Читать интересную книгу Римский период, или Охота на вампира - Эдуард Тополь

– А вы знаете, что карабинеры делают по ночам на пляже?

– Что они делают, понятно. Вопрос: с кем они это делают?

– Да ладно вам! Ничего они такого не делают! Я вчера ночью гулял со своей собакой и видел: идут наши гезунта мойд[35] и идут карабинеры. И хором поют: «Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера!»…

– Не знаю, как вас, а меня по утрам охватывает какая-то свинячья радость, что я уже добралась сюда, что я здесь, а не там. И пускай я не говорю по-итальянски, и пускай я не знаю, как войти в магазин и что сказать, когда он бежит к тебе с вопросом «Коза поссо фаре пер лей?[36]», но все равно – я просто сама себе не верю, что мне так повезло!

– Подожди еще! Говорят, что Италия просто нищая страна по сравнению с Америкой!..

– Оптику покупаю! Покупаю оптику!..

– Бабеля на них нет!

– Как нет? А Таня Лебединская? Еще какая Бабель!..

…Я не записал и половины «сцен у фонтана» – не записал вспышек «толковищ» между пацанами, пьяных драк и сцен ревности, – как в дверь позвонили. Я прошел коридором в прихожую, открыл дверь и…

Инна влетела как метеор.

– Можно? Я на минуту! Я поздравляю тебя с днем рождения! – И стала целовать меня, а я, прижав ее к себе одной рукой, другой рукой тут же закрыл папку со своей рукописью, чтобы она не увидела страниц, на которых я описал нашу встречу в Вене и мой к ней визит в Ладисполи. – Перестань! – сказала она. – Я знаю, что ты не терпишь, когда заглядывают в твои рукописи. Я помню. Я желаю тебе, чтоб ты мог часто ездить к своей сестре, чтобы ты поставил в Голливуде двадцать фильмов и чтобы все у тебя было хорошо-хорошо!

Она говорила это быстро, наспех, и целовала меня тоже торопливо – в щеки, в голову. Как всегда, от нее пахло апельсинами и еще чем-то новым – свежим, тонким, морским и русалочьим запахом; и ее чистые мягкие волосы падали мне на лицо, и, отвечая на ее поцелуи, я подумал о том предательстве, которое происходит за моей пишмашинкой ежеминутно, когда я пишу о нас с ней и когда я, сбегая от нее в Рим, рассказываю и показываю наш с ней роман античным римским статуям, каменным фонтанам и капеллам. Вот оно, продолжение этого романа, которого я так долго ждал! Но могу ли я поставить в кино эту сцену? Ведь это разрушит ее жизнь. Но и не поставить не могу: что я выдумаю взамен? Что можно выдумать лучше Жизни?

– Ты можешь задержаться? – спросил я.

– Нет, не могу. Юльке холодно, они с Ильей гуляют на море, и я побежала за курткой, – объяснила она, не отрываясь от меня. Тонкая, стройная, в вельветовых джинсах в обтяжку, в новой замшевой курточке и с пепельными волосами, распущенными по плечам, – я почти не совру, если скажу, что она в этот миг была сродни «Венере» Боттичелли. Во всяком случае – для меня. Не зря у меня на стене висят две открытки, на которые я разорился в Риме: «Мадонна» Филиппо Липпи, так похожая на Аню, оставшуюся в Москве, и «Венера» Боттичелли, так похожая на Инну. Кто сказал, что можно любить только одну женщину? Глупости! Можно любить всех женщин и в каждой из них видеть Одну…

– Когда мы встретимся? – спросил я.

Она улыбнулась:

– Не знаю.

– Я хочу встретиться с тобой, – сказал я тоже с улыбкой.

– Хорошо, назначь свидание! – засмеялась она на ходу и выпорхнула за дверь.

А я вернулся к машинке. Черт возьми, сегодня мне стукнуло сорок лет, а чем я занимаюсь? Ворую свою женщину у ее мужа! Да и то безуспешно…

Я пересчитал свои деньги, набросил куртку и пошел к ладиспольскому фонтану, на почту. В конце концов, в день рождения имею я право сделать себе подарок?

На почте, конечно, клубилась толпа эмигрантов, они звонили в Москву, Бостон, Нью-Йорк и Тель-Авив, часами высиживая в ожидании свободной телефонной линии, но с Веной меня соединили буквально на второй минуте.

– Алло! – сказал я. – Сильвия, джень добрый!

Трубка молчала.

– Алло! – повторил я громче. – Сильвия! Это я! Алло!

– Я чуе… чуе… – тихо сказали на том конце провода. – Я вже не чекам, шо ты зазвонишь…

43

Экран погас, в маленьком служебном кинозале зажегся свет. Юрий Владимирович Андропов снял очки, наклонился вперед и устало потер глаза. То, что он видел, было ужасно и отвратительно, но доказывало правоту этого итальянца: вы можете взять взрослого человека, стереть в его памяти всю его биографию и имплантировать ему другую биографию, другой характер, а потом простой командой, тремя-четырьмя словами опять обратить его в прошлое. Люди мелки, слабы, ничтожны и легко поддаются любым манипуляциям…

Вздохнув, Андропов поднялся с кресла и тяжелым шагом ушел в свой кабинет.

Винсент с изумлением перевел глаза на Иванова, но Иванов, не глядя в его сторону, поспешно ушел за шефом.

Эти русские или хамы, или невежды!

Винсент сидел один в маленьком кинозале и ругал сам себя. Конечно, он перебрал с этим Богулом. Но кто мог подумать, что это такой зверь! В конце концов, он никогда не имел дела с русскими маньяками. Наверное, в русском характере вообще есть какой-то азиатский экстремизм, неведомый европейцу.

Но с другой стороны, ничего страшного не случилось, было бы куда хуже, если бы этот Богул набросился на детей – вот тут он бы уж точно перегрыз горло какому-нибудь ребенку. А этот их гэбэшник выживет, и вообще, это его работа – драться с преступниками…

Иванов вернулся в кинозал.

– Извините, Винсент. Юрий Владимирович ушел, потому что не говорит ни по-английски, ни по-итальянски.

Винсент усмехнулся:

– It’s a good excuse…[37]

Но Иванов предпочел не заметить иронии и продолжил:

– Юрий Владимирович поздравляет вас с успехом. Когда мы можем отправить его в Италию?

– Кого?

– Ну, этого Богула.

– Are you crazy?![38] – изумленно воскликнул Винсент. Теперь он мог отыграться, и он не упустил свой шанс, он стал горячо жестикулировать и почти выкрикивать: – Вы думаете, это так просто, как лампочку поменять в этой люстре? Я сделал все, что мог, я превратил каннибала в еврея, и вы сами говорили, что это наш снаряд, пуля, whatever![39] Но если мы выстрелили этим снарядом, как мы можем использовать его еще раз?

Иванов озадаченно смотрел на Винсента.

– Вы хотите сказать… – начал он, но Винсент перебил:

– Я же вам говорил: это очень деликатный процесс! Да, я загнал джинна в бутылку, но я никогда не брался заниматься онанизмом и гонять его туда-сюда! Я не для того сюда приехал, чтобы делать вам кино о вампирах! – Винсент, жестикулируя, показал на экран. Теперь, когда эти русские были у него в руках, он мог позволить себе говорить все, что думает.

– Так что? Нужно начинать все сначала? – Иванов представил себе всю эту галиматью с подбором нового людоеда, оформлением его перевода из ГУИТУ под юрисдикцию КГБ… – Слушайте, Винсент, а зачем вам именно каннибалы? Мы дадим вам обычного еврея, хоть двадцать, и делайте из них вампиров! А?

Винсент поморщился:

– Питер, вы не понимаете… Вы не можете перепрограммировать то, что заложено Богом. То есть вы, наверно, можете, но для этого вам понадобилось сделать революцию. А я – нет, я не могу. Нормальный человек – еврей, русский, не важно! – нормальный человек даже под гипнозом не может переступить этические табу и совершить убийство. Эти табу положены Богом. Поэтому я и беру урода – маньяка, каннибала, вампира, который уже нарушил божеский закон, переступил табу. И прячу его в оболочку нормального человека, как русскую матрешку. Понимаете? Где сейчас этот Богул?

– Тут, у нас…

– У вас?! – изумился Винсент.

– Ну, у нас тут есть своя тюрьма, внутренняя… – принужденно сказал Иванов.

– Могу я его увидеть?

– Сейчас я узнаю. Идемте.

Они прошли в кабинет Иванова, который был на этом же третьем, андроповском этаже, и Иванов позвонил начальнику внутренней Лубянской тюрьмы, а затем сказал Винсенту:

– Они не могут привести его сюда, это запрещено.

– А мы туда можем пойти?

Иванов отрицательно покачал головой и улыбнулся:

– Мы не водим туда экскурсии. Тем более иностранные.

– Ну… – Винсент развел руками, показывая, что в таком случае он бессилен.

– Но у меня есть одна идея. Сейчас. Посидите. – И Иванов снял трубку одного из своих телефонов. – Юрий Владимирович, я могу зайти на минуту?

Он вернулся от Андропова действительно через минуту и коротко кивнул Винсенту на дверь в коридор:

– Пошли.

Но вместо того чтобы направиться к лифту, свернул к буфету.

– Давайте пока перекусим. Нас позовут.

Винсент стал покорно пить отвратительный желудевый кофе и жевать песочное пирожное фабрики «Красный Октябрь».

– Как там Елена? – спросил его Иванов.

– She is okay. Я стер в ее памяти этот эпизод в Михнево. Это было нетрудно.

– Как вы это делаете? – восхитился Иванов и показал на витрину, где стояла узкая бутылка с какой-то коричневой жидкостью: – Будете?