Будучи одним из лучших выпускников, Кутузов остается на преподавательской работе: помогать Козельскому обучать дворянских «недорослей» арифметике и геометрии. Начав с капрала, он вскоре уже каптенармус, потом – кондуктор. Столь быструю карьеру следует объяснять как отменным образованием, так и протежированием со стороны отца.
В январе 1761 г. Михаила Илларионовича производят в первый офицерский чин (прапорщик) и вскоре по собственной просьбе определяют командиром роты в Астраханский пехотный полк. Для будущего Спасителя Отечества начались полвека строевой службы, походов и войн. Кутузову повезло, он оказывается в полку под началом самого А. В. Суворова, к тому времени прошедшего суровую школу Семилетней войны и отменно себя зарекомендовавшего на невысоких, но командных должностях. «Без толковых учителей совершенных офицеров никогда не получается», – скажет он позднее. За семь месяцев службы в Новой Ладоге Кутузов многому научился и успел проявить такие качества, как смелость, решительность, находчивость, инициативность, хладнокровие. У Суворова он сполна познал суворовскую «науку побеждать», т. е. что такое «тяжело в учении – легко в бою».
Признавая залповый огонь только с близкой дистанции, Суворов отдавал предпочтение штыковому удару. «При всяком случае наивреднее неприятелю страшный ему наш штык, которым наши солдаты исправнее всех на свете работают», – учил он. Искусно владеющий штыком и меткой пулей боец, говорил Суворов, обладал в любом бою «двумя смертями». «Береги пулю в дуле! – поучал он солдат. – Трое наскочат – первого заколи, второго застрели, третьему штыком карачун!» Суворов категорически не переносил отступления. Слово «ретирада» он произносил зажмурившись и нараспев. Наотрез отказываясь обучать войска приемам отступления, он не раз бывал опрокинут в бою, но так до конца жизни и не признал отступление как вид обороны. Среди австрийских и прусских генералов – современников Суворова ходили разговоры, что Суворова можно победить, если расстроить его ряды атакующих солдат и заставить отступить, потому что они этому не обучены. Сделать это можно, только заманив русских под удар ложной ретирадой либо очень сильным огнем, который не допустит их сокрушительного штыкового удара. Но на деле так никто и не сумел воспользоваться этими ценными теоретическими советами. Во время учений Суворов всегда стремился к тому, чтобы каждый солдат понимал свой маневр. Он применял жестокий способ обучения, когда два батальона шли в штыки друг против друга. С непривычки такое зрелище вызывало ужас как у очевидцев, так и у участников. При ударе в штыки Суворов приказывал наступающим ни на секунду не задерживаться. При этом как бы силен ни был удар, он не позволял отражающим отойти, только в самый последний миг им следовало поднять штыки вверх, чтобы не заколоть своих. Порой это не получалось, и бывали раненые, порой, смертельно. Зато так вырабатывалась техника штыкового боя, на протяжении всей военной карьеры Суворова бывшая его главным и неотразимым оружием в борьбе с вражескими армиями.
Не менее впечатляюще проходили и учебные кавалерийские атаки против пехоты. Пехота с ружьями, заряженными холостыми патронами, выстраивалась напротив кавалерии так, чтобы каждый стрелок находился от другого на таком расстоянии, которое было нужно одной лошади, чтобы проскочить между ними. Позади строя ставились лукошки с овсом, чтобы прорывающиеся сквозь строй людей кони знали, что их ждет награда. Потом Суворов приказывал кавалерии идти в атаку галопом с саблями наголо. Пехота стреляла именно в тот момент, когда всадники проносились на полном скаку сквозь стреляющий строй. После многократного повторения этого опасного маневра лошади так приучались к выстрелам прямо в морды, что сами рвались на паливших неприятелей. Пехотинцам такие учения порой стоили жизни. От дыма ружейных выстрелов, от лихости либо неумения кавалеристов или от горячности напуганных лошадей, проносившихся сразу по нескольку в один проем между стрелками, кое-кто в пехотном фронте получал тяжелое увечье либо погибал, затоптанный лошадьми. Суворова это не останавливало: чтобы выучить пехотинцев выдерживать неистовый кавалерийский натиск, он намеренно усложнял учение: строй пехотинцев смыкался и размыкался только в самый последний момент, чтобы пропустить всадников с саблями и палашами наголо. В этом случае потери были еще больше. Когда полководцу доносили об «учебных потерях», он отвечал: «Четыре, пять, десять человеков убью; четыре, пять, десять тысяч выучу!»
В любую погоду пехотный полк Суворова, где служил Кутузов, уходил без обозов на учения, форсируя реки, совершая изнурительные марш-броски по целине, лесам и болотам, с риском для жизни обучаясь штыковому бою и прицельному залповому огню. Именно тогда Кутузов твердо усваивает, что главная сила русской армии – это ее солдат, способный вынести все тяготы и лишения армейской службы. Его нужно любить, и он оправдает доверие полной отдачей в бою. Это убеждение Кутузов пронесет через всю жизнь.
В 1762 г. Кутузов стал флигель-адъютантом Ревельского генерал-губернатора принца П. А. Ф. Гольштейн-Бекского и, управляя его канцелярией, сумел обратить на себя внимание расторопностью и образованностью. Вскоре он получил чин капитана. В 1764—1765 гг. новоиспеченный капитан служил в Польше в войсках выдающегося военачальника Н. В. Репнина. Здесь во время стычек с членами Баррской конфедерации (противниками уравнивания в правах поляков-католиков с православными украинцами и немцами-лютеранами, чего добивались соседние Россия и Пруссия) Кутузов получил боевое крещение, командуя небольшим отрядом, но, по его собственным словам, «войны еще не понимал».
Потом, в 1768—1769 гг., он оказывается на караульной службе в Санкт-Петербурге, в том числе на самой почетной – во дворце. Ему снова везет – симпатичный, ловкий, уверенный в себе, начавший хорошо разбираться в тонкостях придворной жизни юный офицер не раз попадает в поле зрения самой Екатерины II, которая позднее покровительствовала ему и продвигала по службе.
Кроме военных наук Кутузов интересовался также литературой, искусством, театром, международной политикой. Из него мог бы получиться прекрасный дипломат, но именно в этот момент военная стезя увлекла Кутузова к славе. И вот с 1768 г. обер-квартирмейстер Кутузов уже на Первой Русско-турецкой войне, в корпусе опытного генерал-майора Федора Васильевича Боура (Бауэра, Баура), входившего в 1-ю Дунайскую армию Петра Александровича Румянцева. В сражении при Рябой Могиле 28 июня 1770 г., находясь в авангарде наступающих русских войск, Кутузов сумел хорошо себя зарекомендовать. Столь же удачно он действовал 18 июля на реке Ларге, где командовал гренадерским батальоном. А вот в знаменитом Кагульском сражении молодой офицер не участвовал, занимаясь охраной тылов, где ему не раз и не два приходилось отражать наскоки крымской конницы. Зато при ночном штурме Бендер, вошедшем в историю своим ожесточением и кровопролитием, он снова на коне: лично ведет гренадер и мушкетеров в атаку на крепостные валы и стены.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});