нем. Настя привела больного тайком в кладовую и принялась выхаживать.
После завтрака Гешке спросил о человеке: кто таков и откуда. Настя без утайки рассказала, что знала.
— Маля-маля знаком челофек, — заметил Гешке.
— Доведется, узнаем больше, — проронила Настя. — Не узнаем — беды мало. Доброе сотворили человеку, а такое никогда не забывается. Может, то беглый Степан Тупицин.
Не угадала Настя. Не за Степаном Тупициным ухаживала она.
* * *
Соленый жадно наслаждался волей, будто родниковую воду пил после долгой, мучительной жажды. Удивлялся тому, что казавшееся обычным или неприметным раньше теперь выглядело интересным, ярким.
Соленому доводилось на своем веку немало видеть деревьев-выворотней. Проходил мимо с полным безразличием, без интереса. А вот сейчас невольно всматривался в земляную воронку, заметил, что у дерева корни подгнили, потому и повалил его ветер. В каменных нагромождениях, в густых сплетениях ветвей деревьев даже в неприютной осенней непогоди отыскивалась своя красота.
Иван обосновался неподалеку от Незаметного.
В глубь каменистого обрыва уходила извилистая узкая расселина — такая, что только человеку протиснуться. Кончилась она вместительной пустотой. Вход закрывали сплетения колючих кустарников. Лучшего жилья не сыщешь. Для тепла и неприметности Соленый изнутри закрывал вход тонким плитняком.
Раз в месяц приезжал Федор с провиантом. Соленый радовался случаю отвести душу в разговорах.
— Эх, и наскучило же отшельничать. С одним собой до обалдения наговоришься, а не то — для души утехи нет. Слова что на уме, то и на языке одни, ради того и бормочешь, чтобы не забыть их… По первой вешней воде подамся в отдаленные места. Дружков найду. Год-другой поживу, дальше видно будет.
Федор с тревогой поглядывал на тестя. Крепко сдал Соленый за последние два года. Ссутулился. По-старчески заострились лицо и плечи. Из-под индевеющих от седины бровей смутно поблескивали слюдяные кусочки, а не прежние живые и беспокойные глаза. Походка у Соленого неуверенная, шаткая.
— Уйду, обязательно уйду, — мечтательно растянул слова Соленый и тотчас уверенным голосом добавил: — Не удастся родных повидать, жаль. Пусть знают, что вольным Иван Соленый помер.
Прошла зима, на редкость безветренная и мягкая, с ровным и плотным снежным покровом на земле. Радостный клекот журавлиных косяков будоражил душу Соленого, призывом звучал для него. Нелегко уходить, а надо…
Перед пасхой Федор привез нерадостную весть: скончалась жена Соленого. Закручинился мужик. Обид жене никогда не чинил, а душа неспокойна оттого, что не услышал слов прощения, сам не похоронил жену по христианскому обычаю. Душу съедала тоска, и Соленый становился настойчивее в своем намерении.
— Уйду отсюда! Ноги откажут — на четвереньках уползу. Пусть в дороге помру, но своей смертью.
Другая весть — отрадная. Дней за двадцать до несчастья вышла замуж младшая дочь Ксения за колыванского гранильщика Опарышева, парня умного, степенного и работящего. Но и от этого не утихла боль в душе Соленого…
Иван шел заброшенными, еле приметными тропинками, сторонился людных мест, заходил лишь в глухие заимки, охотничьи избушки, чтобы расспросить про дорогу или укрыться на ночлег.
Весенний день что год, а Соленый редко и десять верст проходил. Надолго останавливался в укромных местах. И не столько от усталости. Взор приковывали, веселые картинки. Весеннее обновление рождало трепетно-грустное настроение. Невольно думалось: «Дивно все устроено на свете. Одно рождается, другое стареет, умирает. А вот прежде того не замечал. М-да… сам постарел…» По ночам кости грызла ломота, свинцовой волной по телу растекалась усталость.
Однажды, разбитый и уставший, Соленый расположился на ночлег вблизи дороги под открытым небом. Проснулся от людского говора. Открыл глаза и удивился, что так громко в темноте разговаривают люди. Говор зазвучал отчетливее. «Надо отойти подальше», — подумал Соленый и резко поднялся на ноги. Что-то теплое ласково скользнуло по лицу. Соленый от недоумения застыл на месте. Перед глазами прыгал серый с неровными краями круг.
В смутном предчувствии чего-то страшного Соленый дико закричал:
— Э-эй, люди, сюда, ко мне!
Послышался короткий треск кустов и удивленные голоса:
— Никак человек стоит? Чего на месте топчешься, как привязанный?
Соленый понял, что серый круг в глазах, от которого исходило тепло, — солнце.
…Казачий разъезд доставил Соленого на Змеиногорский рудник. «Теперь все равно, где быть. Ослепшего, поди, начальство помилует, а нет — по жизни слез мало…»
Через несколько дней казаки привезли на рудник и Ваську Коромыслова. Его поймали далеко от рудника, на приобском займище возле деревни Шелаболихи.
Начальство вынесло определение: тайно и с большим пристрастием допросить Ваську. Была у начальства прочная надежда через него выведать тайну побега секретных колодников. Не остался без внимания и Соленый. Его по старости лет было велено не употреблять больше в горные работы и отхлестать плетьми нещадно при полном собрании рудничных работных.
Наказывали Соленого перед утренней раскомандировкой. После половинного числа положенных ударов Иван рванулся что было силы, выскользнул из рук державших его солдат и покатился с дощатых помостков. Вслед за ним пролег густой кровавый крап на мелком щебне. Солдаты сграбастали непокорного и… медленно разжали свои пальцы. Соленый умер без единого вскрика и стона.
* * *
После первого допроса Васька Коромыслов угодил в рудничный госпиталь. При виде изуродованного тела Гешке сказал:
— Трудно поправляйтся челофек.
Ваську поместили в особую каморку-одиночку, когда-то служившую кухней. В каморке единственное окно, рядом с ним дверь. Здесь денно и нощно торчали часовые.
Не один час Гешке безустально суетился, пока вернул сознание Коромыслову. И странно, во взгляде, в голосе опамятовавшегося человека улавливалось что-то знакомое. Васька, как открыл глаза, тепло улыбнулся, как бы поблагодарил за старания.
Дома Гешке радостно и шумно выпалил Насте:
— Челофек в госпиталь — тот, што у нас быль, болель! Зофут Фасилий Коромыслоф…
На другой день Васька заговорил слабым голосом:
— За старое спасибо, господин лекарь.
Настя, как узнала, что за человека выходили они с лекарем, сразу же к Лелесновым метнулась. Федор испытующе поглядел на нее.
— Видел ли кто Коромыслова тогда в доме лекаря?
— Ни один человек.
— Хорошо.
В это время Феклуша вышла во двор по хозяйственным делам, и Федор заговорил с Настей жаркой скороговоркой.
— Никому ни слова о Ваське! Побыстрее выведай, где он лежит, как долго будет в госпитале…
Немало времени Настя ломала голову над причиной беспокойства Федора за Васькину судьбу и так не разгадала бы, не приключись одно происшествие.
Гешке все чаще восхищался перед Настей выносливостью Васьки Коромыслова. Иной не вынес бы и половины тех плетей, что перепали ему. Васька же выжил и быстро набирал силы.
Несколько раз в госпиталь наведывался поручик, чтобы взять обратно подследственного. Гешке отчаянно протестовал:
— Время не фышел! Больной софсем