нашем удобстве, но если бы нам пришлось тащить через проходную спящего человека в спальнике, это было бы слишком похоже на то, что мы выносим отсюда труп.
Незачем лишний раз нервировать посторонних людей.
Было бы хорошо, если бы парень поспал подольше. И я не хотел бы быть тем человеком, которому пришлось бы сообщить ему, что он еще не умер. Когда он проснется, его прошлое все еще будет рядом с ним, как болезнь, которую нельзя вылечить. И ему придется как-то жить с этим.
Не спрашивайте меня, откуда я это знал. Просто знал, и все.
Если бы он потерял память, это было бы милосердно. Проблема в том, что милосердия не существует. Когда ты делаешь что-то ужасное, пусть даже и не по своей воле, это останется с тобой до смерти и, может быть, даже немного дольше. Не думаю, что это наказание или что-нибудь подобное. Просто так все устроено.
Наверное, у меня все-таки было что-то странное с лицом, когда я смотрел на него. Наверняка дело было именно в этом, потому что ни в чем другом оно просто не могло быть. Когда мы сгрузили спальник на заднее сиденье, Лиза оттерла меня в сторонку и внимательно оглядела.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
Паршиво я себя чувствовал. Так паршиво, что словами не передать. Некоторые уверены, что обмануть монстра — это не нарушение обещания, а военная хитрость. Нам всем еще в школе выдают примеры того, как можно врать, — и при этом быть героем, а не подонком.
Одиссей, царь Итаки.
Иван Сусанин.
Одноглазый Один из Асгарда.
Все они лучше знали, как надо и в какой стороне от них лежит правда, добро и народное счастье. Я бы дорого заплатил за такую уверенность. Я очень хотел, чтобы парень выжил, пока думал, что это невозможно. Но теперь, когда это произошло, мне уже не казалось, что это лучший вариант.
— Эй, не отключайся, я все еще здесь! — Лиза помахала рукой у меня перед глазами. — Так как ты?
— Бывало и хуже, — сказал я. Почти честно. — Пожрать, помыться, выспаться — и оклемаюсь. Немножко перенапрягся. Но в целом все в порядке.
— Точно? — недоверчиво переспросила Лиза.
— Ну, может, еще в телек потупить, — добавил я. — Рашид очень вовремя появился.
— Рашид никогда не появляется не вовремя, — хмыкнула она.
Но продолжать не стала. И так было понятно, что он спас мне жизнь, а за это можно простить наличие чертовой прорвы мелких недостатков.
Я шел домой.
Было близко к полудню, все вокруг сверкало, и у метро наверняка уже собрались орды торговцев шаурмой и дешевым шмотьем. Я чувствовал себя дохлым, как выпотрошенная рыба. Я даже жрать не хотел, настолько вымотался. Но я был жив.
Я собирался добраться домой, влезть под горячий душ и долго там торчать. Так долго, как только смогу. Парень, которого мы подобрали, беззаботно дрых на заднем сиденье Марькиной машины. Рашид был уверен, что он проспит до завтрашнего утра. И только тогда его надо будет кормить и утешать.
Утешать — это его словечко.
Я просто не знал, как это можно назвать иначе. Мне нечасто приходится говорить людям: «Извини, брат, это очень плохая новость, но ты не умер и тебе придется как-то с этим смириться». Может быть, где-то и есть курсы психотерапевтов для самоубийц, но я на них не ходил.
Я вообще не тот парень, которого зовут, когда у кого-то разбивается сердце.
Но я был здорово виноват перед ним и не знал, что с этим делать. Поэтому просто уточнил у Марьки, куда она денет парня, и, услышав, что за ним присмотрит Рашид, пошел к выходу.
Я надеялся, что он все еще там есть.
В этот момент что-то коснулось моего плеча, и я едва не заорал, одновременно отпрыгивая. Да уж, нервы ни к черту. Сзади стоял Босс. Он виновато улыбался, протягивая мне конверт.
Не знаю, как я удержался и не вмазал ему с разворота. Не потому, что я на него злился, или не из-за какой-нибудь еще эмоциональной фигни. Просто у людей не бывает глаз на жопе. Даже у тех, кто больше похож на чудовище, чем на живого человека. Понимаете, мало ли кто мог оказаться у меня за спиной.
Я только обернулся. Честно, я больше ничего не сделал. Но Босс резво отступил на пару шагов назад. Вероятно, в тот момент я не очень похож был на Мистера Улыбку.
— Вы бы меня лучше сейчас не трогали, — мрачно сказал я. — Что еще?
— Вы забыли деньги, — ответил он.
У него лицо отливало желтизной, как у покойника. Я взял конверт и пошел на стоянку, а он остался стоять и смотреть мне вслед. Сам не знаю почему, но мне показалось — он не хотел, чтобы я сваливал. Еще полчаса назад он был эффективным менеджером в привычном мире. Сейчас у меня за спиной был парень, которому уволенный им мертвый таджик едва не отгрыз башку.
У Босса дрожали руки. На его месте я бы пошел и нажрался, потому что больше с этим все равно ничего нельзя было сделать. Я проверял.
В конверте лежало ровно шестьдесят тысяч рублей — симпатичными красненькими купюрами. Моя доля. Во всяком случае, он оказался порядочным человеком. И то хлеб.
Мне надо было сделать еще пару вещей. Зайти в магазин, потом — в банк, чтобы заплатить за электричество. И начать наконец разыскивать курортного обожателя Марины. Еще неплохо было бы доехать до Селиверстова с его набором свежих фотографий, но, может быть, не сегодня. Серьезная культурная программа, ничего не скажешь. А у меня тупо сил уже не оставалось, чтобы выполнить хотя бы один ее пункт.
Не как следует выполнить.
Хоть как-нибудь.
Макс сидел на бордюре и методично оттирал снегом кровь с куртки. Не самый мощный пятновыводитель, кто бы спорил, но всяко лучше, чем вообще ничего. Кроме того, свежая кровь отчищается лучше уже засохшей.
— Забросишь меня домой? — спросил я.
Все, чего я сейчас хотел, — это побыть в одиночестве. За дверью, запертой изнутри. Никаких людей. Никакой нежити. Ничего. Весь мир мог идти к черту. И оставаться там хотя бы до завтра.
Нет ничего плохого в том, чтобы быть социопатом. Главное, чтобы ты сам понимал, откуда растут уши у твоего нежелания видеть других людей. Когда знаешь причину, гораздо легче справиться с последствиями. Сейчас меня можно было запихать в кладовку и запереть дверь — я бы слова дурного не сказал.
Макс молча кивнул и пошел заводить машину. Он как-то чувствовал моменты, когда не стоит задавать вопросов. Не потому, что ответы на них — это такая уж тайна. А потому, что иногда тупо нет сил бессмысленно сотрясать воздух. И так понятно, что, если он спросит: «Ты как?» — я отвечу: «Сдох». Он сам такой же был, просто привык самостоятельно доносить себя до своей норы, что бы ни случилось. И уже там дохнуть. Предварительно закончив все, что непременно требуется закончить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});