я заставила ее ждать.
– Где твоя машина? – Она оглядывает улицу.
Я показываю на свой велосипед.
– Ты, наверное, шутишь. Как именно ты хочешь, чтобы мы туда добрались?
– У тебя что, нет велосипеда?
Она фыркает:
– Конечно, есть, но я на нем не ездила лет с двенадцати. Я думала, твой отец – крутой бизнесмен. Он что, не может купить тебе собственную машину?
Я скриплю зубами. Ничего нового. Все в школе считают, что раз папе не нужно работать на шахтах, то мы должны быть богатыми или что-то в этом роде.
– Я коплю деньги на машину, но пока либо велосипед, либо пешком. Выбирай.
Она смотрит на меня, как на что-то прилипшее к подошве ее обуви.
– Да, ты, конечно, что-то с чем-то.
– Знаешь, я тоже не наблюдаю «Порше» на твоей подъездной дорожке.
Она фыркает то ли от смеха, то ли от отвращения (с ней не угадаешь), а затем шагает к задней части своего дома. Через несколько секунд она подкатывает ко мне ярко-розовый десятискоростной велосипед.
– Если кто-нибудь увидит меня на этой штуке, я тебя убью. – Она держит руль так, будто он ее укусит.
– Когда ты в последний раз каталась на велосипеде?
– Я же тебе говорила. Лет в двенадцать.
Я изо всех сил стараюсь скрыть свое раздражение. Думаю, ей это и не нужно было. Мануэла из тех девчонок, которых мальчики подвозили уже со времен средней школы. Это все, что я могу сделать, чтобы не представлять ее в «Юконе» Марко, разъезжающей по Тамбл-Три так, как будто он принадлежит ей.
– Почему бы тебе не проехаться в качестве разминки? – Я показываю в сторону тупика, расположенного в конце улицы. Судя по ее недовольному выражению лица, могу предположить, что она хочет сказать что-то язвительное, возможно, о том, что ей не нужна никакая разминка, но затем она, качаясь из стороны в сторону, начинает ехать по улице на своем ржавом велосипеде; загорелые ноги старательно крутят педали, а розовый рюкзак подпрыгивает на спине. Этот образ что-то затрагивает в моей памяти, и на секунду я испытываю к ней теплые чувства. Как будто в другом городе, в другой жизни, мы могли бы быть друзьями.
– Ну, ты едешь или как? – окликает она меня через плечо, проносясь мимо.
Я запрыгиваю на велосипед и кручу педали, чтобы догнать ее, посылая еще одну безмолвную молитву в пустыню о том, чтобы я не совершила ошибку, доверившись ей.
20
Дом Марко находится в противоположном конце города. Мануэла заставляет нас ехать проселочными дорогами и переулками, чтобы никто ее не увидел. Из-за этого наша поездка затягивается как минимум на пять минут. В обычной ситуации я бы возмутилась, но сейчас, может быть, это не такая уж плохая идея, если нас не увидят вместе. Или вообще не увидят.
– Так ты собираешься мне рассказать, что, по-твоему, такого случилось с Марко, что ты отчаялась и пришла ко мне домой?
Ее темные волосы развеваются за ней следом, когда она виляет велосипедом туда-сюда по пыльной дорожке. Облачность, что была в начале недели, прошла, и жара снова поднялась до 32 градусов. Струйки пота стекают с лопаток до середины спины.
– Не поверишь, если я тебе скажу.
– А ты попробуй, – говорит она, поворачивая велосипед назад, нарезая круг возле меня. Если бы я не знала предыстории, то решила бы, что она наслаждается поездкой.
Дорога усеяна кактусами и ксерофиллумом. Шины скрипят по песчаному грунту. Цикады поют из своих укрытий на деревьях.
– Твоя мама работает на шахтах, да? – спрашиваю я, вспомнив, что ее отец умер несколько лет назад.
– Да. Она подменяет мою бабушку с тех пор, как та заболела. А что?
– Она работает допоздна?
– Она работает только в ночные смены, так что да. Полагаю.
– А что именно она там добывает?
Мануэла нарезает вокруг меня еще один круг.
– Какая разница?
– Просто постарайся ответить на вопрос. Что она делает на шахтах?
– Она. Добывает. Что-то. – Она произносит предложение медленно, как будто у меня не хватает умственных способностей, чтобы воспринять ее слова. – Какое мне дело до того, чем она там занимается? Вот ты, конечно, странная, ты об этом знаешь?
Я быстрее кручу педали и проезжаю мимо нее. Сердце колотится. Сказать ей или нет? С одной стороны, Мануэла не дала мне абсолютно никаких оснований думать, что она будет на моей стороне или даже на стороне Марко, если уж на то пошло. Но, с другой стороны, если ее мама – одна из тех, кто работает в ночную смену на шахтах, то, вероятно, ее воспоминания были стерты. Что может означать, что она захочет помочь…
– Наверное, это здорово, – слышу я ее голос за спиной, – иметь отца, которому не приходится так много работать.
– О чем ты говоришь? То, что он не работает на шахтах, не означает, что он мало работает. Он работает больше, чем большинство людей. – Я стискиваю зубы, вспоминая, как устало он горбит спину после нескольких часов работы по очищению воспоминаний у самых «обремененных» гостей. Возможно, сейчас он мне не очень нравится, но это не значит, что я не понимаю тяжесть его работы.