Читать интересную книгу Музыка и тишина - Роуз Тремейн

Услышав шум и опасаясь воров, в буфетную сбегаются слуги. Один из них нацеливает дуло мушкета на Короля, босого, в парчовом халате. Король видит направленный на него поверх груд серебряных предметов ствол и широко разводит руки, как Бог былых времен, как Моисей на вершине горы, и кричит во весь голос. Слова вылетают из него подобно пушечным залпам. Дания, гремит он, уходит в море, и он, ее Король, погружается вместе с ней, погружается в такие глубины стигийского страдания, что никогда не явится вновь на свет Божий. И почему нет никого, кто пришел бы на помощь ему, на помощь их любимой земле? Почему его предают на каждом шагу? Что за разврат царит в государстве, если жена Короля изменяет ему с Немецким наемником? Почему никто кроме него не понимает, что честь изгнана из обихода и заменена алчностью и скупостью? Сколько раз должен он повторить это, прежде чем его услышат?

Мушкет опускается, слуги слушают, раскрыв рты от удивления. Они чувствуют, что этот словесный залп может их убить, их сердца могут остановиться, и они никогда не выйдут живыми из этой комнаты.

— Заберите это серебро! — приказывает Король. — Отнесите его на монетный двор, и пусть его расплавят! Надо отчеканить далеры — столько далеров, сколько получится из этого моря столовой посуды. И я сам пойду с деньгами к корабелам. А если кто-нибудь украдет хоть сахарную ложку, то будет повешен!

После этого Король Кристиан идет в свои комнаты и пробует арифметически определить, какую сумму может принести столовое серебро и сколько китов она может привлечь к датским берегам. Через сложные колонки математических подсчетов он взывает к существам, которые не принадлежат ни к рыбам, ни к животным, но способны жить в холоде и тьме и к тому же пускать фонтаны на поверхности моря. «Придите ко мне. Спасите мое королевство!»

Но есть еще один вопрос — производство. Знают ли датские ремесленники, как делать из кости корсеты и юбки с фижмами? Что выйдет из их рук: изящные изделия или обычная дешевка? Будут эти одежды продаваться в Париже и Амстердаме, или французы и нидерландцы поднимут их на смех и ославят на всю Европу? Ma Chere[12], вы слышали последнюю новость? Оказывается, Герцогиня де Монтрей вовсе не калека. Она всего-навсего носила датский корсет!

Эти тревожные размышления прерывает прибытие письма. Гонец говорит Королю, что письмо из Нумедала, и, услышав это, Кристиан забывает о взрыве и думает, что в письме сообщается о прибытии груза серебра. Но он тут же вспоминает о трупах в шахте и серебряной руде, погребенной под невообразимой тяжестью камня.

Он начинает читать. Но замечает, что отправитель, некий Мартин Мёллер, — проповедник, и его тут же одолевает скука. Он собирается отложить послание в сторону, когда замечает, что слова Мёллера отнюдь не вялы — как у большинства проповедников, — но исполнены того же страстного отчаяния, какое он сам испытывает.

Если бы Вы не приехали сюда и не дали нам надежду, то мы бы не жалуясь прожили свой век. Но Вы приехали. Вы воодушевили нас. Вы нарисовали нам радужные картины того, что могло бы быть…

Радужные картины.

Радужные картины того, что могло бы быть.

Мысли Маркуса Тилсена пяти лет от роду, пойманные из воздуха

Магдалена говорит что маленькая Улла это кусочек небес который спустился к нам потому что мы хорошие.

Мой папа говорит теперь у тебя есть новая сестра Маркус и ты должен быть добрым к ней и любить ее а я говорю почему маленькая Улла не убила Магдалену когда вышла из нее и он хлопает меня по губам. Я говорю что видел в воде ту красную штуку которая вышла из Магдалены что она мертвая и ее ели рыбы а папа говорит в тебе есть зло Маркус и мы приведем святого человека чтобы он это зло выгнал и если его нельзя выгнать тогда мы отошлем тебя далеко-далеко.

Я хотел чтобы святой человек пришел и был гонцом и принес бы мне что-нибудь от Эмилии но он был старым и тонким. Он сказал сейчас Маркус мы перекрестим тебя в воде озера и выгоним из тебя дьявола и мой папа говорит мы За Отчаянием от этого мальчика.

За отчаянием это не деревня. Это то что Ингмар называет пустыня он учит про пустыни и говорит что там есть существа каких ты никогда не видел.

Я говорю старому тонкому человеку если вы возьмете меня на озеро то я убью маленькую Уллу и разрешу рыбам ее съесть, но папа бьет меня кнутом и я падаю. Отто кричу я. Отто мой кот.

Когда вода меня покрывает в озере мне очень холодно.

Они говорят Маркус мы ждем и молимся чтобы все зло из тебя вышло и когда мы точно узнаем что оно ушло из тебя с радостью снова примем в эту семью но мы еще не уверены и потому тебя нужно запереть чтобы ты не причинил вреда маленькой Улле.

На мне моя сбруя я в своей кровати и приходит ночь. Я в пустыне и я знаю что сейчас в пустыне много громадных существ которые называются буйволами и я видел их на картинке. Я говорю буйволам сейчас же подойдите делайте как вам велят и они теплые и дышат как дышат коровы и я шепчу им спокойной ночи.

И когда я без сбруи спускаюсь вниз и маленькая Улла в своей колыбели и Вильхельм говорит мы все смотрим на тебя Маркус я все еще с этими буйволами в моей пустыне хотя уже утро. Я их считаю.

Письмо Питеру Клэру от Графини ОʼФингал

Мой дорогой Питер, я не знаю, дойдет ли до Вас мое письмо.

Меня просто поражает, что письмо — такой эфемерный предмет — вообще доходит по назначению, ведь какие только расстояния и погоды не приходится преодолевать тем, кто его везет.

Когда Джонни ОʼФингал однажды прочитал мне грустную драму о Ромео и Джульетте и я поняла, что все погибло из-за того, что потерялось письмо Фра Лоренцо{84} к Ромео, я сказала Джонни, что мы постоянно ищем способы через бездны пространства и времени соединиться с теми, кого любим, но способы эти хрупки, и на ветрах и волнах морских непременно носится множество потерянных писем, которые никогда не будут найдены.

Сейчас я пишу о путешествии, в которое отправлюсь после Рождества.

Как Вы помните, мой отец, будучи торговцем бумагой, стремится продавать свой товар не только в Италии, но и дальше по миру. Его внимание привлекла мысль о том, что можно заработать большое состояние, основав бумажную фабрику в тех северных странах, где имеются обширные еловые леса, поскольку ель — это лучшее дерево для производства хорошей бумаги. С этой фабрики бумага Франческо Фосси могла бы найти путь на запад до Исландии и на восток до России. Эти мысли чрезвычайно занимают отца.

В Новом Году он собирается в Данию. Когда я услышала, что едет он в Копенгаген — получить там разрешение Короля на строительство фабрики, — то спросила, не могу ли поехать с ним, чтобы помогать ему в переговорах, ведь, как Вы помните, он не говорит ни на одном языке, кроме итальянского. Он очень обрадовался, что я в состоянии это сделать, и сказал мне: «Франческа, ты будешь моей правой рукой, мы вместе посмотрим, что есть в этом великом королевстве Датском, и в путешествии ты забудешь про все страдания последних лет и снова обретешь радость жизни».

Я не говорила ему, что Вы в Копенгагене. Если быть откровенной, то я и себе не говорю об этом, ведь вполне возможно, что Вы уже при каком-нибудь другом дворе — в Париже или Вене, — и только по ночам в тиши моей спальни молю Бога дать мне вновь Вас увидеть, услышать Вашу игру и, если осмеливаюсь говорить такое, Вас обнять.

Я приеду только с отцом. Моя добрая подруга Леди Лискарролл возьмет моих детей к себе и на время заменит им мать. Она женщина редкой доброты и сердечности, и я не боюсь, что Мария, ее сестра и братья останутся без ухода и заботы. И они (поскольку в прекрасном доме Леди Лискарролл много детей, есть игрушки, несколько пони и даже сокольничий, который может научить моих мальчиков обращаться с этими птицами, и учитель танцев для девочек) говорят мне: «Ах, Мама, как нам хочется, чтобы ты поехала. Это путешествие поможет тебе поправиться!»

Конечно, я знаю, что они уже мечтают о танцах, выездах верхом, соколиной охоте, их не так тревожит моя меланхолия, как они хотят показать, однако их внимание мне очень трогательно и приятно, и я говорю им, что всякий час, который я проведу вдали от них, мысли мои будут с ними.

И это действительно так. Но если только я вновь встречусь с Вами — и весь мир, и они в нем (на своих резвых пони и с соколами, взмывающими в небо) исчезнут из моих мыслей, в которых кроме Вас никому и ничему не будет места.

Мой дорогой Питер, не знаю, дойдет ли до Вас это письмо. Если дойдет, то, молю, простите мне излишнюю смелость и прямоту.

Ваша любящая подруга